В Имении всегда холодно. Колонны в атриуме высоки, а залы пусты – лишь гулкое эхо гуляет среди гладкого мрамора.
Меня знобит, и холодные струйки пота стекают по вискам. Да, отец
оправдал меня. Конечно же, он оправдал меня! Да, ценой собственной
души, собственного рассудка.. Но ведь именно я его единственный сын и
наследник.
Отец был красив. Говорят, в нашем роду есть
что-то от вейл – серые глаза, светлые волосы, тонкие, изящные пальцы. У
тех, кто играет на фортепиано всегда длинные пальцы. А отец играл... О
Мерлин, как он играл! Я любил сидеть на подоконнике у высокого окна,
выходящего в сад, и слушать переливы мелодий. Как сейчас помню суровую
вьюгу за окном, рой маленьких снежинок, с остервенением бьющихся в
разукрашенное невиданными узорами стекло, которые, казалось, вырезал
искусный мастер, порхающие над белыми клавишами пальцы отца и
раскатистая музыка Баха; молодые нежные почки, едва показавшиеся на
деревьях, весенний ветер и светлые песни Грига; ворох золотистых
листьев и бетховенские сонаты.
Мне всегда казалось, что
когда отец играл, белые пластинки клавиш плакали под его пальцами. Я
говорю «играл», потому что больше он никогда не сможет сыграть даже
простейшую мелодию. Потому что теперь ему осталось лишь смотреть
расфокусированным взглядом на стену в своей камере в Азкабане. Мне до
сих пор становится тошно, когда я вдруг представляю, как серая тень
склоняется над моим отцом, и омерзительный безгубый рот касается его
бледных губ. Губ, которые сотни раз целовали меня в лоб перед сном,
губ, что кривились в презрительной усмешке или едва заметно улыбались.
Мне не жаль отца, хотя я и люблю его. Он был моим идеалом, истинным
Малфоем, в чьих венах текла благородная кровь древнего рода. Настоящим
слизеринцем, ненавидевшим грязнокровок и гордившимся своей чистой
кровью. Поэтому я и не жалею его – знаю, он не хотел бы этого. Жалость
оскорбительна для Малфоя.
Я захожу в свою комнату и велю домовым эльфам приготовить чай.
Мама тоже была красавицей. Они с отцом походили друг на друга, как брат
и сестра... Хотя, может, так все и было. Говорят, мой дед по отцу слыл
охотником до женщин. Еще бы – как могла родиться светловолосая дочь в
семье Блэков?
Но меня это не волнует, я люблю свою мать. И
я целовал ее горячие сухие ладони, когда забрали отца. Она тогда сидела
в главном зале, как всегда прямо, и ничто, кроме подрагивающих плеч, не
выдавало ее потрясения и отчаяния.
Она сгорела, словно
свеча, после того, как отца приговорили к поцелую дементора. И никакие
Омолаживающие Чары не могли скрыть сеточек морщинок в уголках ее глаз.
Хотя, я не прав, ее никогда нельзя было сравнить со свечой. Она была
светлой, легкой, почти прозрачной, мне всегда казалось, что она похожа
на июньский одуванчик. Такая нежная, словно шарик пуха, что кажется,
будто она вот-вот рассыплется, разлетится по ветру. Или растает, как
прозрачная сосулька, из тех, что висят под крышей Имения поздней зимой,
в капель.
И она растаяла, превратилась в талую воду, когда
я поджег легко вспыхнувший хворост, на котором покоилось ее тело –
пышное белое платье, бледные руки скрещены на груди. Потом я собрал ее
прах в серебряную урну и вспомнил, как еще мальчишкой срывал одуванчики
и пускал по ветру легкие семена, подернутые пухом. Я выпустил ее,
Нарциссу, на свободу, превратив в ветер.
И вот сейчас, лежа
на кровати, затянутой темным бархатом, и истекая холодным потом, я
вспоминаю их, моих родителей. Они были жесткими, целеустремленными и
достойными уважения. А когда я подливал себе в горячий чай настойку
белены, то понял, наконец, как я все-таки одинок и жалок.
Белена красивое растение - белые колокольчики с пряным ароматом на упругих стеблях. А липкий сок ее смертелен.
Я слышу где-то внизу хлопок аппарации и приближающийся звук быстрых
шагов. Холод цепких пальцев, сжимающих мое запястье чувствуется сквозь
тонкую рубашку. Во рту пересыхает, кровь стучит в ушах, а мир сужается
до размеров оконного витража. Все краски становятся ярче в какой-то миг
– они вспыхивают перед глазами и исчезают, едва лишь я успеваю
распознать их.
Черный.
Копна непослушных волос и
глупые круглые очки. Гарри Поттер. Серая кожа, мантия до пят.
Волдеморт. Они протягивают ко мне руки, их бледные неуклюжие пальцы
забираются в волосы, за ворот рубашки, проводят по губам, и когда я уже
готов заорать от цепенящего ужаса, они исчезают. И на миг, на секунду
перед глазами остается только черный. ...черныйчерныйчерныйчерный...
Белый.
Их лица. Лица моих родителей. Они недовольны мной? Их волосы развевает ветер, глаза недобро прищурены. Они говорят мне:
- Мы разочарованы, мальчик.
- Ты не достоин нас, Драко.
- Ты опозорил наш род, сын.
Нет, нет, нет... Ком стоит в горле, не позволяя вырваться истошному крику. ...белыйбелыйбелыйбелый...
Красный.
Поношенная мантия, рыжие волосы. Рон Уизли. Он ехидно улыбается и
подсовывает мне под нос пригоршню всевкусных леденцов Берти Ботс. Они
сладкие, горькие, кислые и соленые. Они со вкусом серы и карамели,
морской капусты и пороха. Меня мутит от них. А Уизли прижимает свои
губы к моим и вдыхает воздух в легкие. Это похоже на поцелуй. Мне
чудится, что я сейчас раздуюсь, как воздушный шар, и лопну. И красный
больно бьет по расширенным зрачкам . ...красныйкрасныйкрасный...
Я открываю глаза и судорожно глотаю ртом воздух. Легкая, тонкая рука
ложится на лоб, а потом на ее месте появляется влажная тряпица. Эти
руки пахнут так знакомо – полынью, сгоревшими свечами и еще чем-то
неуловимым. Пытаюсь сестьчевидно, что он на постели лежит, особенно по
подушке), но он легко толкает меня в грудь, и я опрокидываюсь обратно
на подушку.
- Драко, не делай так больше.
- Хорошо, Северус.
Всхлипываю и тяну его на себя за рукав привычной черной мантии. Упрямо
поджатые губы, черные глаза, полны беспокойства и совсем чуть-чуть
укора. Он кладет мою голову себе на колени и начинает осторожно
поглаживать волосы. И тогда я обнимаю его за пояс, утыкаясь носом в
почти родную мантию, а он говорит мне:
- Да, Драко. Они
достойны уважения. Они были сделаны изо льда. А мы, - поднимает мое
лицо за подбородок и смотрит прямо в глаза, - мы сделаны из камня.
И вот теперь, впервые за долгие месяцы со смерти матери и отца, я ощущаю себя в безопасности.
