- Ты оглохла? Повторить по слогам? Убирайся из моей постели, моей комнаты, моей жизни.
- Но… Почему?
- Грейнжер, победа над Темным Лордом плохо сказалась на твоих
умственных способностях. Ты определенно потупела. Или ты действительно
считаешь, что между мной и тобой может что-то быть?
- Но мы… Только что… Сейчас… Было.
- Не мы, Грейнжер, а ты и я. Мне было плохо, и я тобой воспользовалась.
У тебя передо мной был должок. И хороший трах показался мне допустимым
возмещением. Хотя, тебе, как истинной гриффиндорке, будет понятнее
слово «месть». Но ей тут и не пахло.
- Какой долг? Месть? За что? Что я тебе такого сделала?
- А тебе не приходило в голову, что я любила Драко? Любила
по-настоящему. О чем ты думала, когда наставляла на него свою палочку?
Когда произносила Авада Кедавра? Наверняка, не о том, что его может
кто-то любить. Что его смерть кому-то причинит боль. Правильно он тебя
презирал: грязнокровка всегда остается грязнокровкой.
Не в
силах больше выносить этот едкий, язвительный тон, Гермиона вскочила с
кровати, кое-как нацепила на себя одежду и вылетела из комнаты Панси
Паркинсон.
Когда все закончилось, я вышла во двор.
Из окна своей комнаты я видела, как эта дрянь убила Драко. Моего Драко!
Мне хотелось задушить ее собственными руками. Опомнись, дорогуша,
сейчас не время давать волю эмоциям. Сейчас нельзя давать не малейшего
повода сомнениям в лояльности. Почувствовав во рту солоноватый привкус,
я поняла, что до крови прикусила губу.
И тут я увидела ее.
Она растянулась на мертвом теле Уизли и ревела, как младенец,
захлебываясь слезами. Ни на нее, ни на меня никто не обращал внимания –
у всех были свои проблемы. Я так и стояла, презрительно глядя на это
жалкое проявление жалких чувств. Или она считает себя Фениксом? Эта
мысль позабавила меня. Хотя выглядела она довольно-таки трогательно.
Джульетта, тоже мне.
Грейнжер повернулась и невидящим
взглядом посмотрела сквозь меня. Красные от слез глаза, припухшие,
искусанные губы, растрепанные волосы… Я напряглась. Она выглядела
слишком соблазнительно.
Я смотрела на нее, невольно отмечая
плавный изгиб бедер под плотно облегающими ноги джинсами, очертание
груди, которую не скрывала свободная футболка. Она определенно не носит
лифчика! Захотелось проверить эту догадку. Глазами, руками, губами. Я
почувствовала знакомое ощущение внизу живота. Что ж, милочка, ты
заплатишь мне за смерть моего жениха. Заплатишь своим телом.
Я подошла к ней и чуть приобняла, пытаясь поднять на ноги. Судя по
всему, она пребывала в состоянии ступора. Ничего не соображала. Поэтому
безропотно подчинилась. Я привела ее в свою комнату и посадила на
кровать. Рыдания сменились тихим плачем. Я села рядом, обняла ее и
стала гладить по голове, легонько перебирая волосы. Грейнжер
придвинулась ближе и уткнулась мне в плечо. Похоже, это будет легче,
чем я думала.
Мы сидели так около часа, пока я не
отстранилась от нее, заглянув в глаза. Взгляд все такой же
бессмысленный. Тем лучше. Я легонько коснулась губами виска, уголка
глаза, проложила дорожку поцелуев по контуру скулы и, наконец,
дотронулась до губ. Сначала легко, нежно. Ее губы были мягкими и
теплыми. Я обвела их языком, поглаживая руками ее спину. В тот момент
когда мой язык скользнул ей в рот, взгляд Грейнжер стал осмысленным. На
мгновение мне показалось, что она оттолкнет меня и с воплем убежит из
комнаты, но вместо этого она стала отвечать на мой поцелуй. Это
действительно оказалось гораздо проще, чем я думала! Ее неумелые,
неловкие ласки возбуждали меня. Удивительно, но факт. Стянув с нее
футболку, я принялась ласкать грудь. Какая совершенная форма – идеально
помещается в ладони. И соблазнительные бугорки твердых темных сосков, к
которым так и хочется прильнуть губами, укусить. С ее губ сорвался
тихий стон, когда я осуществила это.
Моя одежда полетела в
угол комнаты, вслед за ней – ее джинсы и кружевные трусики. Она
казалась такой хрупкой и ранимой, что хотелось причинять ей боль снова
и снова. Не поцелуи – укусы. Жестокие, грубые ласки. Я рассмеялась,
когда поняла, что именно это ей и нравится. Кто бы мог подумать?
Мой оргазм, затем – ее; все смешалось в вязком, приторно-сладком
тумане. Я лежала с закрытыми глазами, пока не начала понимать, что в
комнате слишком холодно, чтобы оставаться обнаженной. Натянув халат, я
посмотрела на Грейнжер. В ней ничего не осталось от той зареванной
гриффиндорской умницы, что пару часов назад оплакивала тело своего
возлюбленного. Вряд ли она даже помнит о нем сейчас, лежа в развратной
позе на моей постели. Мне стало противно.
