Когда ты вылезаешь из камина, шатающаяся от слабости и припорошенная сажей, ты не думаешь, дома ли ты.
Когда тебя зовет знакомый голос – как же долго ты его не слышала? – ты не думаешь, дома ли ты.
Когда рыжие волосы задевают твое лицо и маленькая бледная ручка хватает тебя за плечо, ты не думаешь, дома ли ты.
Когда ты сцеловываешь слезы с ее губ и она шепчет «Ним! Ним! Ты…» - ты не думаешь, дома ли ты.
И только тогда, когда ты лежишь в ванне, а теплые руки скользят по твоей спине, ты, наконец, понимаешь, что ты дома. В ушах перестает отдаваться шум битвы, а перед глазами - мелькать вспышки заклинаний. Никаких выкрикиваемых проклятий, никаких воплей. Нет больше зеленых лучей, быстрых и пугающих, как змеи.
Ты, дрожа, сжимаешь ее в объятиях, в животе всё сводит от того, что ты видела. Она не спрашивает тебя ни о чем: знает, что ты не ответишь. Ты продолжаешь твердить себе, что ты дома. Ты дома. Задание успешно выполнено. Все. Ты дома. Ты дома, и она здесь. Она здесь. С ней все в порядке.
Джинни.
Она не спрашивает, что тебе требуется для утешения. Она не спрашивает, когда твои трясущиеся руки дотягиваются до застежки мантии, когда ты начинаешь целовать ее – отчаянно, лихорадочно, в то же время пытаясь быть нежной. Но ты знаешь, что не сможешь. Она только прижимается к тебе ближе, баюкая, пока ты терзаешь ее губы и ласкаешь пальцами ее бедра.
Ты дома.
Груди Джинни такие маленькие, какими ты их и помнишь. Мягкие и не такие детские, как прежде, но на вкус они по-прежнему солено-сладкие. Ее соски твердеют, когда ты дотрагиваешься до них языком.
Ты дома.
Она красивая. Она осторожно проводит руками по твоим шрамам; ее холодные пальцы легко дотрагиваются до твоего горячего тела. И лишь на миг ты задумываешься о том, насколько твое тело, должно быть, уродливо: испорченное белыми шрамами и рубцами, шершавое и жилистое.
Она не показывает, что ты ей отвратительна – ее голос становится еще ласковее. Она вжимается своей грудью в твою – она такая мягкая… Тебе нужно это. Тебе очень нужно это. Может, тебе следовало бы спросить ее, ведь, в конце концов, прошло столько времени. Но она притягивает тебя ближе, раздвигает ноги, выгибаясь навстречу твоим ласкам.
Ты дома.
Она что-то говорит, но ты не слышишь: ее рот, ее лицо такие прекрасные. И все, чего тебе хочется, - это трогать ее. Дрожа, когда ты проводишь руками по ее бедрам – ее кожа нежнее шелка.
- Ним… - так вот что она говорит. – Ним… трахни меня…
Ты ласкаешь ее горячее и влажное тело, и Джинни вскрикивает. Ее красивая длинная бледная шея выгибается. «Я дома, - ты шепчешь, и она отвечает: - Да».
Твой язык снова в ее пересохшем рту, а ее руки перестают быть нежными – она впивается ногтями в шрамы на твоей спине, которые еще недавно гладила.
Твоя грудь вмята в ее грудь.
- Еще, - хрипит она, - еще…
И ты ловишь себя на том, что твоя рука спускается ниже, хотя ты не совсем понимаешь, что она имеет в виду; твоя ладонь касается ее волос между ног, а пальцами ты чувствуешь пульс. Она издает странный тревожный звук; ее бедра дёргаются, а изо рта вырываются странные задыхающиеся хрипы, даже когда ты целуешь ее, напуганная, что она не может дышать. Но ты не можешь остановиться.
- Еще, - всхлипывает она, и ты подчиняешься.
Она открывается тебе, как вечноцветущий цветок; теплая пещера, и пещера бесконечная, горячая, глубокая, нежная… И ты ощущаешь ее запах – запах дождя в дождливый сезон, и тогда ты, наконец, закрываешь глаза и позволяешь себе утонуть в этой знакомой, любимой боли.
«Я дома, - думаешь ты, когда она снова целует тебя. – Я дома».
