Сети. Глава 9

Глава 9. Сеть опустела

Миллисент улыбается, когда видит Полоумну. Она убирает покупки в пакет и уменьшает его, так чтобы вместился в карман. Делает шаг навстречу знакомой и смотрит ей в глаза.
Она почти не изменилась: та же рассеянная улыбка, странные одеяния и раскиданные по плечам светлые пряди.
Тогда, на суде, Полоумна казалась совсем безумной, настолько, что Миллисент заволновалась – а примут ли ее слова в качестве доказательств, если присяжные решат, что она не в себе? Впрочем, после войны у многих были похожие выражения лиц. Теперь всюду ходили полоумные люди, глядящие внутрь себя стеклянным взглядом.
Через суд пришлось пройти всем «сомнительным», и Миллисент, как чистокровная, слизеринка, да еще и присутствовавшая в Хогвартсе во время Битвы, такой и была. Она нервничала, хотя Забини, который шел до нее, оправдали; судьба Эллы ей была неизвестна, Крэбб и Гойл, кажется, получили по пять лет в Азкабане, а Нотт погиб тогда, в Хогвартсе.
Миллисент знала, что Лавгуд будет на суде, она сама попросила, чтобы ее позвали, потому что среди ее знакомых никого «благопристойного» больше не было. Не просить же выжившую Патил свидетельствовать о том, что они целовались когда-то давным-давно, и тогда Миллисент совсем не заботила чистота ее смешанной крови. Хотя на какую-то долю секунды Миллисент рассматривала и этот вариант.
Когда начался суд, Миллисент в панике искала глазами белокурую макушку. Луна сидела на последнем ряду, за спиной какого-то худого джентльмена, которого Миллисент не знала, но который сверлил ее пристальным, тяжелым взглядом. Когда подошла ее очередь говорить, она встала, устало улыбнулась и произнесла, ровно и четко, что да, они действительно иногда разговаривали с Миллисент, и нет, во время Битвы ей Миллисент на глаза не попадалась, так что она не знает, на чьей стороне та сражалась, если сражалась вообще.
Затем Лавгуд села, достала из сумочки в виде гигантского томата цветной мелок и принялась рисовать на сиденье соседнего стула.
В конечном итоге Миллисент отпустили, но велели не покидать страну и приходить в Пункт Контроля каждые полгода, чтобы отчитываться о своей деятельности.
Миллисент столкнулась с Лавгуд у выхода из здания суда. Она схватила ее за руку – теплая безвольная кисть застыла в кольце пальцев Миллисент.
– И это все? Все, что ты смогла обо мне сказать? – процедила Миллисент. Полоумна взглянула на нее равнодушно, выпуклые глаза ее глядели куда-то мимо.
– Что ты от меня хочешь? Что ты хочешь, чтобы я сделала? – спросила она, и Миллисент сразу же выпустила ее руку.
После этого Миллисент почти о ней не вспоминала; иногда снились, конечно, фестралы и сумрак Запретного леса, и мелодичный голос над ухом все бормотал, бормотал какие-то сказки. Но с годами такое случалось все реже и реже, а потом и вовсе прекратилось.
Миллисент возвращалась в Хогвартс только один раз после того дня – за вещами. Она слышала, что МакГонагалл, новый директор школы, после реставрации Хогвартса собиралась устроить в нем пышный бал, который был бы одновременно празднованием победы и выпускным для тех, кто уцелел. Миллисент эта идея не понравилась, впрочем, ей приглашения и не пришло, так что выполнила ли МакГонагалл свою задумку или нет, она не узнала. В Хогвартсе Миллисент постаралась не оставаться дольше положенного, вещи собрала почти мгновенно и некоторое время еще стояла у зеркала в спальне. А еще она забрала покрывало с кровати Панси, но почти сразу же выбросила, когда вернулась домой, потому что решила, что не хочет таких воспоминаний.
Теперь Миллисент занималась бизнесом; оказывается, мать и бабушка нуждались в женихе для Миллисент еще и потому, что семейные накопления подходили к концу; а после визитов людей из Министерства, принудительно-добровольно собирающих деньги на восстановление разрушенных частей города, из ценного у них остались только серебряные ложки и дом.
Миллисент на удивление хорошо справилась с ролью кормильца в семье, ее магазины париков были самыми достойными в Англии; и – нет, она не собиралась больше работать с «живыми» волосами.
Миллисент жила одна, и, вопреки словам мамы и бабушки, это не было для нее чем-то тяжелым или страшным. Она не любила людей и не любила с ними общаться, делая это только по необходимости. С бывшими однокурсниками не встречалась, только один раз столкнулась с Малфоем в Косом переулке; он был молчалив и неприветлив. Его жена, Астория, показалась Миллисент смешной и нелепой расфуфыренной девицей. Впрочем, такую Малфой и заслуживал. Главное и единственное достоинство Астории было в том, что она не училась в Хогвартсе, не знала их и их историй, не была свидетелем того, как ломалась, плющилась жизнь Малфоя, Панси и других. Астория, узнав, что Миллисент училась на одном с Малфоем факультете, засыпала ее вопросами, кокетливыми намеками и шутками; Малфой смотрел в сторону, замкнувшись, а Миллисент разглядывала его и думала, как бесилась бы Панси, увидь она эту фифу.
О Панси Миллисент старалась не думать; со временем ее одержимость представилась ей каким-то болезненным, ненужным помешательством. Миллисент нравилось представлять, что Панси околдовала ее, подлила приворотное зелье, и все, что Миллисент ощущала и переживала, было всего лишь фикцией, обманом, пустым, злой шуткой.
Иногда Миллисент была так успешна, убеждая себя, что верила: теперь, со смертью Панси, чары рассеялись и она свободна, она вообще ничего не чувствует.
Вообще ничего.
Иногда Миллисент играла в игру «Если бы Панси была жива». Если бы Панси была жива, была бы она все еще красивой? Была бы она замужем или успела бы уже развестись пару раз, как ее мать? Была бы она богата или сидела бы в Азкабане? Любила бы она своего Дракона, как и прежде?
Забирала бы волосы в высокий хвост на макушке?
Но вообще-то Миллисент старалась о Панси не думать.
Она занималась париками, покупала себе элитный шоколад и красивые мантии, которые совершенно ей не шли, посещала Пункт Контроля, делала покупки.
Как и сегодня. Случайных встреч не избежать, и Миллисент твердит себе это, прежде чем отправиться в магический центр Лондона; но с каждым разом все сложнее заставить себя выйти из дома, все сильнее искушение заказать продукты на дом, отсрочить встречу с внешним миром еще на неделю, на месяц, на год.
Но этой встрече, как ни странно, Миллисент почему-то радуется. Она сама не может понять, отчего у нее поднимается настроение, и улыбка тревожит сухие искусанные губы, когда она видит Полоумну. Та – с мужем, да, Миллисент сразу это понимает. Он чем-то похож на Ксенофилиуса Лавгуда, не внешне правда. Внешне он полная противоположность: копна темных волос кудрявым облаком вокруг головы, широкие плечи и яркие глаза, просторная, удобная одежда безо всяких изысков, и несколько ошеломленное выражение лица, когда он оглядывается на пролетающую со срочной доставкой сову – неужели маггл? И все же что-то неуловимое, в глазах, в жестах, в нем самом, настолько напоминает отца Полоумны, что Миллисент становится не по себе.
Но улыбка Миллисент не гаснет, она делает еще один шаг вперед, становясь перед ними, преграждая им путь, и не сводит глаз с мягкого блеска серебристых волос, сходящихся к макушке, где под прядями прячется нежная розовая кожица, пахнущая жженым сахаром.
Полоумна, увидев Миллисент, приподнимает брови, смешно сморщив лоб. Она глядит своим обычным отсутствующим взглядом, мечтательно улыбается.
– О, привет, Миллисент! – говорит она, словно этих лет не было.
И, когда наклоняет голову набок, волосы струями рассыпаются по ее плечам.

Трегги Ди

Сети. Глава 9 - Текст произведения

Спасибо (3)

спасибо[2]

спасибо