01. Равновесие
Близко. Так близко. Почти на вкус, и мурашки по рукам. И свист холодной
стали совсем рядом. Муген успевает отскочить, балансирует на ребрах
сандалий, прежде чем откатиться в сторону, уйти из-под удара.
Вскакивает — и тут же в атаку. Горловой рык, и что-то внутри вдруг
вздрагивает, когда бедро задевает бедро. Дзин слегка меняется в лице?
Тому и не нужно ничего сверх этой секундной заминки, и вот уже Муген
опрокинут навзничь, и колено — в грудь, и торжество у Дзина в глазах.
Раскрасневшиеся, взмокшие, на последнем издыхании... они упиваются равновесием.
02. Осознание
Дощатые половицы цепляют бледную, влажную от пота кожу, держат прочно —
пока самурай не высвободится с яростным криком. Фуу услышит. Неважно.
Тренированная плоть реагирует мгновенно, все волоски дыбом, и вверх —
натяжение. Это — важно. Он ухмыляется. Хищник. Шакал. Язык скользит по
коже, слишком чувствительной к прикосновениям.
Для Дзина это как битва, как смерть, как спасение чудом, в последний
миг. Но тот, второй, давит... входит глубже... и он понимает, что
спасения нет. Он в чужой власти, и сознает это, и задыхается, умоляя —
еще.
03. Ожидание
Муген заворчал, цепляя зубами гладкие зеленые бусины четок на запястье у Дзина.
— Это не может подождать? — Усталый вздох.
Муген с ворчанием вновь подергал за нить.
— Подождать, пока мы не выйдем.
Глаза Мугена скользнули по нему, снизу доверху, шалые, жадные. Язык
мелькнул между зубами, тронул напрягшуюся жилку на чужом запястье. Дзин
вздрогнул.
— Хотя бы пока Фуу не заснет.
Муген сощурился, дернул в последний раз, бусины раскатились по дощатому полу.
Он устал ждать.
04. Ритм
Вдох, вперед, стоп. Вбок, подъем, выше, выше, вниз.
Полтакта, четверть такта, вне такта. Времени никогда не хватает. Так
почему — толчок — сейчас — хрип — должно быть иначе — м-мх! — чем в
драке не на жизнь, а на смерть? Их ритм, движения, дыхание — никакой
синхронности... только под конец, перед самым крещендо — а! — на одной,
самой верной ноте, глаза в глаза, рот в рот, задыхающиеся — они это
сыграли.
05. Сдвиг
Это было неизбежно, с самого начала — вот так, клинки к горлу,
скрещенные между ними. Они нащупывали край, покачиваясь, исходя
испариной, содрогаясь. Один неловкий сдвиг — и кончено. Но если один
будет осторожен... будет вдыхать, когда другой выдыхает, выгибаться,
когда тот наклоняется... все останется прежним. Ничего не изменится,
они так и будут стоять, цепляясь друг за друга, готовые убить или
умереть.
Это их путь, единственно возможный, путь бродяги и путь самурая. Затаив
дыхание, с потными ладонями — дожидаясь чужой ошибки. Дожидаясь чего-то
еще. Дожидаясь сдвига.
06. Прозрачность
Фуу прижимает полотенце к груди, закрывает глаза. Сплетенные силуэты на
фоне бумажной перегородки. Она ни разу не видела, чтобы ее спутники...
так близко.
Взгляд — обратно. Отблески огня за спиной — и тени. Муген, закидывающий
ногу Дзину на бедро... сандалия болтается на пальцах, вот-вот упадет.
Как она себе и представляла. Не то чтобы она часто думала об этом.
Дзин, открывающий рот для крика — безмолвного, как она и воображала. Об
этом она, впрочем, тоже думала нечасто.
Дзин откидывается назад, Муген — следом, по-прежнему держась за него.
Именно так, как... Ладно, может, она и думала об этом раньше.
07. Отражение
У Мугена множество личин. Преступник. Пират. Попрошайка. Отребье.
Но, с запрокинутой головой, с напрягшимся горлом, с приоткрытым ртом и
каплями пота, стекающими по лицу, он прекрасен. То, как острыми плечами
он отмечает каждое движение, как переносит вес тела с колен на пятки и
обратно. То, как отталкивается от стены, выгибаясь до хруста.
Дзин закатывает глаза, снимает очки.
«Может, наконец прекратишь любоваться на себя и послушаешь?»
08. Жажда
Все началось удобства ради, когда в карманах гулял ветер, а тело горело
желанием. Когда саке оказалось убедительным, а ночь холодной.
И все еще было удобно, и все еще было тепло. И они могли твердить себе,
что нет никаких иных причин. Могли забыть о выигрыше Фуу и о тяжелом
мешочке с монетами у нее на поясе, забыть про испарину и мурашки на
коже. Могли закрывать глаза и глушить стоны, цепляясь друг за друга в
темноте, когда терпеть жажду было уже невмочь.
09. Мимолетность
Ждать. Дождаться. И... вот.
Вот оно. Краткое мгновение, миг, когда Дзин зажмуривается и
приоткрывает рот — и хриплый выдох, и багровые лунки от ногтей у Мугена
на плечах.
В этот миг Муген сознает свою власть, полную, безграничную, и Дзин теряет самообладание. Такой редкий миг. Муген наслаждается...
...такой краткий миг — прежде чем Дзин, прищурившись и выдохнув, жестким рывком опрокидывает его на спину.
10. Постоянство
Постоянная борьба. За еду и кров над головой, за добычу и за самую смазливую девку в борделе. Постоянно.
И это — тоже постоянно. Резкие движения, рывки, смена позиций. Тела
скользят, выскальзывают и скользят вновь — кто будет сверху на этот
раз? Кто будет смотреть сверху вниз. Всегда.
Неважно, на самом деле. Каждый в конце концов получит свое. Но если уступить — это всё испортит.
Взгляд исподлобья, рваный вздох, незаметный бросок, — и они вновь обретают свое постоянство.
11. Судьба
Это же остров: конечно, они еще встретятся. Фуу бы сказала, что это судьба. И, вполне может быть, они бы с ней согласились.
Хотя... без разницы, по сути, — когда колени вновь упираются в пол...
когда пальцы тискают край деревянной лежанки... Но зачем эта никому не
нужная мягкость? Лишнее, точно. Лишнее.
Хватит и того, что бедра подаются вперед — именно так, как нужно, и
желание выгибает спину, и... Хватит и того, что они уступают вновь.
Руки сжимаются. И крик в ночи.
12. Снова
Может, ему стоило бы подумать о Фуу. Или о любой другой женщине. Благо,
за время пути они их повидали немало. О чем бы точно ему не стоило
думать сейчас, так это о гладком блеске очков. О хмуро поджатых губах.
Не стоило бы представлять эти чертовы узкие ступни. Или катану, готовую
вспороть ему нутро в любой момент, — одним движением гибкого бледного
запястья. И уж точно, мать его, не стоило бы так возбуждаться...
Муген скрежетнул зубами, проклиная свое безденежье, и снова сжал член в руке.
13. Немногое
Щедрость никогда не была одним из немногих достоинств Мугена.
Он никогда не отдавал без принуждения, ничего не делал из чувства
долга. И когда он рычит и рвется вперед, — ясно, что без борьбы он не
даст сменить навязанный ритм.
Но пока лодыжки Мугена — у Дзина на плечах и темп движений все
ускоряется, Дзин готов позволить тому взять столько — сколько Мугену
нужно... особенно когда тот сжимает бедра вот так.
Ибо, истинно, жадность никогда не была одним из немногих пороков Дзина.
14. Головокружение
Это все равно как стоять на самом краю обрыва, чувствовать, как солнце
палит плечи и пот течет по голой коже, а пальцы ног цепляются за камни
на грани. На грани рассудка... Он никогда не боялся высоты, никогда не
чувствовал этой тошнотной слабости внутри, что велела бы ему отступить.
Так с какой стати — сейчас?
Задыхаясь, он выхаркнул крик, раздирающий ночь, раздирающий сорванную
глотку, и рухнул на Дзина, губами ловя чужой, такой привычный стон.
15. Шрам
— Уродство. — Муген хмурит брови.
Дзин морщится, когда чужие пальцы скребут незагорелый живот.
— Нет, серьезно, ну сам посмотри.
Дзин закрывает глаза. Пусть плоть говорит сама за себя. Бедра подаются вперед рывком, когда язык Мугена касается нижних ребер.
— Ты был неосторожен, — говорит Муген, и Дзин перехватывает воздух сухими губами, когда горячий выдох обжигает кожу.
— Жалеешь, что не я тебе его оставил, — говорит Муген, и острые зубы
впиваются в рубец на животе — единственный шрам на теле Дзина.
Дзин отвечает только сдавленным стоном. Муген прав.
