«Поцелуй между женщинами означает только, что им в эту минуту больше нечего делать».
Джордж Гордон Байрон
— Подожди, дай отдышаться… - ноет Миллисента.
Панси, вцепившись в её ладонь мертвой хваткой, не оборачиваясь, быстро шагает вниз по тропе, ведущей к хижине Хагрида, ведущей к опушке Запретного леса, шагает вниз, увлекая за собой Миллисенту.
— Зачем останавливаться? Мы бежим с горы сами по себе. Нас несут ноги, а не наоборот – мы с трудом волочим их, стирая пятки в кровь. Тут слишком крутой овраг, и если я сейчас остановлюсь, то ты упадешь прямо на меня, и мы кубарем скатимся вниз.
Миллисента молчит, как бы обдумывая предложение Панси, а потом резко выдергивает свою ладонь из её:
— Куда ты меня ведешь, Панси?
Паркинсон тоже останавливается, оказавшись лицом к лицу с Миллисентой. Сказать ей правду?
~~* * *~~
Не бойся, Миллисента, не бойся… А лучше ни о чем не думай. Я буду думать за нас обеих, я буду плакать за нас обеих, буду печалиться за нас обеих… А ты будешь радоваться, улыбаться, смеяться за двоих. Согласна?
— Куда ты ведешь меня, Панси?
Я только подвожу тебя к обрыву, придерживая за руку. Не для того, чтобы удержать, когда ты струсишь и вздумаешь сбежать, а для того, чтобы дать возможность почувствовать, что ты не одна, потому что в твоей горячей, влажной и липкой ладошке моя холодная ладонь.
— Куда ты ведешь меня, Панси?
Мы медленно уходим вниз, под воду, тонем… Ведь мы с тобой два падших ангела, родная, гонимые из рая лишь за то, что согрешили, полюбив друг друга. Ты одновременно яблоко и змея*. Ты одновременно искушение и искуситель. А я просто сумасшедшая, отчаявшаяся свести с ума тебя. Пойми, родная, там больше нет места для нас… Мы уже не те невинные дети, мы уже не ангелы, нас выживают с неба, мы должны уйти сами, пока нам не обрезали крылья. А ведь ты не переживешь, если тебя, вечно окрыленную и парящую в своем личном небе, лишат мечты, опалив крылья. Ты хочешь вернуться в мир своих грез, ты снова хочешь жить на небе… И выход есть, но лишь один. Я буду смотреть на тебя и думать, что все-таки ты ангел…
— Куда ты ведешь меня, Панси?
Не знаю, милая, сама не знаю… Веду навстречу неизвестности, веду в новую жизнь. Спроси меня лучше, откуда я увожу тебя. И я отвечу, милая, и я отвечу… Порой я понимаю, что гублю твою цветущую молодость, порой я это понимаю. Но, сердце моё, послушай, как оно стучит, когда ты рядом. Держа меня за руку, почувствуй, как бьется под кожей пульс. Порой я понимаю, что, посадив морозной зимой семечко под снежный покров, в мертвую землю, я погублю росток, бутон замерзнет, так и не увидев солнца. Порой я это понимаю. Но не могу иначе… Я тороплю события, срываю с ветки недозревший плод и вкушаю его, не боясь отравиться. Все, что мне нужно, я всегда берегу. А мне нужна ты, родная…
— Куда ты ведешь меня, Панси?
Я хочу укрыть тебя от ветра, от дождя, от злобы и зависти людей. Я только подвожу тебя к обрыву, придерживая за руку, и, когда ты окажешься на самом краю, уже не заметишь, что я осталась позади.
~~* * *~~
— Так куда ты меня ведешь, Паркинсон?
Одно неверное слово, и Булстроуд легким движением руки, невесомым прикосновением может сбросить ее вниз, в овраг, в бездну. Туда, где живут ночные кошмары. Туда, откуда не возвращаются. Но Панси не боится, знает, что Миллисента слишком слаба, чтобы справиться с ней.
~~* * *~~
Булстроуд, какая же ты мелкая, невзрачная, капризная. Ты как была противной первокурсницей, ворующей на Рождество чужие конфеты из-под елки, такой ты и осталась. Только вытянулась зачем-то и ссутулилась вся, будто желая казаться ниже, младше и невиннее, чем ты есть на самом деле. И все равно ты большой ребенок, не взрослый, а именно большой. Взрослой стала только я, и теперь вижу, как ты капризничаешь, упираешься, не желаешь идти со мной дальше, в жизнь, обидчиво надуваешь щечки, поджимаешь губы… Тебе так легче, когда рядом я. Только со мной ты такая дерзкая, обидчивая, строптивая, но стоит мне отойти всего на шаг, и ты, Миллисента, теряешься, превращаешься в испуганное существо. Как котенок, забравшийся на высокое дерево, зовет свою хозяйку, так и ты зовешь меня, хочешь, чтобы я вернулась и помогла тебе найтись. Ты просто боишься одиночества, и тебе неважно, кто придет на помощь: я, Малфой, Забини, Кребб или Гойл. Лишь бы не оставаться одной, беззащитной...
~~* * *~~
— Куда я веду тебя? Да никуда, Булстроуд. Если хочешь, ты можешь вернуться в замок! – Панси щурит глаза, как от яркого света, и смотрит на Миллисенту, пытаясь угадать её действия.
Миллисента молчит, раздумывает, хотя знает, что сдастся, но все равно выжидает, для порядка. Оборачивается, чтобы взглянуть на замок, и соскальзывает вниз. Панси держит ее за плечи, не дает упасть.
— Никуда я не вернусь теперь. Чтобы Филч увидел меня ночью? Чтобы послал отбывать наказание в Запретном лесу? Спасибо, нет! – Миллисента морщит нос и фыркает, как уставшая кобыла.
— Ты чего больше боишься? Ночи или Запретного леса? И кого ты боишься? Филча или меня?
— Наверное, Филча… А еще я не люблю всяких тварей, которые прячутся в лесу! – отвечает Миллисента, Панси берет ее за руку и спускается ниже, в овраг, уже осторожнее, будто чувствует ответственность за человека, чью ладонь сейчас сжимает.
~~* * *~~
Рассказать, что я чувствую? Рассказать, от чего убегаю? Боюсь, ты не станешь слушать мой рассказ и уснешь. А стоит твоим векам только сомкнуться, ты заснешь крепким сном, до самого утра. А может, ты и проспишь весь следующий день, лентяйка, если я тебя не разбужу. Но, нет, мы не будем спать… Мы будем говорить, ты будешь говорить, а я – молчать, потому что ты абсолютно не умеешь слушать.
Я просто искала повод, чтобы побыть с тобой, искала повод, чтобы увести тебя в другой мирок, где нам все будут рады, в тот мирок, где нас уже не будут искать. Запретный лес – дом дикой природы, животных и растений – приютит нас только на одну ночь. Летняя ночь – всего каких-то пять с лишним часов в нашем распоряжении. Запретный лес – место, где не действуют никакие законы, место, где никто не станет ловить тебя за воротник мантии и отводить к декану. И я приведу тебя туда, откуда не возвращаются, и я буду долго слушать твои любимые истории про Драко Малфоя, Блейза Забини и их девушек, буду слушать и улыбаться тебе, не обращая внимания на то, что ты абсолютно ничего не испытываешь ко мне. Ни презрения, ни ненависти, ни любви, ни жалости… И я буду улыбаться, слушая твои глупые выдуманные истории о красавчиках-охотниках Пэдлмор Юнайтед, которые непременно ухлестывали за тобой прошлым летом. И я буду делать вид, что завидую тебе, а на самом деле буду завидовать им, выдуманным и нереальным героям твоей сладкой сказки…
~~* * *~~
— Ну и зачем мы пришли сюда, Панси? В лес, ночью… Лучше бы мы пошли шпионить за Драко, как позавчера! – жалуется Миллисента, хотя знает, что раз пришли в лес, в лесу и останутся, поэтому она снимает мантию и стелет ее на сырой земле, под огромным деревом, наверное, дубом. Панси в нетерпении смотрит на нее и, не удержавшись, вырывает из ее рук мантию и принимается стелить ее на корнях дерева.
— Тут хоть сидеть не холодно… - поясняет она без всякой охоты.
— Ты мне так и не рассказала, что делал на восьмом этаже Драко, когда мы его там застукали ночью, - Миллисента покусывает губы в предвкушении интересной истории.
— Ну… Драко отказался что-либо объяснять, только вот сказал мне, как своей эммм… подруге, что ли… - взволнованно говорит Панси, искоса поглядывая на Миллисенту, но Булстроуд не обращает внимания на смятение ее чувств, продолжая млеть от произнесенного ею имени «Драко».
— Везет тебе, Панси, ты встречаешься с самым классным парнем с курса… Эх… - вздыхает Миллисента, - то есть, тебе, конечно, повезло, что ты с ним… просто будь рядом мои друзья из Пэдлмор Юнайтед, я бы тоже не скучала тут с тобой!
— А со мной скучно?
— Ну, не весело же? – улыбается Булстроуд; Панси хмурится:
— Малфой предупредил меня о том, что произойдет этой ночью…
— А что произойдет? – в глазах Миллисенты вспыхивают недобрые огоньки, в таких хитрых глазах, лисичьих…
— Не знаю, он только сказал, чтобы я ушла из замка ночью куда-нибудь в лес… - все таким же мрачным тоном говорит Паркинсон.
— Он тебя обманывает, по-моему! – с уверенностью заявляет Миллисента. – У него, точно, свидание сегодня с какой-нибудь семикурсницей с Ревенкло.
— Может быть… - Панси лишь пожимает плечами, Миллисента смотрит на нее с непониманием:
— И тебе наплевать, что ли?
— Ага…
— А зачем меня было с собой брать сюда?
— Не зачем, а почему! – Панси улыбается ей как никогда искренне, но она не замечает ни теплоты, ни правдивости.
— Ну почему? – пристает Миллисента.
— Не знаю…
— Ну ты и сумасшедшая! – огоньки в глазах Миллисенты быстро затухают, она отворачивается и смотрит на замок уже другим взглядом, полным печали. Жалеет, что сейчас не там, в подземельях Слизерина, под теплым одеялом.
~~* * *~~
Я вспоминаю вечера, которые мы проводили вместе, болтая о мальчишках, поедая мармеладки Берти Боттс, играя на желание в волшебные шахматы. Ты играла плохо, если не сказать – отвратительно. Я, не прикладывая усилий, могла выиграть у тебя, но почему-то не хотела. То ли не хотела огорчать тебя, то ли мне просто нравилось проигрывать, исполнять твои бредовые желания: три дня подряд убирать нашу общую комнату или расспросить Драко, какие он больше всего любит сладости. И я бросалась воплощать в жизнь твои нелепые фантазии с огромным удовольствием, мечтая, что когда-нибудь ты загадаешь другое желание…
А знаешь, что все эти открытки и цветы, которые ты получала в день Святого Валентина, тебе дарили вовсе не Винсент и Грегори, а я? Ты, конечно, не знала? Твоя радость была недолгой, скорее, мимолетной. Ты приносила мне открытки и подарки и хвасталась: «Панси, смотри, Винсент подарил мне ту самую волшебную заколку, которую я показывала тебе в Хогсмиде? Помнишь? Ой, Панси, он такой внимательный… Мне так приятно, я так счастлива, и знаешь, я даже чувствую себя на пять килограмм стройнее!» А мне-то как было приятно, а я-то как была рада, глядя в твои светящиеся счастьем глаза.
Ты спросишь, почему я не признавалась тебе раньше? Ты спросишь, почему я стала встречаться с Драко? Родная, если бы все было так же просто, как в шахматах… Я расскажу тебе, если ты так хочешь, я расскажу…
Это было на третьем курсе, в феврале, накануне дня Всех Влюбленных. Ночью я сидела в общей гостиной, забралась с ногами в кресло и, скукожившись, приложив открытку к коленкам, писала поздравления тебе. Руки то и дело дрожали, почерк у меня был сам не свой: корявый, размашистый, неровный. Я была так увлечена, что не заметила шаги, даже не обернулась на скрип двери. Позади меня стоял Малфой, стоял и ржал. Ты и не представляешь, как он ржал…Он отобрал открытку, стал читать вслух, я чуть не сгорела со стыда и сгорела бы точно, если бы в гостиной был кто-то еще кроме нас с ним. Милая, ты не можешь себе представить…Ты же помнишь, да? Помнишь, что в тот год ты получила открытку и подарок от Винсента Кребба? Знала бы ты, чего мне стоила эта открытка… Малфой взял моду насмехаться надо мной, и, надо отдать ему должное, делал он это искусно. Никто, кроме него и меня, не понимал, о чем шла речь. С тех пор я стала его девушкой, так называемым прикрытием для всех его нечистых дел. У него для каждого было алиби, он всегда беззастенчиво отвечал на любые вопросы: «Я был с Панси, она может подтвердить». И мне приходилось врать, милая… А он тем временем расписывал друзьям, какое я бревно в постели. Хотя в моей постели он ни разу не был, как и я — в его. И почему ты считаешь его красавцем? О, Мерлин, где ты увидела красивое лицо, а где ты увидела прекрасную фигуру, как у Аполлона? Нет их там, и не было в помине! Да что говорить? Малфой прирожденный лгун, у него всегда масса вариантов, когда у меня зачастую нет выбора.
Теперь ты понимаешь, милая, почему я постоянно шатаюсь с ним повсюду? Хочешь — смейся, хочешь — нет, он меня ни во что никогда не посвящал, я для него значила вряд ли больше, чем какая-нибудь Ханна Аббот из Хаффлпаффа. И все равно на мне висел ярлык «Девушка Драко», и все равно меня назначили старостой с ним в пару. Миллисента, знаешь, что в свое время выдала грязнокровка Грейнджер? Она сказала, что я стала старостой по чистой случайности, имя которой — Драко Малфой, сказала, что никаких качеств старосты у меня нет и не было никогда. Тогда я послала грязнокровку к дементорам, хотя прекрасно понимала, что она права. Для Драко я ровным счетом ничего не значила, как и для тебя… Я была ужасно удивлена, когда он позавчера сообщил мне о какой-то угрозе, сказал, чтобы я скрылась на время. Неужели пожалел? Хотя мне все равно, родная, пожалел или нет, я к нему по-другому относиться не стану.
~~* * *~~
— Смотри! Нет, не на меня, дура! Там, в небе над замком! – вопит Миллисента, как будто увидела дементора.
— Заткнись! – шипит Панси, пытаясь проследить за ее взглядом.
Черная Метка в небе: сверкающий зеленый череп со змеиным языком. Упивающиеся смертью пробрались в Хогвартс. И Малфой знал, он знал и даже помогал им, наверное…
— Отвернись! – Панси смотрит на Миллисенту с укором. Булстроуд все еще не может оторвать взгляда от Черной Метки.
— Зачем это? Не буду!
— Ну и смотри на эту чертову Метку, пока не ослепнешь! В Хогвартсе Упивающиеся, а тебе весело.
— А я не в Хогвартсе, - самодовольно улыбается Миллисента и смотрит на Панси как-то странно, без паники и боязни, будто забыла уже про Метку, Лорда и убийц, пробравшихся в замок под покровом ночи…
— Дура ты! – Паркинсон ухмыляется, берет Миллисенту за руку и задумчиво смотрит на ее ладонь.
— Зачем ты грызешь ногти? – ни с того ни с сего спрашивает Булстроуд, не сводя взгляда с ее пальцев. У Паркинсон некрасивые круглые ногти, слоящиеся, ломкие, у Миллисенты же, напротив, ноготки длинные, аккуратные и ухоженные.
— Не зачем, а почему! – весело отвечает Панси, произнося одну и ту же фразу уже во второй раз за ночь.
— Ну тогда, почему? – Миллисента смеется.
— Не знаю… - шепчет Паркинсон, - наверное, потому, что я сумасшедшая.
~~* * *~~
Кто ты? Ты точно не от мира сего! Рядом с тобой я сумасшедшая, а другие рядом с тобой либо очень умные, либо очень красивые. Почему? Да нет, не потому, что ты глупая или невзрачная… А может, и поэтому тоже. Мне уже не важно, какая ты. Я поэтому и ждала ночи, мне совсем нет дела до того, какой у тебя длинный нос, какие светлые ресницы, какие грубые черты лица… Все равно ты самая красивая, самая лучшая! Ты посмотришь в зеркало и скажешь мне, что я обманщица и лгунья. Но, когда любишь, не верь зеркалам, это они обманывают, а я говорю правду, верь мне!
Сейчас ты сидишь напротив и молчишь, а я так надеялась, что ты будешь всю ночь болтать всякую чушь, отвлекать меня, смешить, радовать… Но ты и не собираешься. Чего ты хочешь? Чего ждешь? Я должна угадать? О, я могу попробовать, но вряд ли получится.
~~* * *~~
— Скажи, ты ведь целовалась с Драко… Ну, как это было? – спрашивает Миллисента, откидывая назад тонкую русую прядь.
— Никак.
— Прямо так уж и никак? Врешь!
— Честно. Никак. Если бы тебя поцеловал какой-нибудь Кребб, которого ты терпеть не можешь, тебе бы понравилось?
— Винсент дарил мне прекрасные подарки на День Влюбленных, поэтому я думаю, что мне бы понравилось, - Миллисента мечтательно улыбается, заплетая волосы в косу.
— Просто потому, что дарил подарки? А чувства? – удивляется Панси.
— А чувства обязательно придут, ну, когда он подарит еще что-нибудь милое… - Булстроуд смеется, а потом
мрачнеет, глядя на небо над Хогвартсом, - жаль, что больше он, возможно, мне ничего не подарит.
— Подарит, уверяю тебя! – Панси теребит в руках серебристо-зеленый галстук.
— А вдруг умрет? И что тогда? Вот, что бы ты там делала сейчас? Пряталась? Сражалась? Переметнулась бы на сторону Упивающихся? Что бы ты выбрала?
— Не знаю, я не Кребб… - Панси пожимает плечами и продолжает разглядывать свой галстук.
— Серьезно? А я думала, что ты охотно становишься им раз в год, накануне Дня Влюбленных!
~~* * *~~
Не хочешь ли ты сказать, что знала обо всем и молчала? Не хочешь ли ты это сказать? Нет, видимо, не хочешь… Молчишь, переплетаешь косу, пытаешься чем-то развлечься. И ты, наверное, уже забыла о том, что пару минут назад поведала мне. Ты знала о моих чувствах и лгала? Если я спрошу тебя, ты, не задумываясь, ответишь, что знала, но не обманывала. Тогда я возмущенно помотаю головой и буду настаивать на том, что ты водила меня за нос. Ты снова мило улыбнешься и скажешь то же самое, только другими словами: «Да, я знала, Панси, но я никогда не врала тебе!» Никогда? «Да, никогда! Я просто не говорила об этом, потому что ты не спрашивала. По-твоему, это фальшь?» По-моему, это абсурд! Я чувствую, что вот-вот заплачу, уткнусь носом в твоё плечо и буду рыдать. Не верится! Я плачу на твоем плече, а ты пытаешься меня успокоить, нашептываешь на ухо всякий бред. Я не разбираю, что ты там говоришь и о чем, я просто слушаю твой голос.
Мне кажется, что лес смеется надо мной, над моей глупостью, над моей нерешительностью. Я обещала себе, что сегодня ты узнаешь правду о моих чувствах. А ты, оказывается, знала о них уже давно. Выходит, ничего не изменилось, милая? Выходит, я не разрушила твой маленький мир грез и мечтаний? Но я как не была, так и не стала его частью.
Твои губы нежно прикасаются к моим, и я уже не плачу, не могу… В сердце что-то спеклось горьким комком, и слезы больше не идут. Скажи мне, милая, скажи, что любишь. И я отдам все, что у меня есть, и пожертвую всем. Хочешь? Только скажи, что любишь. Давай останемся тут навсегда? Давай сбежим и больше не вернемся в Хогвартс? Они решат, что нас убили Упивающиеся, они, как всегда, решат все без нашего участия. Они нас похоронят. Вместе, представляешь? И ты будешь смеяться, наблюдая эту церемонию, а я буду обнимать тебя за плечи и буду улыбаться. Только скажи, что любишь…
~~* * *~~
— Скажи, что любишь… - шепчет Панси, прижимаясь к Миллисенте, закрыв глаза и улыбаясь.
— Что люблю? – Булстроуд удивленно хлопает ресницами.
— Меня… - робко шепчет Панси.
— Тебя? Ну, ты знаешь…
— Не знаю, скажи!
— Ты лучший друг, я это поняла давно, еще когда ты присылала мне открытки. А я ведь сразу догадалась, что это ты. И даже знала, почему ты их присылаешь…
— И как ты думала? Почему?
— Потому что тебе было меня жалко, - тихо говорит Миллисента и добавляет: - Как подругу…
— Как подругу?
— Ну да! Мне ведь никто не присылал открыток, никто не дарил подарков. Мне, наверное, единственной со всего факультета. И тебе было меня жалко…
— Нет! Ты ошибаешься!
— Да ладно, Панси… Это же ясно! У тебя есть Малфой, у тебя есть компания… А у меня никого нет. Конечно, ты со мной только из жалости.
— По-твоему, я увела тебя из замка, потому что мне вдруг стало тебя жалко? Спасла тебе жизнь я тоже только из жалости? – возмущается Панси.
— Мерлин тебя знает, Паркинсон… - отшучивается Миллисента.
— А поцелуй? Почему ты меня поцеловала? Неужели тоже просто так, чтобы не обидеть? Почему?
— Помнишь, ты спрашивала, как я отреагирую, если меня поцелует Винсент или Грегори, которых я не люблю?
— Но я не Винсент и не Грегори! – Панси смотрит на Миллисенту с обидой, чувствуя себя преданной и разбитой.
— Ну, да! Ты не они. Ты моя подруга, а значит, не можешь влюбиться в меня, понимаешь? Подруги не влюбляются, а девушки не целуются, - шепчет Миллисента.
— А как же тот поцелуй? – Панси не верит своим ушам.
— Знаешь, как говорят? Поцелуй между женщинами означает только, что им в эту минуту больше нечего делать.
~~* * *~~
Больше нечего делать… Из жалости… Чтобы не обидеть… Такова ты, а я надеялась, что ты ответишь мне взаимностью. Я слишком многого ждала от тебя, и теперь я разбита на мелкие осколки, которые уже не склеить.
Ты только подвела меня к обрыву, придерживая за руку, и, когда я оказалась на самом краю, уже не заметила, что ты осталась позади. Я знаю, что вскоре ты забудешь нашу встречу, вернешься в свой мир и продолжишь жить, как ни в чем не бывало. А я уже не вернусь, я останусь здесь, в Запретном лесу, один на один со своими страхами, один на один со своими монстрами. Останусь за чертой дозволенного и недозволенного, останусь одна, обретя свободу через безумие. Я не боюсь заблудиться в лесу, я уже давно потерялась и не могу найти выход, ты отрезаешь мне все пути назад. Я уже не вернусь…
— Куда ты ведешь меня, милая?
___________________________________________________
* «Женщина - одновременно яблоко и змея».
Генрих Гейне
КОНЕЦ
