Март, думается Гермионе, никогда не бывает достаточно тёплым. Дом тонет
в талом снеге, кое-где подлатанный, но всё ещё крепкий и приличный на
вид. Гермиона медленно обходит комнаты одну за другой, и везде её на шаг
опережает эхо. На первый взгляд комнаты кажутся просторными, но только
потому, что пусты и необжиты. Луна сидит на ступеньках, всё ещё не решаясь
подняться за ней следом, и пытается понять, как могло случиться так, что
теперь это их единственный дом.
Апрель не даёт даже восстановить дыхание. Луна не привыкла общаться с
магглами и, с их точки зрения, часто ведёт себя странно. Люди шепчутся
у них за спиной, гадая, что заставило Гермиону, молодую девушку, взять
на себя заботу о помешанной дурочке, которая даже не родственница ей.
Гермиона ненавидит эти разговоры. Она почти готова согласиться с Волдемортом,
что есть вещи, за которые магглы заслуживают уничтожения.
И в очередной раз забывает отругать себя за эту мысль.
Май обрушивается на их головы неожиданным счастьем и долгожданным теплом.
Во взгляде Луны светится благодарность, и Гермиона позволяет себе думать,
что их побег удался. Что они в безопасности. Она прижимает Луну к себе
и слушает, как бьётся её сердце. Пальцы прилежно отстукивают такт.
- Лучше я подарю тебе метроном, - улыбается Луна.
Это не одно и то же.
Июнь не спеша, поит их солнцем. Теперь они всегда завтракают на террасе.
Луна пьёт воду со льдом, не боясь застудить горло, и только отшучивается,
когда Гермиона пытается запретить ей это. Гермиона давно смирилась с тем,
что ей никогда не удаётся разозлиться на Луну по-настоящему. Может, это
и есть определение любви: найти человека, на которого не можешь сердиться
долго.
Порой Гермиона просыпается оттого, что Луна осторожно дует ей на лицо.
Щекотно и так знакомо. По телу привычно пробегает волна наслаждения, замирая
где-то на кончиках пальцев. Гермиона садится на кровати, и Луна торопливо
притворяется спящей. Гермиона склоняется над ней. Их любимая игра.
В нежность без прикосновений.
Июль приносит жару и скуку. Ощущение, будто их загнали в угол, растёт.
Боль пульсирует в висках, то и дело впиваясь под веки раскаленными булавками.
Этот вязкий, тягучий кошмар продолжается целую вечность.
Днём им приходится прятаться от несносного света в глубине дома и оттуда
наблюдать за солнцем. Оно неторопливо наполняет сад, прокрадывается на
крытую террасу и терпеливо прикидывает, как бы проникнуть в их последнее
убежище. На ночь они раскрывают шторы, впуская в комнаты прохладный ветер,
и ложатся поверх одеял. Они лежат так все ночи. Рядом и не касаясь друг
друга.
Август рассыпается на лепестки. Головки цветов падают в ладони, стоит
лишь к ним прикоснуться; они крошатся, рассыпаются, словно пепел. Ближе
к концу лета запущенный сад всё больше походит на погибшее в огне здание.
Солнце высвечивает чёрные, будто обугленные ветви. Поселившийся в саду
ветер осторожно трогает кресло, забытое на террасе.
Соседи оставляют попытки завести с ними дружбу. Никто не приближается
к их двери, не окликает, проходя мимо. А ведь скоро похолодает и, возможно,
им будет нужна помощь. Гермиона готова проклясть себя за нерасчётливость.
Но палочки у неё нет.
Всё чаще нужно отлучаться в близлежащий город. Луна виновато улыбается,
повторяя, что не сможет пойти с ней. И снова утыкается в книгу. Гермиона
перестаёт понимать её взгляды, им становится не о чем разговаривать. В
который раз она обещает себе поинтересоваться, что именно читает Луна.
Ей, впрочем, всё равно.
Сентябрь означает дожди и ветер с севера. Они снова и снова откладывают
разговор. Зачем? Ведь руки и без того найдут дорогу в темноте. И то, что
они не смотрят друг другу в глаза, не мешает им ночью ложиться под одно
одеяло. Осенью так сложно отказаться даже от капли тепла.
Гермиона не верит в дурное предчувствие, но именно оно овладевает ею
сейчас, в этой натянутой до предела звонкой тишине. Неважно, кто нарушит
молчание первым. Они ссорятся.
Октябрь вновь восстанавливает хрупкое равновесие, лишний раз доказывая
им, что ничего не может быть сильнее жажды тепла. Они топят камин и прибираются
в прогретых комнатах. В этом году они не собираются праздновать Хэллоуин.
Когда дети являются к порогу их дома за сладостями, Гермиона отвечает,
что здесь они конфет не получат. Какой-то нахальный мальчишка загробным
голосом спрашивает, не боится ли она мести тёмных духов.
- Не боюсь. Ведь я сама ведьма, - тон вроде бы шутливый, но дети всё
равно чувствуют что-то неладное. Что-то, что заставляет их посмотреть
на девушку с опаской и поскорее убраться.
Гермиона не помнит, когда Луна в последний раз так смеялась.
Ноябрь пытается похоронить их под снегом. Или же сделать так, чтобы они
утонули в дождевой воде - как получится. "Не выходи из дому, - шепчет
он, - не открывай окон. Лучше подумай, что плохого может принести тебе
умирающий день". И так мутно перед глазами, будто пролившаяся вода
смыла все краски. Пустое пространство, пропасть. Бездна, которая постепенно
затягивает.
Пропасть и бездна - опасные слова. Произнося их, ты не почувствуешь смысла:
их звучание слишком патетично. ПрОпасть - пропАсть, бездна - без дна.
Это значит, что никогда не окончить падения, никогда не удариться о преграду,
никогда не почувствовать опоры в пустоте.
Декабрь вырывает из сонного оцепенения, отняв господство у белого цвета.
Конец месяца - время суматошное и заведомо несерьезное. Они снова находят
силы для радости, полагаясь на всеобщую абсурдную веру, что мир не может
погибнуть в Рождество. И они снова чувствуют себя парой столетия, как
это было в школе - Мисс Заучка Грейнджер и Мисс Ты-что-с-Луны-свалилась
Лавгуд.
Луна развешивает по дому омелу, и они обмениваются подарками.
- А где же обещанный метроном?
- Здесь, - Луна указывает на сердце.
Это не одно и то же. Музыкальный такт - это не их любовь-аритмия.
Январь обычно приветствуют шипение и брызги. Но вместо шампанского они
пьют красное вино. Гермиона утверждает, что это гораздо полезнее для кровеносной
системы. Луна кивает, но очень быстро отставляет бокал.
- Это невкусно, - объясняет она, как-то совсем по-детски передёргивая
плечами. И Гермиона не находит, что ей возразить. Спорить с Луной - ещё
одна вещь, которой она так и не научилась.
Они сидят у камина, их плечи едва соприкасаются. Гермионе хочется верить,
что они - последние жители этого мира, что сам мир давно рухнул и его
осколки сейчас освещает пламя. Что за пределами их дома нет ничего, кроме
снега, и никто не придёт, чтобы вырвать их из спокойствия зимней ночи.
Но и сам снег, мягкий, заглушающий звуки, давно стал для неё метафорой
надвигающейся тишины - неизвестности, в которой таится опасность.
Февраль? Он просто наступает. И Гермиона благодарна за это. Они уже год
живут здесь, в этом доме. Очень скоро март замкнёт круговорот. Время представляется
ей машиной для резки бумаг, в которую один за другим отравляются листы
отрывного календаря. Гермиона запрещает себе думать о Луне с жалостью,
запрещает гадать, сколько ещё кругов им удастся пройти перед тем, как
кончится завод у её сердца.
Люди выдумали смерть, похожей на вспышку молнии: резкой и впечатляющей.
Вот почему им так часто хочется, чтобы жизнь у героев книг и фильмов была
стремительной и короткой. Они не должны умирать как все. Жизнь предоставляет
на выбор два состояния: горение и гниение. Герои должны сгорать: погибнуть
в авто- или авиакатастрофе, умереть от старости или болезни для них не
годится. Это может случиться с каждым. Нет, нужно сделать что-нибудь стоящее,
дабы благодарные потомки... Ну, и далее по тексту.
Очередная ложь, заключает Гермиона. Смерть никогда не будет похожа на
вспышку молнии. Смерть напоминает мокрый снег: навязчивый, но неторопливый.
Такая обыденная, обычная. Смерть проходит мимо, и многие едва сдерживаются,
чтобы не вскрикнуть, а некоторые - чтобы не зевнуть. Но и те, и другие
вряд ли надолго сохранят эту встречу в памяти, словно нечто заурядное
и несколько постыдное.
Однажды, ещё в те времена, когда она старалась использовать каждую возможность
вырваться и хоть немного пожить у родителей, Гермионе пришлось выполнить
одно неприятное поручение. У их соседа была собака, старая и больная псина,
которую давно пора было свозить к ветеринару и усыпить. Гермиона довольно
легко согласилась взять эти хлопоты на себя. Огромный пёс, тяжело дышащий
и грязный, не вызывал у неё особого сочувствия. Это было, конечно, весьма
кстати, ведь в таком деле обычно требуется холодная голова, - но вместе
с тем это казалось чертовски неправильным. Собственное равнодушие огорчало
Гермиону, однако по-настоящему она возмутилась, когда увидела, с каким
скучающим видом выполняет свою работу ветеринар. Его ничуть не заботила
участь собаки, равно как и чувства человека, что её привёл. Он только
беспокоился, успеет ли перехватить пару сэндвичей в перерыве между двумя
посетителями.
В большинстве языков "смерть" - слово женского рода, и поэтому
так заманчиво предположить, что это женщина. Представить, что умирание
сродни прикосновению рук умелой любовницы, на чьих ресницах цветная тушь
и от волос пахнет кофе и карамелью. Но едва ли смерть похожа на женщину.
Скорее, она совсем как тот мужчина-ветеринар, безучастный и нерасторопный.
Вот только он вынужден иметь дело не только с животными, но и с людьми.
Он стар и лыс, служба ему до смерти надоела, а медицинский халат висит
на нём как мешок. Просто один из тех, чьё лицо не задерживается в памяти,
как ни старайся его запомнить. Он не знает ответов на ваши вопросы и не
в силах разгадать даже самую захудалую вселенскую тайну. Порой ему удаётся
состроить гримасу сочувствия, прежде чем он скажет что-то вроде: "Мне
жаль, но случай безнадёжен. Ничем не могу помочь". Однако эта фраза
редко выходит убедительной. Он жмёт вам руку, а пальцы у него мокрые и
липкие. И плевать, чьим законам: науки или магии он следует, просто он
не в силах пообещать даже небольшую отсрочку.
Ребёнком, после вечерней ссоры, не в силах дождаться утреннего примирения,
Гермиона часто тайком смотрела на спящих родителей. Она прислушивалась
к их дыханию в страхе, что оно оборвётся прежде, чем она успеет выпросить
прощения за всё, что натворила. Теперь ночами она точно так же прислушивается
к дыханию Луны, почти желая, чтобы всё поскорее закончилось.
Луна доверчиво тянется к ней во сне.
Гермионе это необходимо. Доверие. Верность. Вера.
Вера хотя бы в то, что март в этом году будет не таким холодным.
