Белый - этот цвет символизирует чистоту, неоскверненность,
незапятнанность, невинность, добродетель и радость. Белый цвет
ассоциируется с дневным светом и с небесными светилами, а также с
производящей силой, которая воплощена в молоке и яйце.
Именно с белизной связано представление о явном, общепринятом, истинном
и законном. Белые платья с пурпурной оторочкой и белые вуали носили
весталки в Древнем Риме. Еще с античности этот цвет означал устремление
к духовной простоте и отрешенность от мирского. В христианской традиции
белое символизирует родство с божественным светом. В белом изображаются
ангелы, святые и праведники.
У некоторых народов белую одежду носили цари и жрецы, что символизировало торжественность и величие.
Белый цвет вместе с тем может иметь и противоположное значение. По
своей природе он как бы поглощает, нейтрализует все остальные цвета (да
и вообще материальный мир), соотноситься с пустотой, бестелесностью,
ледяным молчанием, со смертью. Славяне, как известно, в белую одежду
одевали своих мертвецов и покрывали белым саваном. В Китае и некоторых
других странах Азии и Африки белый цвет является цветом траура.*
***
Белый цвет медленно, но верно сводит с ума. Если жить в нем слишком
долго, то он неторопливо поглотит человека. Сотрет все его эмоции,
выбелит разум.
Издавна принято считать, что белый - это цвет невинности и чистоты. И
это действительно так. Человек, живущий в белом, чист и невинен. В его
мыслях царит девственная простота. Его разум поддается лишь самым
простым и безобидным желаниям - сесть, встать, поднять руку... Его
помыслы непорочны и пусты. Жизнь в белом представляется как одна
сплошная неразрывная полоса, лишенная пошлости, жестокости, эгоизма, но
вместе с тем и радости, счастья и улыбок. Белый - самый страшный цвет.
Ни эмоций, ни чувств, ни разума. Ничего. Одна белоснежная пустота
вокруг. Именно белый - не серый - цвет меланхолии. Такое чувство, что
твою душу выкупали в белизне, и она стала кристально чистой. До ужаса
пустой.
Белый - цвет сумасшествия...
***
Розмерта никогда не любила этот цвет. И сейчас, идя по бесконечно
длинному белоснежному коридору, непроизвольно втягивает голову в плечи,
пытаясь укутаться поплотнее в длинный темно-зеленый шарф. Стук каблуков
по белоснежному, до блеска натёртому кафелю отдается в висках. Розмерта
невольно ежится - не каждый день предстоит бывать в таком месте.
Наконец, вскоре видится пост медсестры. Пожилая санитарка сидит на
стуле, облокотившись локтями о стол и полностью погрузившись в
очередной женский роман, тиражи которого в магловском мире зашкаливают
за миллионы экземпляров. Наверное, самое популярное женское чтиво. В
мире магов такие книги не публикуются.
- Извините, - обращается Розмерта к ней, - миссис Уайт, - она читает
надпись на бейджике, прикрепленно м к груди ее белоснежного халата, и
ежится. Слишком много белого. Слишком.
- Посетитель? - миссис Уайт вопросительно глядит на нее.
- Да, - осторожный кивок Надтреснутый голос не вызывает доверия.
- К кому? - голос лишен всяких эмоций. Именно так должен разговаривать
настоящий врач. Особенно в таком месте. Без эмоций, без симпатии, без
жалости. Все ровно и официально.
- К Вирджинии Уизли, - это только кажется, или голос действительно дрогнул?
- Палата 78-А, - она разворачивается и сердито кричит куда-то в подсобку. - Мелани, иди сюда!
Из комнаты медсестры выходит совсем еще молоденькая девчушка, лет
двадцати, с румяными щечками и длинными светлыми волосами, собранными в
хвост.
- Посетитель к Уизли. Проводи, - и она с чувством выполненного долга вновь утыкается в свой роман.
- Здравствуйте, - вежливо здоровается Мелани, с любопытством
разглядывая Розмерту. Та отвечает легким кивком и слабой попыткой
улыбнуться. - Пойдемте за мной.
Они выходят на лестничную площадку. Старая обшарпанная серая лестница
вызывает вздох облегчения. Слава богу, что в этой больнице не все
насквозь пропитано белым. Уж слишком он режет глаза. И слишком много
воспоминаний связано с ним. И как они только работают в подобном месте?
Взгляд задумчиво метнулся на Мелани. Та прямо вся светится гордостью и
какой-то беспричинной радостью. Видно, не поняла еще, в какое место она
попала. Не до конца еще осознала, с кем ей придется работать всю жизнь,
если она, конечно, выдержит и не сменит работу. А та старая миссис
Уайт, давно уже поняла, что это такое. И поэтому во время работы на ее
лице никогда не появляются неуместные улыбки. Поэтому она никогда не
пытается общаться с посетителями своих пациентов. Поэтому она никогда
не задает им глупых вопросов, уже заранее зная все ответы. Она никогда
не показывает клиентам свои чувства, не желая обострить их боль. Она
уже давно умерила свое любопытство, что теперь не позволяет ей влезать
в чужие жизни. Просто она взрослая и все понимает, в отличие от Мелани.
- А вы к Джинни, да? - девчонке еще придется многому научиться, чтобы стать блестящим врачом.
- Да, - кивок. Незачем открывать свою душу совершенно постороннему человеку.
- А вы к ней пришли в первый раз, верно? Я вас раньше не видела, - задумчиво проговаривает Мелани, поднимаясь по лестнице.
- Да, - вновь тот же ответ.
И Мелани, наконец, понимает, что она не желает разговаривать, и замолкает.
Палата Джинни находится на третьем этаже. Коридор, точная копия своего
брата-близнеца на первом этаже, полон дверей, из-за которых слышаться
приглушенные, что-то монотонно бубнящие голоса. Розмерта старается не
прислушиваться. Не хочет становиться свидетелем чужого безумия.
Наконец они останавливаются около одной из дверей, на которой висит табличка: "Вирджиния Уизли. Палата 78-А".
Розмерта благодарит Мелани за то, что та проводила ее до палаты, и девчонка внезапно шепчет, глядя ей в глаза:
- Зря вы пришли. Она ни с кем не разговаривает...
Розмерта рассеяно кивает и входит в палату. И сразу жмурится с
непривычки. Комната сверкает белизной, кричит о белом цвете, режет
глаза, заставляет чувствовать себя довольно неуютно и не комфортно. Но
разве так бывает в обычных палатах? Здесь все белым-бело, словно
комнату запорошило снегом. Белые стены, белый потолок, белый пол, белая
одинокая кровать с бельем точно такого же цвета. И даже стул, стоящий в
центре, абсолютно бел.
И маленькая бледная девочка, впитавшая в себя этот до ужаса слепящий
цвет. Лишь ее спутанные грязные волосы выделяются ярким кроваво-красным
пятном на простыне белизны.
Она, не мигая, смотрит прямо на Розмерту долгим изучающим взглядом,
полным равнодушия и безразличия. Серо-зеленые глаза абсолютно пусты. И
Розмерта внезапно понимает, что Джинни тут нет. Что здесь только тело,
оболочка, лишенная разума и души. Что на самом деле она далеко-далеко,
в своем мире, где цветут ромашки и пахнет сдобными булочками. Где нет
предательства, жестокости и смерти. Всего того, что она в реальной
жизни пережить не смогла. В ее мире всегда тепло и никогда не идет
дождь. Там текут реки радости, цветут цветы счастья, там горы улыбок,
холмы веселья, озера спокойствия. Все то, чего так не хватает в этом
мире.
- Здравствуй, девочка, - шепчет Розмерта, дотрагиваясь пальцами до ее
холодной руки. А затем внезапно, ослепленная каким-то порывом, хватает
ее ладонь и усыпает легкими воздушными поцелуями.
Джинни не делает никакого усилия вырваться. Кажется, она даже не замечает, что кто-то покрывает ее ладонь мягкими поцелуями.
- Ты ведь меня слышишь, правда? - словно в бреду бормочет Розмерта, отступая от нее и отходя в сторону.
Джинни неотрывно следит за ней своими огромными глазами, даже не поворачивая головы.
- Ты все прекрасно понимаешь, просто не хочешь бороться с реальностью... Джинни, вернись... Прошу тебя...
Она не сводит с нее открытого, но такого бессмысленного взгляда. Смотрит, но будто не видит, устремив взгляд вдаль.
Совсем как тогда, когда Розмерта заметила Джинни в первый раз...
Ее паб часто посещали ученики Хогвартса. Она относилась к ним, как и ко
всем своим клиентам. Непредвзято. Хотя и Розмерта довольно часто ловила
на себе заинтересованные взгляды старшекурсников. Молодым мальчикам
нравилась эта веселая, общительная и чертовски обаятельная
двадцатисемилетняя женщина, которая к тому же являлась еще и хозяйкой
паба «Три метлы». Она же добродушно смотрела на них и заливалась
смехом, отвечая на каверзные вопросы, что градом сыпались на ее
кудрявую голову.
Она даже в мыслях не представляла себе, что когда-нибудь сможет полюбит своего маленького клиента. И просчиталась…
Она помнила, как впервые взглянула на нее другими глазами.
Была зима, белый пушистый снег опустился на землю, укутав ее в свои
заботливые объятия. Весь Хогсмит и Хогвартс радовались по случаю
приближения Рождества. Деревня походила на рождественскую открытку.
Маленькие пряничные домики были обильно украшены горящими цветными
огоньками и праздничными венками. Искрящийся снег весело хрустел под
ногами, когда она бежала к себе в паб, прижимая к груди корзину полную
яблок, купленных только что в ближайшем магазинчике. Они нужны были для
яблочных пирогов, без которых не обходился ни один праздник.
В воздухе пахло мандаринами, сдобными булочками и морозом – запахами, которые теперь всегда олицетворялись с нею.
Она растерянно брела по той же тропинке, задумчиво глядя вперед.
Потерянно смотрела в никуда, не видя ничего перед собой. Ее глаза не
оставляли ни одного человека равнодушным. У нее были глаза взрослого и
мудрого человека. У нее были глаза потерянной маленькой девочки.
Тогда ей было тринадцать лет… И, несмотря на ее грустную задумчивость, она была полна жизни и какой-то необъяснимой радости…
С тех пор Розмерта не могла отвести взгляда от ее глаз, от нее самой…
***
А сейчас ей девятнадцать. Но она уже не живет. Просто существует.
Снаружи она кажется слабым человеком, но Розмерта знает, что она
сильная, очень сильная… Просто судьба щедро исчеркала ее жизнь черными
чернилами. Просто жизнь била ее головой о стенку. А она открыто
смеялась ей в лицо. Она смеялась и смеялась. А затем смех внезапно
оборвался, вместе с жизнью Гарри и Гермионы. Она не смогла пережить
смерть друзей, не смогла пережить предательство Рона, когда узнала, что
тот перешел на сторону Волдеморта. На сторону врага. И замкнулась в
себе, переселилась в свой собственный мир.
Два раза она пыталась закончить жизнь самоубийством. Розмерта, целуя
эти маленькие руки, до сих пор ощущала губами мягкие белые шрамы на ее
запястьях. Ее вовремя спасали. И она прекратила свои попытки…
И в итоге оказалась здесь, больше не в силах бороться с наступающим
безумием… - Джинни? – тихо зовет ее Розмерта, надеясь, что та отзовется.
Но она неподвижно сидит на стуле, положив руки на колени и, чуть склонив голову набок, пристально наблюдает на Розмертой.
Эта ее безмолвность и пустой взгляд пугают Розмерту, и она понимает,
что Мелани была права, что не стоило сюда приходить. Что не стоило
оголять старые раны.
Той Джинни, которую она любила все эти годы, больше нет. И не будет. Пора уходить отсюда…
Розмерта подходит к девочке и садит(ь)ся на колени возле ее ног. В
глазах Джинни что-то быстро мелькает, но тут же испаряется, и кажется,
что это только привиделось. Розмерта не может оторвать взгляда от ее
округлившихся глаз. Мутный водоворот в расширенных зрачках затягивает.
Розмерта и сама не замечает, как начинает плакать. Теплые, живые слезы
текут по ее щекам, скатываются по подбородку и разбиваются о холодную
кожу Джинни. Она смотрит на свои мокрые от чужих слез руки и поднимает
взгляд на Розмерту. Все столь же бессмысленный…
- Маленькая моя, что с тобой? – шепчет Розмерта, хватая Джинни за руки.
Ее кожа имеет какой-то синюшный оттенок, сквозь нее просвечивают синие прожилки вен. Она по-прежнему молчит.
Розмерта понимает, что еще пара лишних минут в этой белоснежной палате, и она не выдержит. Что натянутые нервы оборвутся.
Она медленно встает, не отрывая взгляда от Джинни. Сердце кричит ей
прижать девочку к себе и никогда не отпускать. Сердце все еще на что-то
надеется, верит, что ее еще можно вылечить. Разум ледяным голосом
говорит, что это невозможно, что сейчас самое лучшее - это уйти и
оставить ее в покое. Разум знает, что надежды больше нет.
И Розмерта мечется между ними, не зная, кого слушать.
Бросив последний, отчаянный взгляд на Джинни, она осознает, что прав разум.
И сейчас она уйдет, чтобы больше никогда сюда не возвращаться. Больше она не выдержит. Самое лучшее - это забыть.
Забыть эту солнечную девочку, превратившуюся в Снежную королеву.
Забыть ее ярко-рыжие волосы.
Забыть ее большие веселые глаза с дымкой затаенной грусти.
Забыть ее жемчужно-розовые губы.
Забыть ее, забыть…
И белый цвет, что прочно ассоциируется с ней, тоже забыть…
Забыть белый снег, что показал ей насколько удивительна эта девочка с рыжими косичками.
Забыть белую кружку, что она держала в своих руках, когда рассказывала Розмерте о своем первом мальчике.
Забыть белое платье, что было на ней в день ее свадьбы с Гарри.
Забыть белую рубашку Рона, когда он кричал сестре, что у него больше нет семьи.
Забыть белые лилии, которые она клала на могилу Гарри, утирая при этом слезы.
Забыть эту белую палату, где она навечно заперта.
И, перед тем как навсегда уйти, она легко касается губами ее губ.
Внезапно Джинни словно оживает. Ее губы раскрываются навстречу, ее язык
касается губ Розмерты. Она углубляет поцелуй, полностью растворяя
Розмерту в себе. Их первый поцелуй. И последний…
Сердце отчаянно бьется в груди. Неужели?… Неужели она все понимает? Неужели есть еще шанс? Неужели?…
Джинни резко и внезапно кусает ее за нижнюю губу. Обе чувствуют
металлический привкус крови у себя во рту. Розмерта вскрикивает от
неожиданности и боли. Руки Джинни упираются ей в грудь и с силой
отталкивают ее от себя.
Розмерта утирает кровь с подбородка и пытается отдышаться. Сердце с
грохотом бьется о грудную клетку, рискуя разбить ее. Тело покрывается
сотней мелких мурашек, неожиданная слабость волной накатывает на нее.
Она подымает потрясенный взгляд на Джинни и… и сердце, замирая,
проваливается, с грохотом ломая все мечты. Тлевший огонек надежды
безжалостно заливают ледяной водой.
Джинни смотрит на неё все тем же бессмысленным и пустым взглядом.
Разум оказывается прав. Сердце опять проиграло. И Розмерта, утерев слезы, уходит. Уходит навсегда.
Как только дверь за ней закрывается, хриплый, надтреснутый голос разбивает образовавшуюся тишину:
- Прощай…
И снова белизну комнаты разрушают только рыжие волосы. Словно маленькое пламя на снегу...
