Ворожить и морочить
Мы никогда не занимаемся сексом в ванной. Шульдих устраивает водные процедуры в одиночестве. Он говорит, что это издержки детдомовской юности. А еще он говорит, что я должен прощать ему детские комплексы.
Мы занимаемся сексом только в темноте. Шульдих говорит, что это его интимная привычка. А еще он говорит, что я должен уважать его маленькие слабости.
Мы никогда не занимаемся спонтанным сексом. Шульдих говорит, что это его не заводит. А еще он говорит, что все требует серьезного подхода и подготовки.
Я ни разу не видел его полностью обнаженным. Он то кутается в полотенце, то заматывается в простынь, то прячется за случайными лентами бинтов. Я плохо помню подробности наших, гм, встреч. Стоит обнять его - и словно морок находит, а потом – удовлетворенность, опустошение и пустая постель. Он никогда не остается на ночь.
Я сижу в кабинете и изучаю содержимое синей, тисненой кожи папки. В досье телепата сказано, что его мать была родом с Востока. Способности – отмечены, но не описаны. Мой мизинец застывает на абзаце про происхождение. Я вспоминаю, когда именно Старейшины ЭсЦет положили начало азиатской экспансии. За окном звучит соседский сямисен, ветер шевелит колокольчик над входом в комнату. Под его мелодичный звон я не спеша раскладываю карты на столешнице. Хмурюсь – интриги. И сплошь красная масть. Смотрю в хрустальный шар на столе – внутри отражается что-то фееричное. Достаю с полки книгу, загадываю страницу и утыкаюсь в витиеватый текст классического квайдана*. Пара строчек - я вздрагиваю, резко поднимаюсь, опрокинув табурет, и бегу в спальню к Шульдиху. Он вскакивает с кровати при моем появлении и даже несколько бледнеет. А потом поворачивается спиной и демонстративно скидывает одежду.
- Мать-китаянка, - усмехается Шульдих, - и отец – ставленник ЭсЦет. Телепатия-телепатия, скажут тоже. Меня за таланты взяли, но по блату. И, - он понижает голос, но не оборачивается, – я и вправду эффективнее обычных паранормов.
Я молчу, ошалело глядя на его пушистый рыжий хвост.
Форточка на подлодке плюс немного крови
К сожалению, высокая вероятность не является гарантией успеха. Карты пророчили удачу, в хрустальном шаре отражался триумф. Чаячьи внутренности, заботливо разложенные Фарфарелло на кухонном столе, предрекали победу. Что ж, кое-что сбылось. Организация ЭсЦет если и не уничтожена окончательно, то ослаблена. Шварц живы и относительно свободны. Вайс, как ни странно, тоже спаслись и могут быть вовлечены в наши дальнейшие планы. Однако одна проблема осталась нерешенной - для благоприятного расклада Айя-тян должна находиться в добром здравии. В сознании, иначе выражаясь. Однако девушка по-прежнему в коме, а это значит, что ее тело еще может кому-то пригодиться. И я решаю, что будет лучше, если этим кем-то окажутся Шварц.
Мы устанавливаем наблюдение в больнице. Я сверяюсь со звездами - они говорят, что это не затянется надолго.
Четыре дня проходят, как на швейцарском часовом заводе - строго по регламенту. Мы знаем, когда медсестры снимают показания приборов, знаем, когда врач приходит заглянуть под веки нашей спящей красавицы, знаем, когда настает время заправить механизм свежей порцией питательного раствора.
Сегодня в больнице я дежурю вместе с Шульдихом. Мы удобно устраиваемся на балконе и смотрим на происходящее в палате сквозь стеклянную дверь. Я сижу на табурете, Шульдих тесно прижимается ко мне со спины и жарко шепчет на ухо классические танка**:
…
Новогодний денек.
Солнце утреннее сияет.
Сквозь стеклянную дверь,
Сквозь прозрачные створки вижу
В небесах воздушного змея…
…
Сквозь стеклянную дверь
любуюсь унылой картиной –
под весенним дождем,
вся усыпанная цветами,
одинокая мокнет вишня…
На последней строке дверь палаты начинает медленно, с театральным скрипом открываться. Из внутреннего кармана пиджака я наудачу вытягиваю карту. Морщусь: шестерка пик – достаточно банально. И, к слову, так неприятно. Шульдих усмехается мне в шею - волоски на коже встают дыбом. В глубине маленького, дорожного хрустального шарика ворочается что-то красное. Тогда и я позволяю себе усмешку - уверен, Шульдих тоже что-то чует и нервно водит сейчас кончиком хвоста. Фудзимия входит в палату.
Он подходит к кровати, присаживается на краешек и всматривается в лицо сестры.
- Я не слышу его, - даже в голосе Шульдиха ощущается напряжение.
- А у меня нехорошее предчувствие, - немец хихикает мне в шею и расслабляется. Я улыбаюсь - знал, что это подействует.
Фудзимия аккуратно расстегивает белый халат – все пуговки по очереди. Затем лезет под свой неизменный свитер и вытягивает оттуда…вакидзаси? Я беспокоюсь – его суицид вовсе не входит в планы Шварц. Зря волновался: он подносит лезвие к груди Айи – пижамная ткань легко расходится в стороны. Так же легко, как и ткани тела под нажимом стали, и с моего места хорошо видно, что грудная клетка девушки пуста. Когда Фудзимия вынимает меч из тела, тот издает мелодичный звон и рассыпается в мелкую пыль. Фудзимия хмурится, а на груди у Айи наконец-то выступает кровь. Ран хватает со столика стеклянный кувшин, разбивает его, берет осколок. Срывает с себя свитер и вонзает осколок чуть выше, чуть левее сердца.
Оно у него не слишком-то большое. Зато, наверное, теплое. И бьется, роняя редкие капли на простыни. Осколок тоже раскрошился. Вот незадача. Ничего, Фудзимия, я уверен, что ты справишься. И точно - он без помощи подручных средств, используя только свои ногти, кромсает орган, выдернутый из-под обвитых мышцами ребер. Его пальцы то соскальзывают с плоти, то погружаются внутрь. Он стоит к нам боком, и я не вижу, каков этот Вайс изнутри.
Когда сердце поделено на два неровных, сочащихся кровью куска, Фудзимия взвешивает их на ладонях. Тот, что побольше, аккуратно кладет на прикроватный столик. Кусок поменьше он помещает обратно в грудь. Я затылком чувствую прерывистое дыхание Шульдиха – я его понимаю, мне так же мучительно хочется отправиться в межреберье вслед за пальцами японца. Наверняка это чертовски увлекательно. Я наблюдаю, как Фудзимия прижимает руки к груди – очевидно, сводит края раны вместе. Мгновение - и он натягивает свитер обратно, предварительно кое-как обтершись до того не изгвазданным краем простыни. Комок плоти на столике продолжает пульсировать. Он берет его раскрытой ладонью, осторожно сжимает пальцы – рука сейчас похожа на французский флаг: синие вены, почти прорывающие кожу, и красное, проглядывающее сквозь белоснежный частокол пальцев. Когда сердце заполняет пустоту в Айе, Фудзимия осторожно стягивает кожу и наклоняет голову к разрезу. Язык выводит плавную линию, оставляя за собой только тонкий, почти не заметный рубец.
- Дьявольщина, - восторженно шепчет Шульдих.
Я терпеливо жду последнего акта. Брат прикасается губами к рту сестры, а потом поворачивается в сторону балкона. На месте его глаз – черные провалы, две воронки, которые смотрят вперед и вместе с тем напряженно рыщут по окрестностям, как перископ неприятельской подлодки. Еще немного – и нас засосет в их глубину.
- Уходим, - говорю я, и мы с немцем спешно ретируемся через балкон.
Айя-тян за нашей спиной медленно открывает глаза.
Техника безопасности для цирковых работников
Еще пара таких выступлений – и меня начнут узнавать на улицах. Вернее, начали бы, не заметай Шульдих следы после каждого представления. Я придвигаюсь к нему поближе, сладко зеваю и удовлетворенно вытягиваюсь под одеялом. Пожалуй, вероятность я буду считать завтра. Апостериорную, с учетом грядущего сновидения.
Полученный результат меня вполне удовлетворяет. Согласно отчету Наги, наш, гм, клиент уже достиг необходимой стадии увлечения своей новой пассией, поэтому его с малолетним любовником стоит ждать в цирке в ближайшие три вечера. Шульдих делает ставку на сегодняшний, я – на третий. Эрро, подумав, останавливается на втором. И выигрывает.
Все идет по накатанной схеме. Сначала разогрев публики: Шульдих в амплуа моей прелестной ассистентки отгадывает задуманные числа, я раскидываю карты, рассказывая восторженным барышням об их школьных подвигах и предрекая счастливую семейную жизнь. Это наши таланты. Потом я достаю кроликов из шляпы, выпускаю белых голубей из рукавов, устилаю арену разноцветными многокилометровыми шарфами. Это иллюзии. Потом мы показываем классическую сцену с разрезанием девушки. Это фокус с зеркалами. А затем мы анонсируем трюк с исчезновением и вызываем добровольца. Наш клиент, пыхтя, залезает в ящик, мальчонка, его спутник, радостно смеется. Потом я оглядываю зал и замечаю досадную помеху. Случайный фактор, о котором предупреждал мой сон. Я наблюдаю за ним, пока Шульдих задергивает бархатные шторки и приводит в действие скрытый в полу механизм – наша жертва отправляется в свое последнее путешествие. Наги и Эрро устроят ему незабываемую встречу.
Хидака врывается в гримерку, переполошив всех животных, что используются нами в представлении. Он весь дрожит от еле сдерживаемой ярости. Наги и Эрро равнодушно оглядывают его с ног до головы, а затем неспешно уходят.
- Мы позаботимся о клиенте, - сообщает Наги на прощание.
- Не забудьте сохранить пару пальцев для заказчика, - напоминаю я.
- Герр Хидака, вас что-то беспокоит? – невозмутимо интересуется Шульдих. Он проходит к выходу, но на минуту застывает, как будто случайно задевая меня бедром. Хидака краснеет. Мнительный мальчик. Шульдих выходит – ему нужно подчистить память заинтересованных лиц.
Я остаюсь с бывшим Вайс наедине.
- Кроуфорд, какого хрена?! – кричит наконец наш посетитель. – Это был мой клиент! Ты должен был знать это, гребаная пифия!
Я морщусь.
- Мистер Хидака, откуда такое негодование? Вайс больше нет, соответственно, мы не конфликтуем и уж тем более не сотрудничаем. Кроме того, - я выдерживаю паузу, - дай-ка руку.
Опешив, Хидака протягивает мне ладонь. Я задумчиво изучаю линии, потом удовлетворенно киваю.
- Вот оно. Ты бы провалил это дело. А Шварц, напомню, во-первых, профи, во-вторых, _команда_ профи.
Он дергается как от удара, а я продолжаю.
- Так что я жду благодарности.
Японец молчит. Понимает, что поступил глупо, примчавшись с претензиями, но не благодарить же ему Тварей Тьмы. И, конечно, не извиняться. Он криво усмехается.
- Можно мне тоже палец? Или ухо? Для моего заказчика, а?
- В обмен на гонорар, - усмехаюсь я. Хидака согласно кивает.
Я устало прикрываю глаза. И почти сразу же улавливаю странный звук. Надеваю очки. Деревянная коробка в углу подозрительно вибрирует. Я всматриваюсь пристальней и вижу, как торец рассекает трещина. И запоздало вспоминаю, что находится в этом ящике.
- Хидака, вон из комнаты! – кричу я не своим голосом, кидаясь к дверям.
Не успеваю.
- Ну, и что прикажешь с тобой делать? – Хидака неловко пытается скрыть страх. Ядовитая змея, названия которой я не помню, лежит на полу с размозженным черепом – я все же выстрелил в последний момент. Но все равно опоздал – на моем бедре красуется пара аккуратных дырочек. Шульдих слишком далеко: пока он приведет врача, драгоценные минуты будут потеряны. Яд необходимо устранить, а мне при всем желании не дотянуться до ранки.
- Оказывать первую помощь, - отвечаю я, - за это получишь палец жертвы бесплатно. Даже с чаевыми.
Меня начинает трясти. Я почти падаю на пуфик. Хидака опускается рядом на колени, отстегивает от пояса под свитером флягу, достает багнаки из спортивной сумки. Глоток обжигающей жидкости мне, глоток ему, чуть-чуть плеснуть на рану, остатками продезинфицировать лезвия. Жгут из так кстати подвернувшейся банданки Шульдиха. Больше никогда не буду сердиться, что он раскидывает вещи где попало. Если выживу, конечно. Давай, Вайс, не разочаруй меня. У тебя хорошая ладонь.
Чистый, крестообразный, почти что учебный разрез, мисочка на полу. Хидака через равные промежутки времени отрывается от ранки и сплевывает яд. Не знаю, на какие курсы первой помощи он ходил, но получается у него превосходно. Ловко, профессионально. И чувственно. Пожалуй, хорошо, что Шульдих запаздывает.
А потом я вдруг чувствую дикую усталость. Свинцовая тяжесть наваливается на меня, как отсыревшее ватное одеяло. С трудом разлепив ресницы, я опускаю взгляд. Хидака смотрит на меня снизу вверх, тесно прижавшись к ногам, и невинно улыбается.
- Что ты сделал? – с трудом шепчу я. Губы слиплись, как от дешевой карамели.
- Я попробовал твою кровь. Я высосал твою жизнь, - тихо и ласково горит японец.
Я замечаю, что он изменился. У него сейчас вертикальные зрачки. А раздвоенный язычок выскальзывает из-за белоснежных клыков и ловко зализывает ранку от укуса.
- Больше ничего не осталось, - шепчет Хидака, - все теперь мое. А ты спи.
Мои веки опускаются. Я проваливаюсь в черноту.
Наивный мальчик. Прорицателя моего уровня, гм, усыпить? Не слишком ли много ты на себя берешь?
Рахат-лукум и отложенные размышления
Когда мы утомленно вытягиваемся на кровати, скрип пружин стихает. Я чувствую, как дыхание приходит в норму и больше не режет ухо, как кровь перестает ломиться в виски и бешено там настукивать. Я начинаю различать звуки за стенами спальни. Дребезжание оконной рамы, потом с еле различимым щелчком открывается и закрывается дверь. Шлепанье босых ног по паркету. Я вздыхаю – неужели мы снова разбудили Наги? Или к нему вернулись прежние кошмары? Он пересказал мне пару из них – тусклые и липкие, как дешевые постановочные ужастики, но захватывающие, как любой нарочитый трэш. Никогда бы не подумал, что таким, как он, вообще могут сниться сны. Я лежу неподвижно и жду, когда раздастся повторный стук дверью. Это будет означать, что Наги вернулся к себе в комнату и, возможно, ляжет спать. Тишина. Через семь минут я не выдерживаю.
- Шульдих, пусти, – тихо шепчу я и, не дождавшись ответа, осторожно выпутываюсь из цепких рук немца. Тот неразборчиво бормочет что-то и отворачивается, утягивая за собой все одеяло. Я зябко передергиваю плечами, провожу ладонью по рыжей макушке и, накинув халат, выхожу в коридор.
Наги сидит на лестнице, обхватив себя руками и опустив голову на колени. Это выглядит… неправильно. Не поймите меня превратно, я не сторонник использовать детей в операциях ЭсЦет, но Наги куда органичнее смотрится, когда он с невозмутимым выражением лица впечатывает в бетонные перекрытия очередную жертву. Я недовольно морщусь – снова упускаю из вида, что Наги вовсе не ребенок. Впрочем, я изначально сам приказал ему придерживаться такого стиля поведения. До этого дня необходимости возвращать его в прежний статус не возникало. Тихий, послушный мальчик. Так было с момента нашего, гм, тесного знакомства, и так будет до тех пор, пока мне не потребуется обратное. Поэтому я присаживаюсь рядом и осторожно протягиваю к нему руку.
- Наги?
- Кроуфорд, - шепчет мальчик, отворачиваясь. Правильно, ни к чему мне видеть его слезы.
- Опять за свое?
Наги кивает.
- Отпусти меня. Я устал. И потом, ты уверен, что знаешь, как управлять моими возможностями? Сюрпризы, Кроуфорд. Неверная формулировка – и никакие извивы кофейной гущи не предупредят.
Мне не нравится такой поворот беседы. Надо сделать что-то неожиданное, чтобы отвлечь его. Пожалуй, можно воспользоваться его нынешним модусом. Я неловко обнимаю Наги, он утыкается лицом в халат. Ткань удивительно быстро намокает. Я делаю пометку обзавестись другим, более плотной ткани. Я делаю пометку перечитать арабские сказания. Я делаю пометку…
- Никто тебя не отдаст. Ты нам нужен.
Ты нужен ЭсЦет, ты нужен Розенкройц, думаю я. Ты нужен Такатори, только пока не знаешь об этом. Кто ж тебя отпустит? Совершенное оружие, послушное каждому моему слову. Да, и еще ты нужен мне, только я пока подожду с этим. Главный козырь стоит приберечь напоследок. Это я помню, хотя уже много лет не использовал карты ни для чего иного, кроме гадания.
- Ложись.
- Я пойду к себе и лягу, - послушно говорит он и уходит. Походка спокойна, уверенна, но плечи понуро опущены. Я улыбаюсь и тоже возвращаюсь в спальню. Ныряю под отвоеванное одеяло, зажмуриваюсь и пытаюсь представить, чем сейчас занят Наги. К сожалению, к недовольству, к беспокойству, реальность не оставляет моему воображению простора. Стук клавиш назойливо долбится в нашу комнату сквозь тонкие стены. Я собирался заменять перекрытия, а к перегородкам добавить дополнительный звукоизоляционный слой, но накануне вызова бригады рабочих узнал, что надолго мы в этом доме не задержимся. Конечно, меня не стук клавиш раздражает. Я вообще не раздражен, я обеспокоен. Он должен был послушаться.
Когда я открываю дверь его комнаты, он лишь слегка поворачивает голову.
- Почему не спишь? Я же сказал тебе.
- Ты велел мне лечь, - невозмутимо пожимает он плечами. – Как видишь, я лежу.
Его пальцы тем временем продолжают пляску по клавиатуре ноутбука, прочно утвердившегося на животе.
- Спокойной ночи, - я разворачиваюсь и ухожу.
Хрустальный шар прозрачен. Я не могу всмотреться в его глубину, потому что ее нет, обстановка комнаты просвечивает сквозь материал, искажаясь по форме шара. Тянусь к картам – колода падает на пол, рассыпается. Не судьба, усмехаюсь я. Неточность. Формулировки. Неточность формулировки. Эта мысль крутится в моей голове, пока я снимаю со стены безвкусный натюрморт, пока набираю затверженную комбинацию цифр, пока тяну на себя тяжелую дверцу, пока достаю лежащий в сейфе сверток. В свете ночника на старой меди, выглядывающей из-под тряпицы, вспыхивают зеленоватые искры. Одна из них словно застревает в причудливой арабской вязи. Я зачем-то дышу на металл, а потом осторожно тру бок лампы. За стенкой раздается тихий скрежещущий звук, затем злой рык, а потом будто ветер проносится по помещению. Завихрение воздуха – синяя воронка повисает над лампой. И медленно-медленно опускается в свое обиталище по изогнутому носику. Детям положено получать определенное количество часов сна, джиннам положено слушаться своих хозяев. Потому сейчас Наги будет спать, Наги будет выполнять приказ. Спокойной ночи, мой ручной джинн.
Неточность формулировки. Я ставлю лампу на прикроватный столик, кладу рядом орфографический словарь. Неточность. Формулировки. Я подумаю об этом утром – а пока, надеюсь, мне приснится вещий сон.
А мухоморы лучше
Рассматривая новые сведения, невольно полученные в ходе столкновений с Вайсс, я начинаю думать, что мы, не считая Наги, то есть мы, гайджины, куда лучше вписываемся в формат этой страны. Мы достаточно современны, чтобы успешно использовать ее высокие технологии и достаточно инфернальны, чтоб вписаться в ее сказки. Подобные размышления развлекают меня, когда выпадает моя очередь присматривать за Фарфарелло. В эти ночи я всегда жалею, что информация в досье не соответствует истине. Право, лучше б он действительно был бешеным, но вместе с тем понятным и логичным западным берсерком. Мы бы выращивали в подвале мухоморы, терпеливо сносили приступы его боевой ярости… Хорошо, что он хотя бы не нуждается в еженощной охоте, подобно своим, гм, наставникам.
На утро после таких ночей мы с Шульдихом обязательно смотрим новости. Примерно в восьмидесяти пяти процентах случаев нам везет, и в сюжетах телевизионщиков нет ничего про обезглавленных священников, не дошедших до дома загулявших парочках (найденных по частям), про заработавшихся «ночных бабочек» (обглоданных иногда до костей) и про прочую милую обывательскому сердцу чернуху. Спустя два года даже удается составить график прогулок Эрро и найти дни, в которые нам не стоит отлучаться.
И ночи. О, эти утомительные дежурные бдения. К середине каждой такой ночи я обычно расслабляюсь, катаю кубики по номеру Financial Times и, изредка поглядывая на тело ирландца, пытаюсь вычислить источник раздражения.
Вряд ли сегодняшняя будет исключением. Я снова возвращаюсь к предмету своих размышлений и, наконец, выворачивая на шоссе, понимаю. Зачем голове без тела подушка? Выброшу, как только приеду домой. Сниму шелковую наволочку, возьму обычный кухонный нож и распотрошу. В спальне у Фарфарелло темные стены, белые перья будут смотреться очень гармонично. И вот еще что – можно попробовать погадать на них. Лишняя проверка никогда не помешает, а мой любимый хрустальный шар уехал вместе с Наги и Шульдихом. Меня гложет нехорошее предчувствие. За рулем достаточно сложно свериться с чем-то, но я пытаюсь: высовываю голову из окна и изучаю траекторию полета птиц. Индейские духи, как все плохо-то. Звоню Шульдиху и узнаю, что они с Наги отъехали от дома слишком далеко, чтобы вернуться. Чертова полиция! Да, работа без прикрытия Эсцет имеет свои минусы. До упора вдавливаю в пол педаль газа. Я знаю, что прибуду до рассвета, но успею ли я к обыску?
- Будь осторожен, - я слышу беспокойство в голосе немца. Приятно. – Может, мне…
- Нет, - я обрываю разговор. – Я справлюсь.
Конечно, способности Шульдиха внушают уважение, но лишние энергозатраты совсем не к чему. Какая-то белая птица врезается в боковое зеркало. Я снова смотрю в небо. Да, уверен, я справлюсь.
Дом встречает меня тишиной и темнотой. К сожалению, это еще ни о чем не говорит. Спецслужбы по нынешним временам весьма профессиональны. Я взбегаю по лестнице, захожу в спальню и, наконец, с облегчением выдыхаю. Успел. Тело ирландца лежит на кровати, но сам он еще не вернулся с охоты. Я смотрю на настенный календарь, чтобы узнать, во сколько сегодня встает солнце. Осталось подождать совсем чуть-чуть. Я немного раздражен – незапланированная прогулка Эрро выбивается из его графика и нарушает все расписание Шварц. Необходимо было выехать вчера вечером, но мы были вынуждены задержаться из-за ирландца. Шульдих с Наги выехали вперед, прихватив наш арсенал. Я собираю оставшиеся документы и сажусь в кресло ждать возвращения Фарфарелло. Надеюсь, он будет оперативнее спецслужб. Ни к чему лишние конфликты с властями. Их должен встретить пустой особняк, через подставные лица вот уже пару недель выставленный на продажу.
Кажется, я задремал. Я распахиваю глаза, разбуженный пронзительным свистом, которым всегда сопровождается возвращение Эрро. Голова влетает в специально приоткрытую форточку, губы как всегда окровавлены, глаза смотрят на кровать. Японские предания гласят, что Рокуро-Куби*** посылает ночью свою голову на поиски пропитания, а пищей ему служит все, что угодно, если только нет человеческого мяса. Фарфарелло не японец, поэтому я не знаю, к какому виду потусторонних созданий его отнести. Но, что его наставники приходились родственникам упомянутым существам, несомненно.
Голова подлетает к туловищу. Я отворачиваюсь – сколько уже было таких ночей, а привыкнуть никак не могу.
- Доброе утро, Кроуфорд.
Я поворачиваюсь обратно и протягиваю ему платок.
- Спасибо, - произносит ирландец, вытирая рот и пряча скомканный платок в карман.
- Доброе утро, Эрро. Пойдем - с минуты на минуту здесь будут… - я позволяю себе гримасу, - представители властей.
- Хорошо, - улыбается Фарфарелло, - я только прихвачу свои ножи.
Когда мы уходим через кухонную дверь, в холле раздается звонок.
Мы успели.
Японские предания гласят, что если кто-нибудь найдет тело Рокуро-Куби без головы и перенесет его в другое место, то голова никогда больше не сможет присоединиться к шее. Не найдя на рассвете своего тела, летающая голова ударится три раза о землю, подскакивая, как мяч, взвоет и сразу умрет.
По мне, это слишком накладно и отдает дешевой бутафорией.
Огоньки в небе
Ностальгии подвержены в равной степени и люди и, гм, нелюди, способные помнить. Для меня воспоминания – это способ не заблудиться среди предсказаний. И воспоминания неприятные в этом плане эффективнее.
Бывают мемуары, претендующие на полноту, всеохватность и, прежде всего, навязчиво намекающие на богатые познания автора. В его предметной области, разумеется.
Очевидно, поэтому в попадавшихся мне воспоминаниях военных их авторы так любили порассуждать о стратегии. Исходя из прочитанного, захватить «языка» значит, обеспечить чуть ли не половину успеха операции. Логика кажется безупречной, но я на личном примере убедился, насколько важна роль случая. Лучше бы мы вовсе не натыкались на тебя тогда, Йоджи Кудо.
Иногда мне кажется, что в этом виновата не столько моя невозможность заглянуть в будущее на тот момент, сколько мое поведение с Наги. Апостериорная вероятность того, что он вытащил данного Вайс просто из вредности, довольно высока. Сам он заявляет, что, выбравшись из-под развалин, они просто плыли вместе, и в определенный момент он решил помочь Кудо. Дабы развлечь нас допросом пленного врага. Должен признать, сначала это и вправду показалось мне забавным и даже довольно полезным. В конце концов, мы ведь собирались использовать Вайс и дальше. А потом вдруг случилось… это.
Мы держали Йоджи в подвальном помещении с крохотным зарешеченным окошком, но зато в наикомфортнейшей обстановке. У парня был даже компьютер. Со стандартным пакетом приложений и небольшим набором игр. Дело в том, что Шульдих хотел заодно проверить влияние тетрисов, пасьянсов и иже с ними на человеческий мозг, кажется, чтобы прочувствовать механизм затягивания в игру и потом использовать полученные сведения при наведении морока. Лишенный общения с, скажем так, соплеменниками, Шульдиху приходилось изворачиваться, пользуя творческий подход.
В тот день, повязав голову фиолетовым шелковым платком, изъятым у японца, Шульдих в очередной раз решил наведаться в подвал. Мне в эту ночь приснился дурной сон, и на случай подстраховки я тоже спустился вниз. Как выяснилось, не зря. Спустя пару минут немец вылетел из подвала и стал лихорадочно дергать засовы. Руки у него дрожали. Лицо побелело. Замки все не подчинялись, и непослушно выщелкивали из-под пальцев, и тогда я подошел к нему и помог запереть дверь, а он обернулся, вцепился руками мне в плечи, но ничего не говорил и все смотрел куда-то мимо, и я… да, испугался, самое точное слово.
- Что такое, Шульдих? Что там? – я старался говорить спокойно и даже ласково в некоторой степени. Не характерное для меня состояние, надо признать. Но и ситуация была не шаблонная.
В ответ Шульдих просто кивнул на дверь. Ругаясь, я расковырял замазку, маскирующую глазок и посмотрел в помещение. Хорошо, что наша работа с ее бесконечными встрясками предполагает наличие устойчивой нервной системы и крепкого желудка. Мне не сразу удалось уложить увиденное в голове – за это время Кудо успел полностью привести себя в порядок. К лучшему, потому что, посовещавшись, мы решили все же переговорить с ним.
- Вы меня выпустите когда-нибудь? – мрачно осведомился японец, когда мы вошли.
- Теперь – выпустим, - пообещал я. На минуту я задумался, не стоит ли отдать его ЭсЦет, но представил, что они могут сделать, имея на руках такой экспонат…
- Тогда платок верните.
- Этот? – я сдернул с шеи Шульдиха фиолетовый шелк. Кудо кивнул.
- В нем еще травки были завернуты.
- Травки ты заново вырастишь, - к немцу вернулся дар речи. – Как? Что… Ты кто? – вернулся, но ненадолго.
- А незаметно? – Кудо глянул на нас исподлобья. – Подвернулось такое отличное тело. Отличная страна. Я здесь проездом. Изучаю.
- Женщин? - хмыкнул я. Лучше всего в Розенкройц учат не показывать свою слабость. Кудо снова кивнул.
- В том числе. Заворачиваете в такой платок сушеные ноготки… цветы такие, - пояснил он. – И готово, отбивает, - он покрутил в воздухе рукой, - чужой дух. А еще…
Конец диалога я никогда не смогу пересказать дословно, просто момент с цветами врезался мне в память. Я посмотрел потом в энциклопедии, как выглядят эти ноготки. Мелкие оранжевые цветочки. Их цвет напоминает волосы Шульдиха – и это единственное, что примиряет меня с существованием данных растений.
Мы отпустили Йоджи Кудо на следующий день, и я так и не узнал, когда с ним произошла эта метаморфоза. Он-нынешний или он-сегодняшний – кто из них убил Ной? И, когда врач обявил: «амнезия», - чьи воспоминания сгинули в подкорке? И, если его-нынешнего, то что он думает, когда его тело принимает свою естественную форму? И когда его поймают на этом? Первое я представляю себе слишком четко, потому что моя память при мне. Иногда я закрываю глаза и вижу под веками, как его человеческая оболочка, отделившись, грязной шелухой лежит на ковре. А механическая часть прочно утверждена на стуле, и проводки от нее идут к системному блоку. Биологическая часть медленно, расслабленно пульсирует и слегка светится в темноте. Она занята обработкой информации, импульсно поступающей от компьютера. Шов демаркационной линией делит тело Кудо пополам. Единственный глаз, находящийся во рту, мерцает сквозь редкие клыки и грустно смотрит за окно. Наверное, Йоджи Кудо – или то, что стало Йоджи Кудо - ждал тогда, когда же, наконец, явится эта мифическая летающая тарелка, размигается дискотечными лампочками на весь город и, взрыв землю своим треножником, обоснуется на лужайке, подпалив траву. Оттуда бы вышли такие же инопланетные существа, такие же, как он. Они забрали бы его, и он улетел куда-то к другому солнцу, изучать каких-то других созданий, оставив нас разбираться с примчавшимся телевизионщиками и спецслужбами. А может, нас забрали бы вместе с ним. Для опытов.
И, несмотря на то, что теперь это не играет никакой роли, я все не могу решить, какая перспектива менее приятна. Мой дар молчит, и я предпочитаю верить, что воспоминания нашего гостя, и его солнце, и его планета со всеми своими лунами давно исчезли в черной дыре.
Праздничное телевидение и водные просторы
Я хорошо ощущаю течение времени, но все равно поглядываю на часы почти каждые пять минут. Надеюсь, Персия меня не разочарует и уладит проблемы к намеченному сроку. Шульдих лениво щелкает пультом, перескакивая с программы на программу. Наконец, по просьбе Фарфарелло оставляет трансляцию праздничной храмовой службы. Ирландец с интересом наблюдает за происходящим - я надеюсь, пока это просто любопытство, а не подготовка к очередной охоте.
Большая стрелка подкрадывается к цифре девять
- Кроуфорд, - тихо говорит Наги.
Я киваю, забираю пульт и переключаюсь на музыкальный канал. Приглушаю звук, чтоб гремящая в динамиках музыка раздражала не так сильно, и начинаю всматриваться в ползущие в нижней части экрана строчки.
«Мика-тян, я тебя люблю. Твой пушистик», «А мы встречаем праздник во Владивостоке. Привет островам!», «Курилы - Японии! И маме привет не забудь передать. Рюичи».
Меня раздражают подобные развлечения, но я упорно вчитываюсь в эти разноцветные, безграмотные, сочиненные то на японском, то на английском предложения. Работа прежде всего, и я жду сигнала.
«Вечером на перекрестке, как обычно. Целую, Юки».
Вдруг я удивленно смаргиваю, выцепив знакомое сочетание.
«Знаешь, Б. Кроуфорд, хоть ты и обычный американский зануда, но временами бываешь забавным. Твой талантливый лисенок». Гадость какая. Я против воли улыбаюсь и поворачиваюсь к Шульдиху. Он встречает меня довольной ухмылкой, пряча за спину мобильный телефон. Я осуждающе качаю головой и чуть не пропускаю искомое оповещение. Спасибо Наги, он никогда не отвлекается во время дела.
- Кроуфорд, - тихо зовет он. Я поспешно перевожу взгляд на экран.
«Родители уехали, ждем гостей. Персидский котенок».
- Выезжаем, - сообщаю я, стремительно поднимаясь с дивана.
Спустя полчаса верная Рекс уже ведет нас по коридорам резиденции Критикер. Она говорит, что проблема, из-за которой нам пришлось задержаться дома, уже улажена.
Обычная разборка между влиятельными кланами, ничего серьезного, талантливо врет она.
Мне нравится кабинет Мамору Такатори, он достаточно просто выполнен в смысле дизайна, но все сделано чрезвычайно удобно. Изящная функциональность. И наверняка немало сюрпризов. И, что немаловажно – я усмехаюсь – глухой письменный стол отлично вписывается в подобную атмосферу. Хромированный металл его передней части вгрызается в ковер так глубоко, что видна только верхняя половина туловища сидящего человека. Руки этого человека аккуратно сложены перед собой, взгляд устремлен вперед. Присмотревшись, я замечаю слабо светящуюся панель на стене. Рекс застывает на пороге, новый глава Критикер делает нам знак подождать и заученным тоном произносит дежурное напутствие: «Охотники Света, уничтожьте этих Тварей Тьмы». Так пафосно и вместе с тем обыденно, что мне даже усмехаться расхотелось. Панель гаснет.
- Шварц, - Персия вежливо склоняет голову.
- Мистер Такатори, - почтительно, как и положено по этикету, отвечаю я. – Рад видеть вас в добром здравии.
Такатори морщится.
- Рыбой пахнет, - транслирует Шульдих. Вот теперь мне приходится скрывать усмешку.
- Надеюсь, цена, что вы уплатили за свое спасение, не кажется вам слишком высокой, а груз, что лег на столь хрупкие плечи, непомерно тяжелым, - непроницаемым голосом, по-восточному цветисто замечаю я.
- Я бы хотел поговорить о деле, - сухо отвечает Персия. Не выдержал. Ладно, малыш, как будет угодно.
Через час все возникшие вопросы прояснены, все разногласия урегулированы. Мы заручились поддержкой Критикер. Это, несомненно, поможет нам при выяснении отношений с Розенкройц. Я доволен, что с Мамору, как и с Шуичи, можно договориться на разумных условиях. В отличие от Рейджи, вздыхает Шульдих. Я соглашаюсь с ним. Конечно, жаль, что теперь мы будем действовать отдельно от Наги, но он единственный, с кем юный Такатори сможет комфортно работать.
- И ему тоже ты нужен, - одними губами шепчу я Наги на прощание. Тот хмурится, как будто хочет спросить: «Не пора ли решать свои проблемы самостоятельно?»
- Я должен проводить вас, - с неохотой замечает Персия.
Мы ждем в коридоре. Сквозь распахнутую дверь я наблюдаю, как уверено Наги подходит к столу и становится за креслом Мамору, а потом спокойно, словно он делает это уже который год, берется за спинку. Потом Наги неспешно выкатывает кресло из-за стола. Я восхищен тем, как невозмутимо Персия держится. Стойкий мальчик. Наги поспешно набрасывает сверху прихваченный плед, но мы уже и так видели достаточно. К тому же, не в первый раз.
Верхняя часть инвалидной коляски ловко замаскирована под подголовник кресла, а нижняя представляет собой стеклянный резервуар. Он наполнен морской водой, кристаллики соли на дне растворились не до конца, а редкие нити водорослей колышутся, приникают к прозрачным стенкам и обвивают роскошный золотистый хвост. Лениво шевелящийся русалочий хвост. Прикрытый дорогим дизайнерским сюртуком у пояса. Превосходный хвост превосходного Персии. Юного главы клана Такатори. Да уж, мальчик долго плыл к своему положению. Из-под развалин маяка до фамильного особняка.
- «Котенок» больше не подходит, - язвит Шульдих на выходе. - Придется звать его «рыбкой».
Розенкранц и Гильденстерн живы
Развалины зеленовато мерцают, и мне кажется, что это постановочный свет, а вовсе не эффект от бледно-обморочной луны. Мы прощаемся с Наги.
- Я вернусь к Такатори, - сообщает он. – А куда вы теперь?
- Мы свяжемся с тобой, - отвечаю я. – А сейчас – на кладбище. Отерев кровь, все еще струящуюся из виска, я опускаюсь на колени и всматриваюсь в синие глаза. Острые зубки кусают меня за палец, затем Шульдих кивает, и мы пускаемся в путь.
Выходим на новый уровень отношений. Непривычно, но я утешаю себя тем, что сплоченность коллектива в конечном итоге повышает его эффективность. Эффективность, эффективность… Я твержу это, словно мантру, всю утомительную дорогу до старого городского кладбища.
- Ты неправильная лиса, - задумчиво говорю я в пространство.
- Простите сердечно, - послание Шульдиха слышится слабо, но я понимаю, что он раздражен. – Если б я знал, как ведут себя правильные оборотни… Не общался, не обучен, - за насмешливостью скрывается напряжение, я знаю это.
- Я расцениваю это, как приглашение в гости, - моя рука треплет рыжую шерстку промеж острых пушистых ушей.
Когда мы подходим к нужной могиле. Шульдих, вильнув хвостом, скрывается в узком проеме. Придется ждать. Я вынимаю из рукава колоду карт, но, к сожалению, они слиплись от крови. А хрустальный шарик потерялся. Тогда я достаю завалившуюся за подкладку монетку и начинаю методично подкидывать ее. Решка – значит выберемся. Десять из десяти – за благоприятный исход. Даже скучно. Я довольно улыбаюсь и присаживаюсь на траву, прислоняясь спиной к дереву.
Шульдих, все еще в обличии лисы, грациозно выскальзывает из норы, в зубах – теменная кость мертвеца. Оборотень поднимает морду к луне и вызывающе скалит клыки, а, потом, поместив кость на голову, начинает отбивать поклоны. Один, два, три, четыре… я считаю, волнуясь, сбиваясь… сорок семь, сорок восемь, сорок девять… Облегченно перевожу дыхание. Кость не упала, а это значит, что превращение состоится. Мне неприятен процесс трансформации, и я решаю пока почистить свой пистолет. Аккуратно, методично, не торопясь…
Но доносящиеся стоны так жалобны, больно… я вскакиваю, подбегаю к Шульдиху, а после долго-долго сижу, неловко подогнув ногу, сложившись под немыслимым углом, прижимая к себе дрожащего немца. И все шепчу в рыжую макушку, что теперь не будет заданий, заставляющих принимать звериный облик. Параллельно я убеждаю себя, что такие почти ультразвукового тона звуки просто вредны моему слуху. А потом я вспоминаю – новый уровень отношений. Эффективность.
Конец
Примечание
* - квайдан – рассказ о призраках и сверхъественных явлениях. С некоторыми японскими квайданами можно ознакомиться, к примеру, на www.glucken.ru
** - автор цитируемых танка – Масаока Сики
*** - Рокуро-куби - Теперь под рокуро-куби обычно понимается гоблин, шея которого может растягиваться на большую длину, но голова которого никогда не отделяется от тела, однако в тексте был использован другой вариант – см. отрывок из квайдана «Рокуро-куби»: «…Какой-то миг он стоял в изумлении, думая, что здесь было совершено преступление. Но тут же заметил, что в комнате не было ни капли крови и что безголовые шеи не выглядели так, будто от них отрезали головы. Тогда он подумал про себя: "Или это обман зрения, вызванный духами, или я попал в жилище рокуро-куби. В книге Сосинки написано, что, если кто-то находит тело рокуро-куби без головы и переносит тело в другое место, голова не сможет снова присоединиться к шее. Книга дальше говорит, что, когда голова возвращается и обнаруживает, что тела нет, она трижды ударяется об пол, отскакивая, как мяч, часто дышит, как при сильном испуге, и затем умирает…»
Форточка на подлодке плюс немного крови
Источник вдохновения для этого фика – рассказы Нила Геймана.
Розенкранц и Гильденстерн живы
Схема превращения лисы в человека позаимствована из статьи И.А.Алимова «Китайский культ лисы и «удивительная встреча в западном Шу» Ли Сянь-Миня (автор статьи ссылается на роман «Развеянные чары»)
