Портрет небольшой: в две ладони шириной, в скромной раме из черного
дерева. Его можно нести двумя пальцами за проволочную петлю,
прикрепленную к обратной стороне рамы - много ли весу в нескольких
деревянных планках и куске холста?
Альбус держит его обеими руками, крепко сжимая гладкую раму и надеясь,
что тяжесть ноши не окажется для него непосильной. Нельзя, чтобы бедный
мальчик упал. Нельзя ни в коем случае.
- Эй! - доносится с холста сонный голос, испуганный и недоуменный. -
Эй, где это я? Кто вы такой, черт возьми, и куда вы меня несете?!
Альбус поворачивает портрет и с нежностью улыбается. Это требует от него больше сил, чем любое самое сложное заклинание.
- Прости, что разбудил тебя, Сириус, - говорит он изображенному на
холсте черноволосому юноше. - Я надеялся, что успею повесить портрет,
прежде чем ты проснешься.
- Директор? - Голубые глаза блестят яркой лазурью, когда на них падает
свет от волшебной палочки. - Я... э... Понятно. Я думал, меня украли, -
Сириус улыбается красивой и бесшабашной улыбкой, - но раз это вы, то
все в порядке.
"Тебя украли, мой дорогой мальчик, - хочется сказать Альбусу, - и я не
в силах тебя вернуть". Вместо этого он продолжает свой путь, и каждый
мучительный шаг напоминает о том, что за долгую жизнь ему приходилось
подниматься по этим ступеням слишком уж часто.
- Ну вот. Как приятно, наконец, выбраться из столовой, - взволнованно
бормочет Сириус. - Там такая грязь, и все эти докси в занавесках... -
Он наклоняется к краю рамы, пытаясь осмотреться. - Так что... э... куда
мы идем, сэр?
- Альбус, - поправляет его директор, с удовлетворением замечая, что его
голос не дрожит. - Я требую, чтобы ты называл меня по имени. И я принес
тебя в Хогвартс, в свою... личную галерею. - Он снова выдавливает
улыбку, и портрет, считающий себя двадцатилетним Сириусом Блэком,
простодушно, хотя и немного смущенно улыбается в ответ.
- Конечно, сэр. То есть, Альбус. Но я не узнаю это место. Я мог бы
поклясться, что знаю в замке каждый камушек, но это...? - Он снова
наклоняется и вытягивает шею, пытаясь изучить обстановку.
Альбус останавливается и поворачивает портрет.
- Ты прав, мой мальчик, - говорит он. - Но боюсь, что этой башни нет на
твоей карте. - Это тайное место: только его ноги ходили по этим
ступеням, только его дыхание поднимало скопившуюся за годы пыль. Даже
домовые эльфы, занимающиеся уборкой, не подозревают о том, что
находится за этим порогом.
Сириус громко ахает:
- Ух ты! Это Астрономическая Башня там, внизу?
Что-то смутно поблескивает сквозь камни, ставшие полупрозрачными от
постоянного воздействия чар невидимости. На широкой плоской крыше в
двадцати футах книзу расставлены телескопы и целуется какая-то парочка
- что еще это может быть? Альбус никогда не стремился укрыться в
каменном сердце замка, подобно старому Салазару, готовящему свою месть.
Эта башенка, которой нет на карте, которую невозможно обнаружить,
вознесенная к небесам - самое подходящее место для стариковской вины.
Но вслух Альбус произносит лишь:
- Да, мой мальчик. Это она.
- Но ведь выше нее нет... ой. - Сириус смущенно хмыкает. - Ну конечно.
Поэтому вы всегда узнавали о наших затеях. Отличный обзор, сэр... то
есть, Альбус.
Альбус пытается улыбнуться. Он знает, какие слухи ходят о его
всеведении: ему приписывают то ли руководство шпионской сетью, то ли
провидческий дар. Он мог бы поправить мальчика прямо сейчас (хотя какой
смысл обманывать себя в том, что Сириус...?). Но он не решается.
Сделать это - значит, признать, что он не предвидит будущее, а всего
лишь использует свой талант стратега, знание человеческой натуры и
удачу, позволяющую оказаться в нужном месте и в нужное время. И
подобное признание в его устах звучало бы кощунственно. "Потому что я
подозревал. Я догадывался, что он так поступит. И не остановил его
вовремя".
- Спасибо, Сириус, - с трудом говорит Альбус и продолжает восхождение.
На верхней лестничной площадке нет двери. Она здесь не нужна. Ни
высокого порога, о который могли бы споткнуться его ослабевшие ноги, ни
других препятствий, кроме собственных сожалений. Сириус ахает при виде
загорающихся фонарей, и Альбус прекрасно его понимает: галерея
действительно впечатляет. К сожалению, какой бы огромной она ни была, в
ней всегда находится место для новой картины.
Эта мысль захлестывает Альбуса, и он останавливается, надеясь, что
портрет не почувствует, как дрожат его руки. Он обещал себе, что не
станет заранее оставлять места для картин, но каждый раз, когда долг
или совесть приводят его сюда, Альбус долго глядит на каменную кладку
между полотнами и размышляет. Может, это место для Северуса? Или
Минервы? А Рубеуса вон туда, повыше? А вот этот промежуток, чуть
дальше, Мерлин упаси, неужели для Гарри?
- Ни фига себе, Альбус! - присвистывает Сириус. - Сколько же тут картин?
Альбус проглатывает ком в горле, и на этот раз не может заставить себя улыбнуться.
- Столько, сколько нужно, дорогой мальчик. - Он поворачивается к
винтовой лестнице, ведущей на второй этаж - к жертвам второй войны.
Не успевает он подняться на две ступеньки, как его окликает ехидный голос:
- Принес еще одного жертвенного ягненка, мой старый враг?
Альбус поворачивается и вежливо кивает портрету Темного Лорда.
- Боюсь, что да, Гриндевальд.
- Гм, - злобный взгляд падает на картину в его руках. - Теперь ты убиваешь молодых? Посылаешь на смерть детей, старик?
- Эй! - кричит портрет Сириуса. - Заткнись, старый козел!
Но Альбус еще раз кивает своему давнишнему противнику.
- Как ни печально, но это так, - признается он. - В эти мрачные дни на
войне гибнут молодые, и как бы я ни старался... - Нет. Это слишком
похоже на оправдание, а он не намерен оправдываться. Альбус вздрагивает
и заставляет себя взглянуть в торжествующие глаза первого убитого им
человека. - Они всегда слишком молоды. Особенно для меня.
А затем он продолжает свой путь, стараясь не замечать доносящегося
из-за спины смеха. Портреты, мимо которых проходит Альбус, насмехаются
над ним; их не так уж много - непросто бывает достать изображения
поверженных врагов. Молодой Риддл, Уилкс, Розье, Старлинг и Аллегретт,
Крауч-младший, бедный заика-Квирелл; все они говорят и от имени тех,
кого он не сумел спасти от тьмы.
Остальные портреты пытаются их утихомирить. Сердце Альбуса сжимается
каждый раз при этом проявлении преданности, и он не просит мертвых
замолчать - у него нет на это права.
- Неужели это Сириус Блэк, Альбус?
Альбус останавливается и поворачивается, чтобы ответить.
- К сожалению, да, Фрэнк, - он кивает супружеской паре. - Добрый вечер, Алиса.
- О нет! - восклицает хорошенькая белокурая женщина, схватившись за руку мужа. - Ох, Альбус, Джеймс и Лили так расстроятся!
- Дже... - вскрикивает Сириус и умолкает. - Они здесь? Их портреты?
- Мы здесь, Бродяга, - отвечает ему Джеймс Поттер, войдя в раму
портрета Лонгботтомов. - Рад встрече, старина, но, черт возьми, жаль,
что мы встретились именно так. - Джеймс улыбается и протягивает вперед
руку в знак приветствия.
- Как так? - Альбус слышит смех в голосе Сириуса, горькую радость от
встречи с давно погибшим другом, недоумение из-за траурного настроения
окружающих. - Не наезжай на меня, Рогач. - Сириус пытается сохранить
веселье в голосе, но уже не может скрыть тревогу. Он начинает понимать.
- Живой или мертвый, ты все равно мой лучший... - Альбус закрывает
глаза и ждет, - ...друг. О боги.
Он всегда был таким умным мальчиком. Сообразительным и веселым. Храбрым
и очень, очень безрассудным. Альбус часто моргает, и Эдгар Боунс
сочувственно улыбается ему с портрета, висящего на дальней стене.
- Живой или мертвый, Бродяга, - Джеймс печально улыбается, - ты все равно самый лучший.
- Как... - Теперь голос Сириуса звучит гораздо тише. - Как я... умер?
- В бою, - отвечает Альбус, зная, что его слова послужат утешением, -
защищая юного Гарри. С ним все в порядке, - добавляет он, прежде чем
Джеймс успевает задать вопрос. - Сейчас он, наверное, лежит без сна в
своей спальне. Он был... - злым, безрассудным, полным ненависти,
отчаявшимся, одиноким, думающим, что его предали. - Очень храбрым, -
наконец, говорит Альбус, - настоящим храбрецом. Как... как и все вы.
- Альбус, - в голосе Лили звучит нежный упрек, и ему хочется то ли
улыбнуться, то ли заплакать. - Он знает, что Сириус... Джеймс и я... Вы
не виноваты. Мы все это знаем.
"Нет, - думает Альбус, и его сердце сжимается так сильно, что
невозможно сдержать стон. - Нет, вы не знаете. Вы не можете знать,
потому что не видели этого, а я видел. Я знал и отпустил вас, потому
что ваше спасение обошлось бы слишком дорого. Как я могу искупить свою
вину перед вами, зная, что мне точно так же придется посылать на смерть
других людей? Я даже не могу заплатить за вашу гибель собственной
жизнью - не сейчас, когда моя смерть сделает вашу жертву напрасной. -
Он глубоко вздыхает, пытаясь преодолеть боль, и его руки покрываются
гусиной кожей. - Я должен жить еще очень долго. Довести эту борьбу до
конца. Но долг... Мерлин правый, в каком же я долгу перед вами!"
- Сириус всегда хотел быть героем, сэр. - Альбус поворачивается,
радуясь, что его отвлекли, и улыбается, глядя в большие голубые глаза
Регула Блэка. - И вы позволили ему стать героем.
- Рег? - хриплый возглас Сириуса избавляет его от необходимости отвечать. - Это ты? Здесь? Что ты...?
- То же что и ты, Сири, - на лице портрета появляется робкая улыбка, -
меня просто повесили тут. Хочешь висеть рядом? - Голос юноши полон
надежды... надежды на прощение и примирение, которое стало возможным,
когда их сердца перестали биться. - Отсюда хорошо видно поле для
квиддича.
Не говоря о том, что как раз напротив висит портрет Лили и Джеймса, а
рядом есть пустое место, которое Альбус НЕ приберегает для Рема Люпина.
Он поворачивает портрет Сириуса и прислоняет к стене.
- Что скажешь?
Сириус смотрит, взгляд его ярких глаз скользит по лицам брата,
одноклассников, вдоль изгибающейся стены галереи. А дальше - такие же
рамы и еще одна винтовая лестница, ведущая на третий этаж.
- Столько, сколько нужно, сэр? - произносит, наконец, Сириус. - И это
ваша личная галерея? Зачем мы здесь? Только лишь потому, что все мы
мертвы?
- Потому что некоторых совесть мучает, - фыркает Доркас Медоуз, равнодушно помешивая зелье в нарисованном котле.
- Потому что, Сириус, - перебивает ее Альбус, - я должен быть уверен,
что тебя не забудут, что твоя гибель, твоя жертва не окажется напрасной.
- И еще потому, что от самобичевания кровь идет. - Джеймс раздувает
угли старого спора, который теперь, с появлением Сириуса, наверняка
разгорится с новой силой. - Когда вы простите себя, Альбус?
- Когда следующий директор повесит на стену его портрет, - мрачно добавляет Карадок Дирборн.
- И тогда он себя не простит, - возражает Гидеон Прюэтт, не сводя глаз
с шахматной доски. Его брат, Фабиан, усмехается, и уводит короля из-под
удара.
- Вы же не виноваты, - говорит Лили, войдя в раму портрета Сириуса. - Альбус, вы не должны взваливать всю вину на себя!
- Кто-то же должен, - отвечает ей Альбус, накладывая на раму клейкие
чары. На его пальцах остались побелевшие, утратившие чувствительность
вмятины, и он смотрит на свои руки, пока в них восстанавливается
кровообращение. Это проще, чем видеть, как призраки пытаются его
простить и прощают. - Кто-то ведь должен помнить, что победы достаются
слишком высокой ценой. И что бывают потери, которые ничем и никогда не
возместишь. - Наконец он поднимает взгляд и смотрит в ее до боли
знакомые зеленые глаза, мысленно умоляя, чтобы она его поняла.
Потому что он мог бы не думать о них. Он мог бы отправлять их в бой,
словно шахматные фигуры, просчитывая на двенадцать ходов вперед, так
что каждая их гибель была бы для него лишь плацдармом для следующего
рывка. Он знает, что ему хватило бы жестокости, и что он способен
думать о них как о статистических единицах. И именно этого он боится
сильнее всего в темные и мрачные часы перед рассветом. Что он сможет
пожертвовать чужой жизнью, и даже не вспомнить о человеке, который
прожил эту жизнь.
Но в глазах Лили, травянисто-зеленых в тени ресниц и салатных на свету,
Альбус видит лишь жалость и готовность простить. Но эти глаза никогда
его не осуждали, и поэтому они не имеют права прощать, а сам он не
имеет права рассчитывать на ее прощение. Альбус вздыхает, неожиданно
почувствовав себя замерзшим и измученным. Скамейка с мягким сиденьем
выбегает из-за угла, останавливается у его ног, словно преданный пес, и
Альбус тяжело опускается на нее.
- Но сегодня речь пойдет не об этом, - говорит он тоном сказочника.
Портреты дружно поворачиваются к нему, и если на некоторых лицах
заметна досада или даже отвращение, ему легче это вынести, чем
добродушные улыбки. - Сегодня я расскажу вам о Сириусе Блэке и о его
героической гибели в Отделе Тайн.
