Флер говорит: «Pour moi: le ciel doit pleurer comme la pluie».
*
Флер снова и снова представляет свою смерть; и всегда над ее телом
мягкими зелеными усиками стелется трава, и хоры поют под высокими
сводами церквей, хотя она и не верит в Бога. Такое же чувство, как
когда прижимаешь руки к Триумфальной арке и представляешь души мертвых,
заточенные внутри, и они кричат, но шум транспорта заглушает их.
Вместо этого: яркие лампы на съемочной площадке ослепляют ее белизной,
и люди становятся бледными туманными призраками, и это все упрощает.
Она может чувствовать только его, поверх себя, внутри себя, пальцы,
впивающиеся в ее лопатки, и острую выпуклость его бедра. Призраки вроде
должны быть нематериальны; он больше похож на негатив, отпечатавшийся
на внутренней поверхности ее век.
Теперь ее реплика; она открывает свой прелестный красный ротик и
говорит: «Скажи "Умри", и я умру. Скажи "Умри" и смотри, как я умираю…»
Все та же надоевшая игра, все тот же грубый чувственный шепот: «Тогда умри! Умри, умри…»
Удушающее натяжение шелковой веревки на горле и падение в бесшумную летнюю синеву.
Флер выполняет свои обещания.
*
Они говорят, что нет магии, способной воскресить мертвых, но это, как и множество вещей в волшебном мире, лишь полуправда.
*
Они возвращают ее с грани каждый раз; сумрак между жизнью и смертью,
она словно плавает над собой. Призраки — может даже, не призраки, —
поток сознания сплетается сам с собой в бесконечности, обвиваясь вокруг
латинской I. Воскрешенный Лазарь; но она не верит в Бога, и она смотрит
ему прямо в глаза. Они вытягивают ее с края, но каждый раз она приносит
что-нибудь оттуда с собой. Это небезопасная игра — перед камерами,
глядя, как умираешь в тысяче разных кадров с тысячи различных углов так
много раз, что доводишь до совершенства последний вздох, угол, под
которым держишь шею, и видишь, как душа слетает с губ.
*
В мире иллюзий некоторые вещи должны быть реальными.
*
Однажды ночью Флер приходит домой, и там одна из ее записей. На
Габриэль чары Саппоно поверх заклятия Ревера, и Флер, открыв дверь,
видит расплывающийся контур своего мужчины-призрака, а Габриэль
занимает его место, и толкает ее назад на кровать, и впивается в ее
лопатки, и обвивает шелковую веревку вокруг ее шеи, и шепчет в ответ:
«Тогда умри! Умри, умри…»
Она роняет ключи на ковер, активируя музыкальный талисман, подвешенный
к цепочке, и Габриэль поднимает глаза на чистый звук флейты.
Флер под ее пальцами умирает изысканно, Флер не может помочь, но
замечает, что даже в такой некрасивой смерти ее волосы окутывают плечи
серебристым облаком; картинка смерти из сказочной книги, если не
считать борозды кровоподтека под веревкой. Ревера держится еще
несколько мгновений, а потом кожа иллюзии Флер покрывается чуть
заметными трещинами, и иллюзия рассыпается на кусочки света.
«Ты убила меня», — это все, что о чем может думать и что может сказать
Флер, а ее пальцы дотрагиваются до горла, словно вокруг него
стягивается веревка.
Габриэль изящно пожимает плечами: «Пора бы уже привыкнуть».
*
Флер снова и снова представляет свою смерть, но никогда — так. Габриэль
однажды спросила, какие бы похороны она хотела, и Флер засмеялась и
сказала:
«Pour moi: le ciel doit pleurer comme la pluie».
И именно такой Габриэль всегда вспоминает ее.
*
Когда она изображает смерть, несмотря на ее игру, умирание в миллионах
вымышленных смертей не освобождает ее от настоящей, она парит в этом
пространстве между жизнью и смертью, и плавает над собой, и ждет, пока
ее заберут обратно, но сущность полуправд в том, что половину времени
они истинны. Когда ее опускают на землю, каждый проблеск света кажется
белой трещиной в небе, угрожающей расколоть его.
Может, небо разразится дождем вместо солнечного света?
Tu as eu l’espoir, ma soeur.
Габриэль курит сигареты над могилой Флер, пока не темнеет, и затем
накладывает на запись из своей сумочки смесь Ревера и Саппоно. Контуры
тела Флер словно подернуты дымкой, а затем уплотняются, и она случайно
оказывается напротив собственного надгробия, и Габриэль прижимает ее
спиной к плите, жестко целуя.
Флер улыбается, открывает свой прелестный красный ротик и говорит:
«Скажи "Умри", и я умру. Скажи "Умри" и смотри, как я умираю…»
*
«Pour moi: le ciel doit pleurer comme la pluie» — «Пусть небеса плачут дождем обо мне».
«Tu as eu l’espoir, ma soeur» — «У тебя была надежда, сестра моя».
