– Я чуть не свалился с метлы, – восклицает Рон. – Что я еще должен был сделать? Гарри хохочет, наклонившись к столу. Джинни смеется, прикрыв рот рукой. Они рассказывают про тренировку по квиддичу, с которой только что пришли. – Поэтому он схватился за кольцо, и метла выскользнула из-под его задницы, – сквозь смех говорит Гарри, перебивая Рона. – И он висел на кольце, пока мы его не сняли. Невилл тоже заходится в приступе хохота, представив себе эту картину. Я прикрываю лицо руками и качаю головой. Не рот, как Джинни, а все лицо, и мои плечи трясутся. Но это не на самом деле. Я притворяюсь, что мне смешно. Не потому что считаю квиддич глупым, просто я слушаю их в пол уха. И, если уж быть честной, есть еще один фактор, который отвлекает меня от ужина и рассказов Рона. Рука на моем колене. Почему Луна ее не убирает? Она положила ее, хлопнув о мою ногу на очередном смешном моменте. И не убрала. Она смотрит на Гарри и Рона и заливается своим звонким смехом, а затем переводит взгляд своих больших светлых глаз на меня. Как раз в тот момент, когда я начинаю отстукивать какой-то ритм ногой в надежде, что ее рука упадет. – Что-то не так? – спрашивает она, мило улыбаясь мне. Я тупо смотрю на нее, не зная, что сказать. Действительно, что не так? Это всего лишь рука моей подруги, которая просто лежит у меня на колене. Что в этом такого? – Все нормально, – отвечаю я. – Жалко, что я этого не видела, – киваю в сторону Рона, который корчит рожи, изображая, как он повис на кольце. – Да, жалко, – голосок звенит, как тихий колокольчик. – Но ты все равно не могла этого увидеть. Ты же никогда не бываешь на тренировках. Вот этим и отличаются разговоры с Луной: не знаешь, что ответить. Она как будто ставит точку в разговоре. Я отвожу от нее взгляд и наливаю себе еще сока. А рука по-прежнему лежит на колене. Я подношу стакан ко рту и прислушиваюсь к своим ощущениям. Ее ладошка прохладная – я чувствую это даже через мантию – хотя в Большом зале очень тепло. А еще ее ладошка очень маленькая. И она не обхватывает мое колено, растопырив пальцы, а просто слегка накрывает его. Совсем чуть-чуть. Мне даже кажется, что если я не буду об этом думать, то перестану замечать это прикосновение. Почему она подсела ко мне за ужином? Почему она садилась рядом со мной с начала учебного года? А может быть, это я все вижу в другом свете? Ведь за столом сидят ее друзья: все те, с кем она сдружилась в Отряде Дамблдора в прошлом году. Просто я - одна из них. Она, возможно, также положила бы руку на колено Гарри или Невилла. Я решительно не понимаю, почему я так переживаю по поводу этой ладошки. – Гермиона! Гермиона! – доносится до меня голос Гарри. Я резко поворачиваюсь к нему, нога по инерции тоже разворачивается в его сторону, и рука Луны соскальзывает. Как будто легкий ветерок в теплый день. Мимолетом скользнул по разгоряченной коже и пропал. Теперь уже об этом можно забыть и вернуться к разговору. Но почему-то это не выходит у меня из головы весь вечер. Даже когда я ложусь спать, я снова вспоминаю эту ладошку. А еще то, как Луна положила голову мне на плечо и прошептала скорее себе, чем мне: – Что-то я сегодня устала. Короткий зевок, спрятанный в мою мантию, и через секунду мое плечо опустело. А еще то, как она внимательно посмотрела на меня, перед тем как вышла из зала.
Я иду по коридорам Хогвартса. Исходящий от палочки свет - тусклый, и от этого еще больше хочется спать. Часики на руке тикают, отсчитывая полчаса, оставшиеся до конца моего дежурства. Поворачивая в очередной коридор, я замечаю, что от стены отделяется тень, и тут же вскидываю палочку. Но, увидев кто это, опускаю ее. – Луна, что ты здесь делаешь? Тебе нужно быть у себя в комнате, – назидательным тоном говорю я, выполняя обязанности старосты. – Я знала, что ты сегодня патрулируешь коридоры, и пришла тебя встретить, – ее руки заведены за спину, и она улыбается мне. – А если бы тебя увидел кто-нибудь другой? Например, Малфой. Он бы обязательно снял с тебя баллы, – говорю я, прокручивая в голове ее слова. Теперь мне уже не хочется читать ей нотации. Любопытство берет верх, и я спрашиваю: – А зачем ты хотела со мной встретиться? – Я не видела тебя за ужином. Я волновалась. – Ты могла спросить обо мне у Гарри или Рона. Они знали, что я была в библиотеке. Мне непонятно, почему она искала меня. От этого я начинаю чувствовать себя неуютно. – А я спрашивала, – Луна отводит прядь волос за ухо, и я вижу, что она снова надела свои любимые сережки-редиски. – Просто я хотела тебя увидеть, – упрямо говорит она и подходит ближе. – Пойдем, я провожу тебя до твоей гостиной. Тебе… – Тссс, – перебивает она меня и накрывает мой рот своей ладошкой. – Кто-то идет. Мы обе стоим, замерев, прислушиваясь к шагам, которые раздаются глухим эхо в коридорах. Может, это кто-то из преподавателей, а, возможно, ученики. Такие же, как Луна, идущие к кому-нибудь на встречу. Ладошка такая же прохладная, как и в тот раз. И от нее приятно пахнет, будто она разминала пальцами цветок. А кожа у нее нежная и сухая. Я любила играть с мамой в «Три слова». Она называла любой предмет, а я давала ему три определения. Если бы меня попросили описать ладошку Луны в трех словах, я так и сказала бы: «Прохладная, вкусная, нежная». Я стою, боясь произнести любое слово. Потому что, если я начну шевелить губами, получится, будто я целую ее руку. Наконец, шаги затихают, а мы так и стоим, прижавшись к стене. Луна медленно отодвигается от меня. – Ну? – весело говорит она. Я замечаю, что ее круглые глаза блестят. – Пойдем? – Пойдем, – соглашаюсь я и вздрагиваю, когда в мою руку проскальзывает ладошка. Она по-прежнему прохладная. И мы идем, взявшись за руки, до гостиной Райвенкло. Луна всю дорогу доверительным шепотом рассказывает мне о каких-то крылатых мохноногах, которых исследовал ее отец этим летом, но я ее почти не слушаю. Я думаю о том, можно ли поведение Луны списывать на ее постоянную детскую непосредственность. И только у самой двери я прихожу в себя оттого, что Луна быстро прикасается губами к моей щеке и, прошептав: «Спокойной ночи, Гермиона», - скрывается в дверном проеме.
На завтраке я стараюсь разглядеть Луну среди учеников, сидящих за столом Райвенкло. Это не трудно: копна ее длинных белых волос сразу выделяется. Она с мечтательным видом ковыряется ложкой в пудинге. Ее волосы перехвачены заколкой с каким-то огромным цветком. По размеру он чуть меньше ее головы, и его бело-желтые лепестки торчат во все стороны. Издалека я не могу понять, что это за цветок, и мне становится интересно, какой он. Хочется взглянуть на него поближе, а еще понюхать его – вдруг он пахнет как ее пальцы. Луна ловит мой взгляд, и ее глаза начинают улыбаться. – Привет, – говорю я одними губами. Она машет мне в ответ рукой, в которой держит ложку. Остатки пудинга на ней разбрызгиваются по сторонам, и сидящие рядом ученики начинают возмущаться. Луна округляет и без того большие глаза и удивленно извиняется. Это выглядит так смешно, что я начинаю хихикать. С Луной определенно не соскучишься. Она прикрывает рот рукой, сдерживая смех, и снова смотрит на меня. Я сразу вспоминаю, как эта ладошка накрывала мои губы. Прохладная, вкусная, нежная.
Днем мы отправляемся в Хогсмид всей компанией. Луна идет рядом со мной, и я разглядываю ее заколку. Мне она не нравится, но ей она идет. Она хорошо смотрится на ее волосах. Я говорю об этом Луне, когда мы сидим в «Трех метлах» и пьем сливочное пиво. – Спасибо, – отвечает она. – Я надеялась, что она тебе понравится. Мне хочется спросить ее: «Почему именно мне?». Но я молчу, потому что не знаю, как реагировать, если услышу в ответ то, о чем думала всю прошлую ночь. Мы заходим в несколько магазинов, и везде Луна находится около меня. Это она берет меня под руку, когда мы уходим из Хогсмида. – Давай посидим здесь, – предлагает она, указывая на огромный пень, стоящий недалеко от дороги. Я соглашаюсь, гадая, чем все это закончится. Луна трансфигурирует носовой платок в теплый и уютный плед, на котором очень много ярко-желтых солнышек, и расстилает его на пне. Какое-то время мы молча сидим, наблюдая, как мимо проходят ученики, засидевшиеся в Хогсмиде. Я смотрю на Луну. Ее щеки и нос порозовели от прохладного вечернего воздуха. А еще она смешно морщит кончик носа, перед тем как его почесать. – Что за цветок у тебя на заколке? – спрашиваю я, чтобы не сидеть в тишине. – Не знаю, – говорит она и распускает волосы. В следующее мгновение она уже вертит заколку в руках. Ее волосы развевает легкий ветерок, и я не могу отвести от них взгляда. – Я не знаю, как он называется. Я даже не знаю, существует ли он на самом деле. Я наколдовала его сегодня. – Она протягивает мне его: – Я думала о тебе, когда это делала. Странно, что я ассоциируюсь у Луны с огромным мохнатым цветком непонятного происхождения. Я не выдерживаю и спрашиваю: – Почему ты обо мне думала? – Я часто о тебе думаю, – она переводит взгляд на свои колени и мечтательно улыбается. – А ты обо мне? Думаешь? – Луна, – говорю я и поворачиваю ее к себе, – что происходит? Я ничего не понимаю. – Все просто, Гермиона. Ты мне нравишься, – произносит она тихим голосом. Она поднимает руки и отводит прядь моих волос, упавшую на лицо. Пальцы у нее прохладные, и от этого спина покрывается мурашками. Одна рука на мгновение задерживается на моем ухе, а потом медленно спускается по шее. Когда пальцы упираются в шарф, она начинает его поправлять, как будто он плохо завязан. Другой рукой она перебирает мои волосы. Я сижу, зажавшись так сильно, что начинают ныть мышцы на спине. Луна сквозь полуопущенные ресницы наблюдает за моими губами. Я вижу, как она придвигается ко мне ближе, но не отстраняюсь и не останавливаю ее. Я не могу пошевелиться. Или не хочу? Когда Луна накрывает своими губами мои, я закрываю глаза. Сначала она целует меня в уголок рта, а потом медленно начинает перемещаться по нему, прикасаясь то к верхней губе, то к нижней. Она как будто исследует мой рот. Как будто слегка ощупывает его, пробует его на вкус. Ее губы прохладные и очень нежные. А еще от нее пахнет ванильными пирожками, которые мы пробовали в «Сладком Королевстве». Мне нравятся ее поцелуи. Они не такие напористые и сильные, как у Крама. Они волнующие и слабые, как будто я их сейчас потеряю. И я теряю их, когда Луна перестает меня целовать и отодвигается. – У тебя очень нежные губы, – говорит она, проводя по ним пальчиком, очерчивая контуры своих поцелуев. – А я тебе нравлюсь, Гермиона? Я открываю глаза и смотрю на нее. Луна ни капельки не смущена. Как будто, она только что попросила передать ей кувшин с соком, а не целовала свою подругу. Может быть, это нормально: целовать другую девушку? Так же нормально, как общаться за ужином или читать книгу. Я ловлю себя на мысли, что не хочу отвечать «Нет», потому что это будет неправдой. А Луна, наклонив голову, с мечтательной улыбкой ждет моего ответа. И я шепчу невпопад, все еще крутя в руках эту дикую заколку: – Тебе больше подойдет ромашка. Я слышу, как Луна смеется. Ее смех разносится звонкой трелью по пустынной дороге. Я поднимаю на нее взгляд и вижу, как блестят ее глаза. – Пойдем в Хогвартс, а то нас все потеряют, – предлагает она. – Пойдем, – соглашаюсь я и сама беру ее за руку.
Следующим утром я вижу Луну за завтраком. Она машет мне рукой, а волосы ее снова перехвачены заколкой. Совсем как вчера. Только в этот раз она не раскидывается пудингом. А еще в этот раз у нее в волосах огромная ромашка. Я показываю на ее заколку и поднимаю вверх большой палец. В ответ Луна улыбается и подмигивает мне. Гарри и Рон подтрунивают надо мной, спрашивая, где я вчера задержалась. Но я лишь хитро улыбаюсь в ответ и прикидываюсь, что не понимаю, о чем они говорят. Я слышу, как за соседним столом хихикает Луна, и мне тоже становится смешно. А еще я хочу побыстрее уйти с завтрака, потому что вчера мы с ней договорились встретиться после него на берегу Черного озера. Только я и Луна: прохладная, вкусная, нежная.
