У нее сегодня свадьба. Мы вернулись из небольшой деревянной церквушки в дом, где она будет жить со своим мужем, и долго рассаживались за длинными, уставленными самой разной снедью, столами. Он забавный, ее муж. Старше ее на три года, маггл, учится на стоматолога. Рон уже пережил этот удар и сейчас дружелюбно улыбается им со своего конца стола, где его усадили вместе с Гарри и другими школьными друзьями.
Мое место – рядом с ней. Я подружка невесты. Я ненавижу магглов, стоматологов, мужчин, и я никогда не смирюсь, что она выбрала его, а не меня.
…Какие мы были глупые, как бездарно теряли время! Весенними вечерами, стремительно сгорающими, мы сидели в библиотеке, листая пыльные фолианты в свете оплывающей свечи, одной на двоих. Помнишь эти сумерки, когда тени в углах и между книг на полках густеют… Когда круг свечи начинает сиять таким теплым золотым светом… Когда случайное соприкосновение рук причиняет боль сильнее любых физических страданий... И я усилием воли заставляю себя не отдергивать пальцы. Наши книги лежат рядом, я заглядываю в твою, ничуть не менее скучную, чем та, что лежит передо мной, – заглядываю, чтобы ненароком задеть тебя плечом… *- Гермиона, послушай… – сейчас я собираюсь сказать тебе о самом главном, потому что молчать при такой близости в этот вечер невозможно. - Да? – ты повернулась ко мне, но рядом раздается сухое покашливание, которое разрушает всю атмосферу: - Вы, конечно, знаете, что через пятнадцать минут уже отбой? – неприятно улыбаясь, уточняет мадам Пинс. Я удивленно сморю на нее, будто она – существо из другого мира, а потом мы с тобой, как по команде, подхватываем сумки и бежим в свою башню. Кажется, что все против нас: даже лестницы меняют свое направление, но мы все же ухитряемся добраться до нашей гостиной вовремя. - Зазеркалье, – выдыхаю я пароль. Портрет нехотя отодвигается, пропуская нас, и мы вваливаемся в гостиную. - Успели… – шепчешь ты и улыбаешься. * Ведь мы только что едва не нарушили очередное школьное правило. Тебя это почти забавляет, а мне не хватает сил даже ответить на твою улыбку. Я в смятении стою у стены, пока твои шаги не стихнут на лестнице, ведущей в спальню.
А сегодня, в скрипящей и пахнущей лаком карете ты прислонилась плечом ко мне и сама вцепилась в мою руку – волнуешься. Я успокаивающе сжимаю твои пальцы. Всё будет в порядке, я рядом. Свадебный поезд громыхает по неровной сельской дороге, мне то и дело кажется, что эта проклятая карета – блажь твоего мужа, несчастного маггла, помешанного на волшебстве, – сейчас перевернется. Я готова, наплевав на все условности, достать волшебную палочку и пустить эту убогую колымагу по воздуху. Но ты сразу строго сказала «нет», а с соседнего диванчика на нас пялятся твой муж и свидетель – бритый бугай с красной потной физиономией.
Они ничего не должны узнать о твоем магическом прошлом. Таков твой выбор, я знаю. Ты решила уйти из мира магов. Ты решила отказаться от волшебства. Ты уже сдала палочку в Министерство. Ты в последний раз так трогательно-доверчиво сжимаешь мои пальцы и, может быть, уже жалеешь о том, что все хроновороты разбиты…
Я прячусь в тени своего собственного внутреннего вереска. Это так легко: рядом со мной голоса, звон посуды, твой мелодичный смех, самодовольный басок твоего мужа (он выиграл свою самую удачную партию), а я как будто очутилась в другом мире, сижу на подстилочке в высокой-высокой траве, которая острыми полосками прорезает синеву неба. В детстве мама выпускала меня в сад ползать по травке и строго наказывала братьям (почему это были чаще всего Фред и Джордж?) не подпускать меня к пруду. А из манящей водной глубины зазывно квакали лягушки… Мне кажется, я и на Гарри-то обратила внимание потому, что у него такие удивительные глаза – как цветущая вода. В любую погоду с пруда тянет сыростью и свежестью. Ты тоже пахнешь свежестью – наверное, это просто мыло, но я каждый раз втягиваю носом твой, ни на кого не похожий, запах, и пьянею. Даже сейчас, в этом чужом шуршащем белом платье ты все еще пахнешь… собой. Мой внутренний вереск шуршит, спасая меня от звуков извне, причиняющих боль. Я с безразличным видом ловлю на вилку соленые грибы, а сама краем глаза слежу, чтобы ненароком не соприкоснуться с тобой руками, иначе не поможет никакой оберег: я просто сойду с ума.
Вода всегда манила меня. Гермиона – вода. Переменчивая. Непостоянная. Когда-то я думала, что она сможет полюбить меня, сестру Рона, за то, что я похожа на брата. Потом они с Роном расстались… Однажды, давным-давно, я спросила ее, что надо делать, чтобы понравиться человеку, который нравится тебе. «Ты о Гарри, да?» – она скорчила понимающую гримаску, и я не осмелилась сказать ей правду. Кивнула в ответ: какая разница, о ком речь, если рецепты одинаковы для всего человечества? «Это не сложно. Будь собой, чтобы он смог увидеть, какая ты на самом деле», – она улыбалась мне, и я невольно улыбалась в ответ. «А какая я на самом деле, Гермиона?» «Ты… – она на секунду задумалась. – Ты сильная. Отважная. Непохожая на других. Никогда не забывай об этом!»
Я помню. Даже сейчас, сидя рядом с ней за этим столом, когда на ее пальце уже блестит золотое колечко, как последний закатный блик на нашем, одном на двоих, подсвечнике с оплывающей свечой.
Гости сыты и уже хорошо налакались горячительной дряни, кто-то притащил маггловскую гитару, сейчас будут танцы. А потом они вдвоем уйдут в лес, где и останутся до утра. Этот придурок, возомнивший себя романтиком, приготовил там шалаш, а поляну велел украсить факелами. Если бы сейчас хлынул дождь, он мигом потушил бы огонь и залил этот шалаш, превратив его в большую лужу. Но погода сегодня не со мной заодно. За окнами домика уже совсем стемнело, факельщики разбрелись по лесу. Скоро ночь. - Ты совсем бледная, тебе нехорошо? – спрашивает она. Кажется, на меня посмотрели, впервые за вечер. - Душно. - Пойдем на воздух? И мы выходим на крыльцо. Только она и я. Снаружи совсем тихо, пахнет росой, свежеструганными досками – ее муж достроил этот дом как раз к их свадьбе, – но ближе всего – она, ее собственный запах. Сад совсем черный: деревья подступают прямо к крыльцу. Только луна сквозь ветки – и ее белое платье. Я не могу оторвать взгляд от ее открытой груди. В последний раз я видела ее с таким вырезом на Рождественском балу, в школе. - Как здесь свежо… – она зябко поводит плечами. - Курить… хочется… – невпопад отвечаю я и делаю шаг к ней. В темноте я могу позволить себе быть более смелой… и у меня есть всего пара минут, прежде чем я потеряю ее навсегда. Провожу пальцем по коже ее шеи, по ключице, вниз, затем повторяю тот же путь губами. Она молчит, только задерживает дыхание. Это ее запах – ветер с реки, или просто мыло с ароматом речного ветра… я иногда встречала его на берегу школьного озера. Любимая… Любимая моя девочка. Теперь я совсем одна… Я покрываю ее лицо поцелуями, – память лжива, и лишь губам я могу доверить сохранить ее образ. Мое сердце разрывается от боли, я не чувствую слёз на своих щеках, и, не отрываясь от нее, тихонько шепчу: «Прощай…. Прощай!» Все перемешалось – я не могу понять, откуда этот шум в ушах: это ночной ветер запутался в деревьях, или это запоздало шумит мой внутренний вереск, уже бессильный против боли, потому что она проникла в самое сердце, отравой, огнём с чужих губ… - Джинни… Постой… Не плачь! – говорит она шепотом. – Слушай…Ты тоже выйдешь замуж, потому что все равно или поздно выходят. И тебе будет самой смешно, какая же ты глупая. Я ведь по-прежнему твоя подруга, и я тебя люблю. Она говорит это так, что даже согласные звуки смягчаются ее ласковыми интонациями. Я гляжу исподлобья, а она заглядывает мне в глаза и, тряхнув волосами, снимает свой свадебный венок. - Возьми. Кудри свободно распадаются по плечам, а я даже не могу прикоснуться к ним, не могу намотать на палец ее вьющийся локон. Она уже не моя. Но я послушно беру венок и водружаю его на голову, не заботясь, как он сидит на мне. - Пойдем к гостям? – она проводит горячими ладонями по моим щекам, стирая слезы, и уходит в дом. Я смотрю с крыльца в темный сад. Там, петляя среди деревьев, течет река, но, может, она мне только приснилась? Скрипя деревянными ступеньками, я спускаюсь на берег и, не заботясь о платье, вхожу по колено в воду. Она теплая, как парное молоко, а ступни погружаются глубоко в речной песок. В лесу кричат потревоженные светом факелов птицы. Черная вода дробит лунную дорожку и тихо всхлипывает, словно это она, а не я, горюет над тем, что в одну реку не войти дважды. Я снимаю с головы венок и отпускаю его вниз по течению.
* - авторские права на данный отрывок принадлежат mashen
