- Ну… там ещё лапки стрекозы… и… и… - Северус Снейп, - голос матери холоднее мороженого. – Вы снова не выучили урок, мистер. Мальчик не возразил: слишком хорошо понимал, что обмануть мать не удастся. Взгляд притягивала лежащая на столе линейка - воображение быстро нарисовало яркую картину, и Северус почти почувствовал боль в обожжённых резким ударом пальцах. «Она» всегда предпочитала это отвратительное маггловское наказание. «Она» – именно так мысленно называл младший Снейп женщину, его родившую. Магическая педагогика предлагала к услугам отцов, матерей и воспитателей широкий ассортимент средств воздействия на нерадивых учеников и непослушных сыновей, но миссис Снейп, сжимая губы, охаживала сына по пальцам деревянной линейкой. Это было не очень больно, а слёзы на глазах мальчика выступали, скорее, от унижения. Стремительно распахнувшаяся дверь ударилась массивной ручкой о стену, углубляя и так немаленькую выемку в штукатурке. Оборачиваясь, Северус боковым зрением заметил блеснувший в глазах матери страх. - О, у вас занятия, как это… мило, - почти пропел Фердинанд Снейп, быстро входя в комнату и закрывая за собой дверь на ключ. О том, что отец пьян, можно было догадаться по реакции Анны. Она сжалась, обхватила себя руками, словно защищалась, словно хотела исчезнуть… Но голос женщины ещё не потерял привычную властную интонацию: - Северус, покиньте нас. Привычка слушаться этого голоса срабатывала всегда: Северус бочком скользнул за спину отца и забился в шкаф. Маленькой детали – закрытой отцом на ключ двери – Анна позволяла себе регулярно не замечать. А Северус уже понимал, что отец запирал комнату специально: Фердинанд хотел, чтобы сын слышал. Слышал всё, до последнего сказанного в запале ссоры слова. Шкаф привычно спасал – исчезая из поля зрения родителей, мальчик на какое-то время переставал существовать для обоих. И его это очень устраивало.
- Что? Обучаешь своего ублюдка каким-то мерзостям? - Фердинанд говорил совершенно спокойно, но и Анна, и Северус знали, что спокойствие продлится недолго. - Фердинанд, зачем вести эти пустые разговоры? – устало спросила мать. Северус Снейп сидел в шкафу, плотно прикрывая руками уши. Но голос отца прорывался сквозь хрупкую преграду мальчишеских ладоней: - Давай-ка поговорим, меня очень интересует вопрос, кто папаша бастарда, которого я вынужден называть сыном? Как же мне хочется узнать, кто нырнул в тёплое местечко между твоими ножками… Тебе понравилось? Ты кричала от удовольствия? - Фердинанд! Это же только обычай. Ты же знал, что так будет, когда брал меня в жёны. У нас в семье так принято: рожать только от абсолютно чистокровных. Это же традиция. Закон. - Значит, чтобы трахать тебя я вполне гожусь, а счастье обрюхатить тебя достаётся другому счастливчику? И кому? Имя, дорогая, мне нужно только имя… - Ты… Ты так груб… Пожалуйста! - Пожалуйста - что? Я тоже могу так вежливо! Если скажу «пожалуйста», ты мне, наконец, ответишь? Я хочу знать, кто ответственен за то, что в моём доме живёт этот чёрный таракан! - Прекрати. Прекрати унижать себя! Не разрушай остатки моего уважения! - Уважения? О, как глубоко ты меня ценишь... Этот мальчишка!.. Как намеренная насмешка – ни одной похожей черты. А нос-то, нос! Словно карикатура... - Вспомни, только вспомни! Ты же не был таким. Помнишь, ты любил… меня, - теперь в голосе матери звучала мольба. Северус сжался, осознав эти просительные нотки - видеть Анну унижающейся было тяжелее, чем получать линейкой по пальцам. Издевательский смех отца. - Да, я таким не был. Меня таким сделали, твои родственнички постарались. Знаешь, что говорит каждый взгляд твоей мамаши, когда мы приезжаем к ним в имение? Он просто вопит, что я - никто и звать меня никак. А твой отец? О, ты бы видела его лицо, когда он остаётся со мной один на один в комнате и обнаруживает, что со мной ещё и ГОВОРИТЬ надо! А ведь я - не абы кто! Тот Малфой из министерства - мой родственник. Анна не выдержала, гордо вскинула голову: - Не слишком-то тебя твой родственник признает… У Фердинанда начали раздуваться ноздри, но чем оскорбительнее делались его слова, тем холоднее становилось лицо. - А, может быть, всё проще? А, может быть, ваша прекрасная традиция – только оправдание для блядства в вашей крови, ведьма? Северус в щёлку видел, как Фердинанд Снейп, стоя за креслом Анны, принялся наматывать на палец прядь её белокурых волос. Сначала вроде бы ласково, потом хватка становилась всё сильнее, и вот уже мать, морщась, вынуждена была запрокинуть голову, оставляя беззащитно открытым белое горло… Фердинанд нависал над ней всем телом, закрывая солнечный свет, льющийся из окна. Маленьком Северусу всегда казалось, что отец душит Анну, отнимает у неё воздух и свет. Мальчик забился вглубь шкафа. Теперь, когда можно было не видеть, стало чуть легче. Вот только ничто не могло заглушить звуки. Мальчик начал вполголоса перечислять ингредиенты полётного зелья. Это мало помогало… «Крылья стрекозы, спинки тритонов, сера...» - Я сейчас покажу тебе, кто ты есть... «Лимонник перетереть в ступе до состояния однородной массы...» - … потаскушка. Обыкновенная шлюха… «Топаз, раздробить в пыль…» - … нравится? О, я же по твоим глазам вижу – тебе нравится… мерзкая дрянь… Стоны матери – их тоже не заглушат худые ладошки. Сначала в тихих звуках была лишь боль, но вскоре характер их изменился. Они стали похожи на сладкие всхлипы, ровные, гладкие… Северус не знал названия… этому. Кульминацией стал негромкий довольный, словно кошачий, смешок Анны. Взрывная сила захлестнувших мальчика эмоций была настолько велика, что Северус отключился. В чувство его привёл тихий скрип двери шкафа. - Ну что, всё слышал, ублюдок? – отец говорил очень спокойно, почти нежно. Даже обидное «ублюдок» казалось не оскорблением, а лаской. Отец улыбался. И Северус, глядя в лицо отца, впитывая его улыбку, думал, что именно это будет всегда ему сниться в кошмарных снах. Самое страшное в его жизни – улыбка отца…
… Профессор Снейп проснулся от слабого стона. Своего. Пижама пропиталась пОтом и жарко липла к груди; сердце частило, а пересохшие губы жадно ловили воздух… Надо отдать должное судьбе, чёртов сон-воспоминание мучил профессора зельеварения не так уж часто. Зато и не предвещал ничего хорошего. Минимум – испорченное на весь день настроение. Максимум… Прошлый раз сон стал первым звеном в цепи событий, едва не приведшим профессора к аккуратной могилке. Опять же – собственной. Душ, а потом короткое совещание в кабинете директора Хогвартса, посвящённое текущим школьным вопросам, почти изгнали жутковатое ощущение от ночного кошмара. Почти. В глубине души поселилось сложное чувство. Даже не чувство - предчувствие. Вырвать этот тоскливо и тупо ворочающийся гвоздь не получалось никак, но о нём удавалось забыть хотя бы на занятиях… Снова – почти удавалось. Сам виноват. Нечего было смотреть так пристально в глаза Драко Малфоя. Всё-таки – как же он похож, как похож… Вот только волосы иного оттенка. Впрочем, у юного Люциуса они были точно такие, какие сейчас у его сына. Северусу волосы Люциуса не нравились никогда. Именно из-за них, из-за развивающихся за спиной прядей, он принял всадника на взмыленной лошади за девчонку. Северус наблюдал за сценкой с любопытством: огромная белоснежная лошадь и хрупкая фигурка в седле представляли собой интересный контраст. Мальчик не осознавал, что ему, стоящему на узкой тропинке, грозит опасность - всё казалось слишком несерьёзным. Наверное, только в последние секунды перед тем, как его накрыла волна боли, Северус понял, что худощавый наездник не управляет лошадью - лишь всеми силами пытается удержаться в седле… … а глаза открывать вовсе не хотелось. Потому, что было тепло, уютно и не больно. Потом Северус всё же решился чуть-чуть приподнять веки и из-под ресниц украдкой осмотрел комнату… Она была… Она была чудесной. Сразу до боли, до отчаяния, до завистливых слёз захотелось в ней жить. Хоть недолго, хоть несколько коротких, мгновенно испаряющихся дней. В дальнем углу спальни на движущейся картине штормило море, парил над волнами клипер в полном оснащении. Казалось даже, слышались крики капитана – ловко балансирующего на ускользающих из-под ног досках палубы мужчины с волосами, скрытыми алым платком. И пыль, мелкая водяная пыль с явным запахом йода и водорослей… А, может, тоже - казалось? В этой комнате отделить реальность от тщательно наведённой иллюзии было сложно. Стену напротив кровати занимала коллекция холодного оружия. Рядом расположились мётлы - явно не коллекционные, не блистающие полировкой, как бесполезные ятаганы и катаны. Это были мётлы-друзья, мётлы-соратники, подарившие хозяину победу не в одной головокружительной воздушной гонке… По потолку спальни плыли облака, и даже лёгкий зеленоватый балдахин широкой кровати казался скорее стеной дождя, нежели тканью... А на кровати, рядом с Северусом, едва заметно прогибая мягкий матрас, сидел хозяин комнаты. Он, казалось, был ещё одним волшебством чудесной комнаты. Или - ещё одной её иллюзией. У Северуса перехватило дыхание. Именно этот мальчишка - высокий, белокурый, с тяжеловатыми, но странно привлекательными чертами лица – должен был быть сыном Фердинанда Снейпа. - Меня зовут Люциус Малфой, – небрежно сказал юноша, и в этой небрежности скрывалась уверенность, что ему не нужно представляться, ибо узнавать его должны были в лицо... «Значит, в этих россказнях отца о родстве с Малфоями что-то есть», – первая ясная мысль. А потом Люциус улыбнулся. Улыбка глубоко осветила серые глаза, смягчила резковатые черты... «Он мог бы быть сыном Фердинанда… Нет, не так… Он мог бы быть моим братом. Я хочу, чтобы он был моим братом» Наверное, они тогда говорили. Но Северус этого так никогда и не вспомнил…
Да, уже не вспомнить, как не вспомнить и того, чем они занимались на сегодняшнем проклятом Мерлином уроке. Что же это такое? Да ещё и жара, удушающая влажная жара, столь редкая в обычно прохладных подземельях… Наверное, панические вопли магглов о глобальном потеплении – вовсе не полная чушь. Такого жаркого мая профессор Снейп не помнил. Впрочем, сегодня он явно обзаведётся аллергией на слово «помнить». Лучше уж «не помнить». Не чувствовать, не погружаться в давно прожитые, но не забытые чувства. Так странно – картинки стирались, воспоминания размывались и блёкли, но ничто не могло притупить болезненную остроту испытанных когда-то эмоций. Э, нет. Не надо о прошлом, не надо, на сегодня вполне достаточно снов-воспоминаний. Лучше подняться в свои комнаты, намешать в мензурке чего-то горького, но умиротворяющего. А ещё лучше плеснуть в стакан чистого спирта, чтобы согреться изнутри. Слишком мерзок этот контраст между изнывающим от жары телом и обледенелой, содрогающейся от холода воспоминаний душой… Снова звонкий детский голос – как стена, на которую натыкаешься с разбегу: - Давай поиграем? Я придумал такую классную игру! Ты упадёшь просто... Давай поиграем? Вот послушай – вообрази, что на озере есть остров, и на этом острове.... Деннис Криви. Как странно… Драко Малфой становится с годами зеркальным отражением отца - как любое зеркало он отражает лишь внешность. Ничего общего с характером юного Люциуса. А вот Деннис… Деннис, который не имеет никакого отношения к семейству Малфоев, похож на Люциуса. Именно таким тот был в подростковом возрасте. Страстным. И его страстью были игры. Во что же они тогда играли? О, да в миллион вещей. В сокровища пиратских островов, в войны троллей, в чёрных воинов Авалона, наголову разбивающих рыцарей короля Артура, в пасущихся на привольных прериях Нового света мустангов. Даже в магглов, обнаруживающих волшебный мир и плутающих в нём; в магов, уничтожающих магглов и захватывающих весь мир только для себя... Впрочем, в последнюю игру она начали играть гораздо позже. Северус не знал, почему ему разрешили остаться в поместье, - Винсент Малфой брезгливо скривил тонкие губы, когда услышал имя Фердинанда Снейпа. Но всё же Северусу позволили пожить среди чудес дома Малфоев. Лучшим в огромном замке, по мнению Снейпа, была библиотека: он устраивался в кресле у окна с огромным старинным свитком по зельеварению, когда на него налетал и вовлекал в Игру ураган по имени Люциус. Никогда не развлекавшийся Северус не умел мечтать и фантазировать. Мечтать же - было самым главным правилом Игры, Северус же, даже с закрытыми глазами, не мог представить себе, что небольшой уютный грот в ухоженном парке поместья – пещера в диких скалах необитаемого острова, а хорошо одетые упитанные ребятишки – потерпевшие кораблекрушение оборванцы. Десятилетний Снейп был самым младшим в компании, остальные уже учились в магических школах; сам Малфой - на третьем курсе Хогвартса, остальные в мелких школах рангом пониже. И все они были профессионалами Игры. Лишь иногда, вслушиваясь в их диалоги до напряжённого звона в ушах, всей душой стремясь понять, Северус смутно улавливал образы того мира, в котором жили в этот момент мальчишки. В остальное время он мог лишь безуспешно гадать, о чём они говорили, за что сражались на деревянных, с помощью наведённых иллюзий превращённых в стальные мечах… Впрочем, юный Снейп вполне довольствовался ролью оруженосца Люциуса Малфоя, Северусу хватало того, что он видел, как играют другие. Зато он наблюдал и вскоре обнаружил ещё одно правило. Неписаное, но строго соблюдаемое. Именно Люциус Малфой был предводителем благородных пиратов, именно Малфой всегда побеждал в рыцарских турнирах, именно он принимал Эскалибур из холодеющих рук сражённого им короля Артура… А ещё Люциус Малфой был трусом. Осознание этого, внезапное и шокирующее, обрушилось на Северуса в один прекрасный летний день. Наверное, плохие новости специально выбирают именно прекрасные дни, чтобы их разрушительное для души действие оказывалось как можно более страшным.
В тот день взбунтовался Джейс Раттер. Маленький сын местного мастера-изготовителя волшебных палочек слишком привык быть лидером в команде местных подростков. И он не хотел отдавать свою главную роль даже наследнику Малфоев. Открытый вызов на магический поединок остался без ответа, а Джейс больше никогда не появлялся в поместье. А Северус всегда помнил, как у Люциуса побледнели и дрогнули губы в тот момент, когда слова вызова заставили звенеть воздух… Очень скоро Северус сделал еще одно открытие – с того самого дня, как белоснежный конь, не слушаясь хлыста, стремян и окриков понёс Люциуса, младший Малфой не подходил к лошадям. Кстати, того коня уничтожили. Авадой. На применение этого заклятия к животным тогда не было ограничений. Северус той ночью долго не мог уснуть. Было больно - осколки упавшего с пьедестала фарфорового идола ранили душу. Мысли о трусости и любви были слишком тяжёлыми для десятилетнего Снейпа. Что-то неуловимое, то, что мальчик не мог сформулировать, для чего не хватало слов, витало в воздухе и, словно зудящий комар, не давало закрыть глаза… Внезапно Северус понял, откуда у Люциуса такая страсть к играм. Люциус Малфой играл в храбреца… И будет играть в эту игру всю свою жизнь. И ещё одно открытие сделало темноту ночи ещё темнее – Северус осознал, что тоже играет, и даже понял, во что. На коробке с его настольной игрой было написано: «Люциус Малфой – мой брат». А братьев не выбирают…
Забавно. Сеансы воспоминаний и провалы в памяти представляют собой верное равенство. Погружённый в просмотр очередных картинок прошлого, профессор Снейп терял изрядные куски настоящего. Вот зачем-то пришел к кабинету директора Хогвартса. Знать бы зачем, помнить бы… Но нет, никаких признаков разумных мыслей. Северус поморщился – возле кабинета Дамблдора всегда пахло, как возле кондитерского магазина. Лимонами, ванилью, жжёным сахаром - отвратительные приторно-сладкие запахи. Тут и тогда так воняло… Тогда? Какая-то проклятая временная петля. Впору смеяться: тогда он тоже стоял перед этой дверью, морщился от этих ароматов и вспоминал, с чего же всё началось.
А началось всё именно с тех самых игр. Очень скоро, всего за несколько лет Снейп понял, что каждый человек во вселенной играет в свою игру. Он даже научился практически сразу видеть её название. «Стань первым» называлась игра, в которую увлечённо играл Том Риддл. Маленький мальчик Томми, которому не дали побыть ребёнком, теперь методично мстил за это миру. Азартно мстил. Харизматично и талантливо. Он очень тщательно выбирал сторонников. Кто-то шёл за ним, загораясь от почти искреннего негодования, пылающего в его красивых глазах, кто-то – ради самих красивых глаз (да, были и такие). Слабые впечатлительные натуры влекла музыка властного голоса, который точно знал, куда звать, азартных же втягивала новая игра. Среда Упивающихся Смертью была неоднородной. Утончённо-подлые натуры и простые - можно сказать, банальные - мерзавцы. Если тщательно спланированные акции по уничтожению грязнокровок, торжественно отмеченные смертными знаками над домами, тешили первых, то для вторых существовали развлечения попроще. Игра в игре. «Убить маггла». Просто, как лотерея, суть - в названии. Несколько Упивающихся Смертью выходили в маггловский мир ночью, встречали на пустынных улицах одинокого маггла и наслаждались его смертью. Убивали, чаще всего, без особых жестокостей – просто Авадой. Тогда ещё это было можно – применение непростительных заклятий к магглам не регламентировалось. Как и к животным. Точно такой же игрок, как и сам Том, Люциус Малфой сразу стал ценным приобретением для Риддла. Люциус был стратегом от дьявола. Его прозорливость не имела равных, иногда Снейпу казалось, что у друга развит дар провидца, просто в этой игре ему выгоднее было свои способности скрывать и называть их аналитическим умом. Никто лучше Люциуса не мог просчитать ходы противника. Именно Малфой планировал все акции. А ещё он привёл в организацию зельевара от того же дьявола – Северуса Снейпа. Собственно, умение Люциуса видеть дальше своего носа и заставило молодого Снейпа маяться перед дверями новоиспечённого Директора Хогвартса Дамблдора. Обычный, разморённый жарой июльский день - Снейп с книгой возле окна. Люциус, заскочивший на минутку, да так и оставшийся в квартире Северуса. Малфой растянулся на диване и, казалось, дремал. Но молодой мастер зельеварения точно знал: чуть наморщенный лоб друга говорит о том, что мозг Люциуса напряжённо работает. - Он проиграет. Неизбежно проиграет, - внезапно растерянно сказал Малфой, резко садясь. Северус даже не спросил – кто. За много лет он уже почти научился читать мысли Люциуса. Вот и пришлось добираться до оплота светлых сил, коим являлся Хогвартс, стучаться в дверь директорского кабинета, подобающе дрожащим голосом плести всякую чушь. Отличная сказочка о глубоком покаянии. Поверил ли ему тогда Дамблдор? Или просто решил воспользоваться подарком? Неважно. Тогда он постучал в дверь…
По Хогвартским коридорам профессор Снейп передвигался привычной стремительной походкой. Полы плаща высекали шорох из камней пола, испуганные стайки идущих навстречу учеников жались к стенам. Профессор наслаждался эффектом, не позволяя, однако, эмоциям отразиться на лице… Уже пару часов – никаких спонтанных прорывов памяти. День, казалось, исправлялся, готовился покатиться по наезженной колее. Если бы не случайные слова, донёсшиеся из ниши готического окна: - Я завтра еду навещать отца, – Лонгботтом ответил на какой-то вопрос Гренджер. Снейп скривил губы – что за день такой? Чёртов думоотвод, не иначе. Северус немного посопротивлялся, старательно пытаясь думать о другом, но вскоре сдался, уже покорно ныряя в омут… Он тоже навещал своего отца. Иногда. Впервые это случилось лет пять назад. Он уже и сам не помнил, какой странный импульс привёл его к дверям дома, где он родился, но факт остаётся фактом: в один не слишком-то прекрасный день Снейп открыл причудливой ковки калитку. Первый домовой эльф, который попался ему на глаза, замер перед ним как кролик перед удавом и только слабо потрясённо попискивал, не решаясь вымолвить слово. Это была слишком странная реакция, причину которой Снейп понял лишь спустя некоторое время: дом давно уже принадлежал только эльфам, и разленившиеся твари подзабыли, что должны кому-то подчинятся. Снейп знал, что мать тут уже давно не обитала. Она была жива, Северусу этого было достаточно, а поинтересоваться, что же произошло между родителями, ему в голову даже не приходило. Слишком чужими и далёкими людьми они стали. Теперь, глядя на сидящего в кресле отца и вдыхая отвратительную вонь, Северус понял, что случилось - Фердинанд постарел. Так, как стареют полукровки. Не все, но некоторые. До семидесяти лет различия между чистокровным магом и магглорождённым были незаметны. И те, и другие выглядели так, как выглядят сорока-пятидесятилетние магглы, были бодры и активны. Зато потом… В течение очень короткого времени от цветущих людей не оставалось ничего. Редкое супружество и редкая любовь могли выдержать идиотски приоткрытый, блёклый рот, и струйку слюны, стекающую из угла губ. В комнате, несмотря на открытое окно, стоял запах, который невозможно с чем-то спутать – запах старости. Эльфы не слишком трудились над уборкой помещения. Да и лишний раз помыть Фердинанда, видимо, брезговали. Северус запомнил отца высоким белокурым красавцем. Сидящий в кресле старик с пустым взглядом не напоминал Фердинанда Снейпа даже отдалённо. И ненавидеть его было нельзя, а оставалось лишь жалеть остро колющей под ложечкой жалостью. Пары «круцитасов» хватило для того, чтобы напомнить домовым эльфам, кто в доме хозяин. Они засуетились; услужливо заглядывая в глаза, притащили большой котёл с тёплой, ароматизированной травами, водой… Почему-то Снейп выгнал маленьких тварей из комнаты, сам раздел и помыл отца, с ужасом и всё той же тошнотворной жалостью разглядывая худое тело с обвисшей, как пергамент, кожей. На лысом черепе Фердинанда торчало несколько невесомо-лёгких, словно пух младенца, волосков... В тот вечер Северус вернулся в Хогвартс подавленный и задумчивый. Внезапно появившийся на пороге профессорских комнат Люциус Малфой попытался растормошить Снейпа и вытащить на двойное свидание, но Северус довольно мрачно попросил оставить его в покое. Малфой скептически хмыкнул и удалился, но вернулся минут через десять и остался до позднего вечера. Они провели вместе несколько часов молча, погруженные каждый в свои дела и мысли. Снейп сидел за столом и делал вид, что пишет, но перо надолго замирало в руке, а Люциус читал возле окна. Действительно читал, а не притворно листал страницы: лицо отражало смену эмоций, пальцы теребили прядь волос, - так было всегда, когда Малфоя что-то увлекало. Прочитав свиток, Малфой довольно потянулся в кресле, посидел ещё несколько минут, загадочно глядя на друга, потом поднялся и пожелал Снейпу спокойной ночи. По пути к камину, мимолётно и нежно коснулся щёки Северуса ладонью… И исчез в зелёном мареве дымолётного порошка. Отчего-то Снейп почувствовал умиротворение. С тех пор он навещал отца. Иногда. Мытьё стало своеобразным ритуалом и порой Снейпу казалось, что Фердинанд выныривает из глубины своего беспамятства, и в глазах его дрожат вина и благодарность… Впрочем, наверное, лишь казалось…
Сеансы воспоминаний острыми зубами отгрызали от текущего дня целые куски. Стоило бы, конечно, закрыть глаза и запереться в своей комнате, чтобы не видеть различных – о, совсем невинных! – деталей, этих маленьких камушков, которые вызывали обвал самоконтроля. Вот Поттер. Поттер, грандиозное счастье лицезреть которого Снейп имел каждый день. Почему же сегодня профессор думал только о том, что родители мальчишки погибли одновременно, странно повторив судьбу родителей Люциуса Малфоя? Известие о гибели Деборы и Винсента было слишком неожиданным. От пергамента, привязанного к лапке совы, студент седьмого курса Северус Снейп ждал чего угодно, но только не этого. Они не могли погибнуть, просто не могли. Так не бывает. Если бы Снейпа попросили характеризовать Дебору Малфой одним словом, семикурсник Северус сказал бы: «странная». А тот мальчик, каким он когда-то был, смущённо прошептал бы: «добрая». И они оба были бы правы. В чём-то. Она была славной, эта потомственная аристократка Дебора Малфой. Северус даже удивился сначала – слишком уж не вязалось то, что говорили о чопорных снобах Малфоях, с этой маленькой, полненькой, похожей на сдобную булочку хохотушкой. Потом-то, после знакомства с Винсентом Малфоем, Снейп понял, откуда растут ноги у слухов о снобизме и высокомерии. Но даже строгий, застёгнутый на все пуговицы, милорд Малфой начинал рядом с женой улыбался, как ребёнок. Сына оба совершенно обожали. Снейп долго присматривался к их отношениям и завидовал. Часто думал о том, что отдал бы всё на свете, лишь хоть раз услышать бы, как губы матери нежно произносят: «мой лунный мальчик». Но и в самые лучшие дни, когда они все вместе смеялись над чем-то, сидя за столом в столовой имения, и даже губы Винсента складывались в невольную улыбку, Северус не смел поиграть в игру «Дебора Малфой - моя мать». Очередной авантюрой Дэбби стал маггловский курорт. Милорд Винсент прочёл жене длинную, холодную проповедь о том, что ему, чистокровному магу, совсем не место среди магглов. В ответ на аргументированный спич, Дебора щёлкнула мужа по длинноватому, тонкому носу и сказала, мол, Винсу давно стоит немного подлечить свой хронический снобизм. И на маггловский курорт они всё-таки собрались. Оказалось, не всё так просто: курса маггловедения, который Винсент прослушал ещё в Хогвартсе, было явно не достаточно, и родители Люциуса совершили несколько вылазок в маггловский мир. Из этих авантюр чуть сконфуженный Винсент и покатывающаяся со смеху Дебора возвращались в отличном настроении. И вот теперь – это известие. Что может быть глупее - разбиться на маггловском самолете? Это магам-то! Вопросов было столько, что сознание не знало, за какой уцепиться, и только потом всплыл главный: как теперь жить? И острая мысль-кинжал - «Люциус». Пока Снейп одевался, явственно тряслись руки, а страх и тревога наполняли душу, оставляли комок в горле и неприятный привкус во рту. У Малфоев не было принято аппарировать прямо в дом, и Снейпу пришлось довольно долго стоять под дверью, слушая трели звонка, эхом перекатывающиеся в пустом холле. Внутри, где-то под сердцем, обнаружилась большая чёрная дыра, питавшаяся эмоциями. Снейп был благодарен ей за прожорливость: внутренняя чернодырочная анестезия была совершенной - Северус не чувствовал ничего, кроме противного звона в ушах. Это было вполне терпимо. Иначе, за двадцать минут ожидания Снейп просто сдох бы. Тихий шорох за дверью вернул все чувства. И даже обострил. На место родившейся ещё в Хогвартсе тревоге, пришла жуткая, тяжёлая паника. Разом затряслись руки, задёргалось веко на правом глазу - даже пришлось прижать его на мгновение пальцами. Люциус как-то изменился, но в тусклом свете единственной на весь холл свечи Северус не мог понять, как. Малфой посторонился, и Снейп, наконец, шагнул через порог. Целое мгновение ему казалось, что он попал не туда. Или что всё это - кошмарный сон.
Дом был разгромлен. Ни одной уцелевшей вещи. Под ногами хрустело, и Снейп с ужасом понял, что это - осколки фарфора из коллекции Деборы. Северус словно наяву увидел, как всё произошло: Люциус со спокойным лицом размеренно и методично швыряет в стену тонкие вазы и грациозные статуэтки. Дом был не освещён, а домовые эльфы попрятались. Видимо, горе и ярость Люциуса выглядели весьма впечатляюще. Снейп подался к Малфою. Он не знал, что хотел сделать – может, обнять? Просто слишком невыносимо было идти по полу, вымощенному осколками. Люциус отодвинулся назад. Слабо. Еле заметно, но вполне твёрдо отстранился. Повисли в воздухе протянутые руки Северуса… «Иди ты со своим сочувствием», - было написано на лице Малфоя. А Снейп почему-то не смог сказать о том, что он тоже потерял Дебору и Винса. Что в какой-то степени они были и его родителями. Мгновение он чувствовал только растерянность, а стена отчуждения между ним и Люциусом росла и из тонкой стеклянной преграды превращалась в непробиваемый бетонный монолит. Внезапный сквозняк качнул свечу, и слабый блик осветил голову Люциуса. И Северус понял, в чём состояла перемена. Волосы Люциуса побелели. Поседели. Северус сломался, рванулся вперёд, своим телом пробивая стену холода и отчуждения. - Люц, Люц – обхватил, прижал, несмотря на сопротивление. Неловко поцеловал висок, щёку… Малфой обмяк, на мгновение прижался лбом к плечу, замер покорно, позволяя Северусу бормотать всякие глупости, которые, кажется, должны были утешать… Именно в это мгновение Снейп впервые почувствовал Люциуса своим братом. Он давно называл его так, давно думал так о Малфое. Но именно в момент краткого, неловкого объятия он всем телом, всей душой ощутил, принял это родство. И игра перестала быть лишь игрой. В этот день Люциус и Северус впервые приняли участие в милой забаве Вольдеморта «Убей маггла». Когда Малфой брезгливо пнул носком дорогого ботинка ещё тёплое тело, Том Риддл негромко удовлетворённо рассмеялся. Северус же, глядя на бледное лицо и раздувающиеся ноздри Люциуса, думал о том, что родство не выбирают, и теперь его судьба лентой вплетена в судьбу милорда Малфоя. Ах, да… Своего первого маггла Люциус Малфой забил тростью.
Профессору следовало бы быть поаккуратнее. После очаровательных ночных кошмаров, профессору следовало бы сказаться больным, остаться в своих комнатах и напиться вдрызг, в мензурку и в шкаф с ингредиентами. Профессору вовсе не стоило мотаться по вечернему Хогвартсу, рискуя нарваться на звук, ощущение, запах… Или столкнуться с человеком. Люпин. Оборотень кивнул, пряча глаза… А ведь не всегда он проходил мимо Снейпа, пристально изучая каменный пол. Помнил профессор и другие времена… Что за адский день! Ну зачем, зачем всё это помнить!? «Что ж, отправимся снова копаться на мусорной свалке памяти…» - Ты его всегда защищать будешь? Снейп искоса взглянул на догонявшего его Люпина. Только что Северус дал показания, которые полностью оправдали Люциуса Малфоя в глазах собрания магов. После рассказа профессора оба молодых человека – и сам Северус Снейп, и Люциус Малфой – выглядели героями, которые живота своего не жалели в борьбе с Вольдемортом. Ага, как же... Теперь они - тайные осведомители, которые, рискуя своей жизнью, проявляя неусыпное внимание... И так далее. Снейп сам удивлялся, как он мог выдавить из себя такое количество пафосной галиматьи. Но ведь поверили же. Молоденькая хорошенькая ведьма из числа членов комиссии даже прослезилась, глядя на красавчика Малфоя в кандалах и под охраной дементоров. Тут уж Люциус сыграл отлично. Сотню баллов Слизерину. Ни дать, ни взять – невинно страдающий герой, воплощение благородства... Мерлин, ну когда же это закончится? Или, может, уже закончилось? Снова – игра.
Северус решил закрыть для себя эту главу потрёпанной книги собственной жизни. И вот теперь его догонял Люпин, жаждущий обсудить тему… - Отстань, - на более пространное объяснение у Снейпа не хватило сил. - Северус. Ну кого ты хотел обмануть? Карен Тилли? Ну разве что её… Что ты его защищаешь? Неужели не пора начинать самому строить свою жизнь, не таща за собой на буксире любовника? Снейп только пожал плечами. Лишь в одном вопросе захотелось восстановить историческую справедливость: - Друга, Люпин. Тебе такое слово знакомо? На мгновение Рем спрятал глаза, потом глянул прямо в лицо Северуса: - Друга? – протянул оборотень со странной интонацией. - А ты никогда не думал, что все может быть по-другому? - Что? И как? – не понимая, спросил Снейп. - Вот так, – негромко проговорил Люпин. Внезапно он взял Северуса за руку и коснулся губами его ладони. Снейп инстинктивно сжал руку в кулак, но от растерянности не вырвал. «Вот оно как», – подумал он. В воображении замелькали картины… Возвращение домой вечером, когда его ждут. Утро, с небольшой, но очередью в ванную комнату. Прогулки вдвоём. Ночи… О, ночи… «Люциус не примет». Северус вырвал руку и, не оборачиваясь, ушёл, спиной чувствуя взгляд Рема. - Что же… Но если вдруг… Ты только помни – тебе всегда есть куда идти. И к кому. Были ли действительно сказаны эти слова?
Болью вызова полыхнула метка на предплечье. Дёрнулось у горла и покатилось вниз, пропуская удар, сердце. Вот оно. Вот, оказывается, к чему готовили Северуса Снейпа сны и воспоминания. Что там говорят о картинах, которые проносятся в сознании перед смертью? Снейп медленно открыл шкаф, вытащил плащ и долго, растягивая последние мгновения - жизни? - пристраивал его на плечах. Окинул взглядом аскетичную комнату. Почему-то охватило чёткое ощущение, что он сюда больше никогда не вернётся. Впрочем… Что за ерунда? Он, конечно же, вернётся. Ведь ему есть к кому… Ведь ему есть к кому?
