…что и не снилось нашим мудрецам

LemonTree

…в том тайнике, где ты хранишь

Младенческие сны,

Как странник бережет цветок

Далекой стороны.

Льюис Кэрролл, “Приключения Алисы

в Стране Чудес”

1.

Тысячи картин, сотни загадок. Стоит лишь замолчать или посмотреть в сторону, как они уводят все дальше и дальше. И она идет за ними, словно дитя, зачарованное русалками.

Она легко перешагивает кромку реальности и оказывается в долинах, что наполнены туманом, они лежат под пасмурным низким небом и пахнут осенними ветрами, свежо и густо.

Пятно от чернил на её коленке превращается в причудливый узор, течет по ноге, опутывая, и вот уже нет ни спущенных белых гольф, ни черных сандалий, её ноги - она смотрит вниз и видит это: её ноги покрыты узором, словно вытатуированным, до самых кончиков пальцев, и нет больше мантии, и свитера, что стал ей мал и жмет в груди, и рубашки, которая вечно торчит из юбки, нет ничего, что мешало: она вся покрыта черными арабесками узоров, они змеятся по её животу, по маленьким грудям, по шее, по щекам, они заползают на веки, лоб, от их прикосновений разливается прохладная щекотка, кожа слегка зудит, но приятно – так, будто Луна вот-вот разорвется, разлетится над холодной долиной сотней длиннотелых радужных стрекоз… И она поднимает руки и смотрит, как черные завитки скользят по ладоням, и, внезапно срываясь с кончиков пальцев, превращаются в длинные, тонкие, свитые ленты, они расплываются вокруг неё, вращаются, скользят по ней и прочь…

-Луна! Луна, ты слушаешь?

Она с трудом переводит взгляд, в нем все еще отражается туман далекой страны.

-Я рассказывала тебе про…Луна.

Она улыбается безмятежно, ласково:

-Я задумалась. Не сердись, пожалуйста.

-Да уж, задумалась. Я-то считала, ты выслушаешь меня хотя бы сегодня, ведь…

Эти черные ленты, что они означали? Она должна узнать, она вот-вот узнает, и мысль об этом приводит её в возбужденное состояние, она облизывает губы и говорит:

-Пожалуй, я пойду. Мне нужно идти.

-Да куда тебе идти?

-В библиотеку.

-Зачем? Мы пришли оттуда двадцать минут назад.

Она молча идет к двери, она слишком погружена в свои мысли, чтобы понять, что могла обидеть Гермиону.

Эти ленты вокруг неё. Еще одна загадка из долины. И множество других, которые она не в силах разгадать. Она никогда не была дальше опушки того леса. А эти странные животные – не то птицы, не то бабочки? А драконы? Словно отлитые из золота, они стоят на границах долины, застывшие, но не мертвые, о нет, они не мертвы, она-то в этом уверена. А те мелкие зверьки, похожие на белок, но с крыльями, словно у голубей? И тот мягкий мох, голубоватого цвета, он пружинит под ногами, но, если неосторожно ступить, тянет в самую глубь трясины. И ягоды винного цвета, со вкусом карамели. И цветы, с лепестками такими холодными, будто сделаны изо льда, и, если бабочка-птица неосторожно приблизится к такому цветку, то падает замертво, оледенев.

Сотни, тысячи загадок, и она, Луна, должна их разгадать.

2.

-Знаешь, я ему так и сказала: мир не вращается вокруг тебя. Думаю, он был поражен этим открытием. Все-таки они такие примитивные.

Луна сидит на подоконнике, свесив вниз тонкие длинные ноги, она болтает ногами, совершенно не обращая внимания на десять метров пустоты внизу. Гермиона сидит рядом, она подтянула колени к подбородку, и, опираясь спиной на оконный косяк, продолжает свой рассказ:

-Я решила, что не хочу выходить замуж. Все это слишком банально и пошло, и, кроме того, современная колдунья…Луна, ты слушаешь?

-Угу.

-Что – угу? Ты все время витаешь в облаках. Тебе совсем не интересно, что я говорю?

Это звучит как укор, и Луна виновато смотрит на подругу, пытается улыбнуться.

-Конечно же, интересно.

-У тебя был такой вид, будто ты только что проснулась.

-У меня всегда такой вид, - говорит она добродушно.

Гермиона пристально смотрит на неё. Луна вдруг замечает, что черты лица её изменились за этот год, стали более взрослыми, более мягкими, женственными. Гермиона не красится, как многие девочки, и все-таки она уже не выглядит как ребенок.

-Знаешь, тебе нужно что-то сделать с твоей челкой.

-А… а что с ней не так?

-С ней все не так.

-Ну, если ты так считаешь…

-Да. Конечно, глупо думать о внешности слишком много, но все-таки… Давай мы с Джинни что-нибудь придумаем для тебя?

-В каком смысле?

-Я о твоей прическе, - терпеливо поясняет Гермиона.

-Э…ну, пожалуй, я …

Она никогда не думала о своей прическе больше, чем требовалось, чтобы не выглядеть огородным пугалом. Ну… иногда она подозревала, что думает об этом даже несколько меньше, чем…В-общем, наверное, Гермиона права.

-Мы идем в Хогсмид на выходные. Пойдешь?

-Что?…Ах да, конечно.

-Честно говоря, меня вроде как…Рон пригласил, но это неважно.

-Да, - повторяет она эхом, глядя на просвеченные золотыми бликами волосы Гермионы, - конечно, неважно.

3.

В долины спускается плотный, влажно пахнущий туман со скал, оседает капельками на листьях и цветах, на стеблях высокой лазоревой травы. Она бредет по лугу, заросшему этой травой, что достает чуть не до пояса, сбивает капли росы с ярко-оранжевых, крупных цветов, похожих на львиный зев. Из-под ног разлетаются во все стороны бабочки-птицы, они кружат вокруг Луны, исполняя незамысловатый танец возмущения.

Над дальним краем луга колышутся в воздухе эти странные животные, а может быть, цветы: она никогда не видела подобное ни в одной из книг. Они большие, будто просвеченные, полупрозрачные, и переливаются, самыми нежными цветами, какие только могут быть на свете: бледно-розовый, пронзительно- голубой, искристо-желтый, мятно-зеленый. Они колышутся над лугом, такие безмятежные, и красивые, и странные. Она бредет к ним, ощущая слабый коричный аромат…

(громкий взрыв смеха)

-И вот, значит, я и говорю: “На что спорим, это не сработает”?

Луна поднимает голову от стакана, встряхивается, пытаясь вернуться в компанию, что веселится в “Трех метлах”. Рон что-то возбужденно рассказывает, Джинни и Гермиона улыбаются, Гарри в углу болтает с Парвати, остальные хохочут, потягивая сливочное пиво и разгрызая пробную партию орешков Уизли.

-Ну, мы пошли на поле, и он взял метлу, и…

Луна чувствует, как долина зовет её, трогает прохладными пальцами за плечо: она поворачивается и, вместо деревянной спинки скамьи, видит луг и туман, плывущий над ним длинными белесыми полосами.

-Луна!

Гермиона окликает её, когда она уже готова вернуться в долину.

-Луна, ты сегодня сама себя превзошла.

Она оборачивается.

Они все смотрят на неё.

Кто-то сдавленно хихикает.

-Да что это с тобой? Какая еще долина?

Она открывает рот, но вместо нормальных фраз выдает что-то несуразное:

-Долина… Там была долина…Туман, и те цветы…Или животные, в небе…И золотые драконы. Так красиво. Я видела… Вижу…И черные ленты: я не могу понять, что это означает.

Лица у некоторых ребят вытягиваются. Джинни прячет улыбку, Гермиона хмурится, Гарри глядит с легкой тревогой.

Первым не выдерживает Рон.

-Ха-ха-ха, золотые драконы, да? А еще что там было? Морщерогие эти…как их… козляки?

Раздается взрыв недружного смеха.

Чей-то голос отчетливо произносит:

-Полоумная Луна.

-Рон, заткнись! – вдруг кричит Гермиона, и её крик выводит Луну из оцепенения.

Она вскакивает, опрокинув чей-то стакан, выбирается из-за стола и бежит прочь, прочь отсюда.

Едва её нога ступает за порог “Трех метел”, долина раскрывает свои объятия, и Луна падает в них, и утыкается носом в мокрую, пахнущую корицей, траву.

4.

Гермиона догоняет её у входа в гостиную.

-Луна, - повторяет она виновато, - Луна, пожалуйста…

Она оборачивается: большие светло-карие глаза Гермионы смотрят с жалостью и тревогой.

-Прости его, пожалуйста.

Она пытается протиснуться в гостиную, все, что Луна пытается сделать сейчас – это вернуться в свои долины, она уже плохо помнит, почему ушла из Хогсмида (она почти уверена, что там все было очень мило и ничего не произошло. Совсем ничего). Странные слова Гермионы только мешают …

-Я…- говорит она, - Я должна идти. Спокойной ночи, - добавляет она нетерпеливо.

-Что с тобой?

-Ничего, - быстро говорит Луна, и её щеки заливаются краской.

-Нет, я же вижу.

-Ничего, ничего такого.

-Зачем ты сказала это?

-Что?

-Там, в “Трех метлах”, зачем ты сказала это, про…долину? Драконов? Что это было такое?

-Ничего.

Гермиона берет её руку, удерживает, пальцы неожиданно сильные, и Луна подчиняется.

-Это просто… вроде фантазии.

-Странная фантазия.

-Да, - она соглашается почти подобострастно, - Да, ты права.

Гермиона хмурится. Её лицо становится сосредоточенным и суровым.

-Может, и Рон тоже прав?

-Что? Ах, Рон…я не понима…

-Я тоже, Луна. Я просто беспокоюсь за тебя.

Она тянет свою ладонь, но Гермиона держит крепко.

-Я пойду с тобой. Нам нужно поговорить.

-Нет, - Луна внезапно пугается.

-Почему нет? Если все в порядке, то…

-Нет, - она почти стонет.

Гермиона наклоняется к ней, и Луна отшатывается было, но замирает…. Глаза подруги теперь совсем близко, глаза, полные жалости и чего-то еще… И запах, идущий от кожи, от пушистых волос.

Она узнает его, и сердце сжимается от боли/радости. Запах долин.

5.

-Холодные туманы, я понимаю, что там должно быть холодно, но я никогда не мерзла.

-Да.

-И ледяные лилии… Ну, это я их так называю. Цветы, сделанные изо льда.

-Изо льда?

-Ну, или я не знаю, из какого-то ужасно холодного вещества. Там всегда осень, понимаешь?

-Нет.

-Сколько я там хожу, там всегда осень…

Она сидит на кровати, полог задернут, Гермиона подтянула коленки к груди, смотрит серьезно и почти не перебивает. Кивает или задает короткие вопросы. И Луна рассказывает ей про долину.

-Я всегда появляюсь там в разных… видах. И это тоже загадка. Разные обличья.

В первый раз она бродила по лугам с тонкими голубоватыми крыльями за спиной, она была ветром, бестелесным и легким, была бабочкой, была птицей, была сгустком перламутрово-белого тумана.

-…И вот эти ленты, черные ленты, похожие на татуировки, только это не то, чтобы больно…Скорее, так странно. И они вырастают прямо из тела…

Она начинает показывать, как они вырастают, соскальзывают с кончиков пальцев, раскидывает руки, и задевает Гермиону, и та… краснеет. Луна молча глядит на подругу, потом берет её за руку, осторожно, несмело.

-Ты мне веришь? Хотя быть чуть-чуть?

-Д-да, - говорит Гермиона, и вновь краснеет.

-Ты веришь в то, что долина существует?

-Да, - повторяет Гермиона. Она поднимает другую руку и дотрагивается до щеки Луны. Её пальцы немного дрожат. Она вздыхает, придвигается ближе. Луна ощущает этот нежный коричный запах, пытаясь сосредоточиться на рассказе. Но ничего не получается.

В ушах стучат миллиарды пурпурных молоточков. Она начинает дрожать, и Гермиона прижимает ладонь к её шее, а потом говорит:

-Не надо.

-Что?

-Не надо бояться…Ты покажешь мне долину?

Она кивает, и словно спадает пелена с глаз, как это всегда и бывает: да вот же она, совсем рядом. Луна глядит в серьезные карие глаза, замечая крошечные темные пятнышки на радужке, потом поднимает взгляд выше, за плечо Гермионы.

-Оглянись, - говорит она спокойно. Ветер с долины приносит первые прохладные волны. Гермиона поворачивает голову, до последнего момента не отрывая взгляда от лица Луны.

Её волосы взлетают, подхваченные порывом ветра.

И она говорит:

-Идем?

6.

Лиловые волны проходят по траве. Луна опускает взгляд на свои туфли. Они исчезли. Ленты змеятся по лодыжкам, но они не черные. Они серебристые, полупрозрачные, искрящиеся, словно сотканные из звезд.

Она подносит ладони к лицу. Серебряные дымчатые ленты скользят между пальцев, срываются и повисают в воздухе, словно следы патронусов.

-Луна! Луна, смотри!

Она поворачивается к Гермионе.

Та стоит среди оранжевых цветов, лицо пылает. Её тело опутано лентами, они золотые, гладкие, блестящие, они льются вдоль белых бедер, по животу, по маленьким грудкам, по предплечьям. Гермиона отвела руки от тела, словно стоит в воде, пальцы раздвинуты, и между ними течет это мягкое золотое сияние.

-Ты видишь?!

Гермиона поднимает глаза от собственного живота, и её лицо становится еще более изумленным:

-А ты…Ты тоже… Это и есть те черные ленты?

-Да, - говорит Луна, - но сейчас они другие.

-Это совсем не больно.

-Да.

-Даже приятно…

Луна кивает. Ситуация, в которой она увидела Гермиону обнаженной, настолько нереальна, что ей не приходит в голову чувствовать неловкость. Она молча любуется тем, как змеятся линии, повторяющие изгибы тела или мягко изменяющие их: все неправильности исчезают, оставляя идеал, само совершенство: длинные ноги, изящные колени, аккуратный треугольник темных волос, круглое блюдечко живота, длинную шею, тонкие запястья, разлет рыжевато-каштановых волос вокруг лица. Лицо Гермионы покрыто этими золотистыми арабесками, они вьются вокруг губ, глаз, рисуют на щеках замысловатый узор, и льются дальше, вплетаясь в волосы.

-Луна, - говорит Гермиона, - Ты очень красивая.

Это звучит эхом её собственных мыслей.

Она делает шаг к подруге, и ощущает под ступнями прохладную влагу травы.

-Здесь все настоящее?

-Не знаю, - честно говорит она.

-Но мы можем здесь… ходить?

-Конечно.

Гермиона наклоняется и трогает цветок.

-Живой, - говорит она почти тем же голосом, которым отвечает на уроках.

-Тут все живое.

Луна смотрит на дальнюю опушку. Эти животные-цветы все еще там. Они колышутся под серым небом, словно ожидая чего-то. Или кого-то.

7.

Их шаги так легки, что трава почти не примята. Гермиона идет медленно, то и дело наклоняясь, чтобы рассмотреть цветок или бабочку. Луна шагает молча. Шлейф серебристых нитей летит рядом с ней, превращая мир вокруг в череду ясных и размытых полос.

Гермиона окликает её:

-Ты знаешь, что это за животные.

Луна следит взглядом за её рукой.

-Нет. Красивые, правда?

-Да. Но они не… опасны? Я имею в виду, что…все-таки…

-Нет, - говорит она убежденно. – Здесь нет опасностей. Не бойся.

-А драконы? Помнишь, ты говорила о драконах?

-Они спят.

-Все время спят?

-Наверное, да…

Она подходит к Гермионе, и вдруг замечает, что золотые и серебряные нити вокруг них перемешиваются, шевелятся, как от ветра. Серебряный и золотые нити скользят друг около друга, перекрывая, свиваясь. Пока обе девочки наблюдают за этой причудливой игрой, ленты сплетаются и расплетаются, будто выжидают.

-Они, - Гермиона сглатывает, - они будто живые.

-Да, - Луна осторожно вытягивает руку, и серебряная лента срывается, закручивается в воздухе, а затем плавно опадает, - Ты только не бойся.

-Я и не боюсь… Но это… так странно…

Луна издает тихий, нежный смешок:

-Здесь все странно.

Луна дотрагивается до её запястья, и в ту же секунда серебряная лента обвивает руку Гермионы.

-Ох, - выдыхает девочки, наблюдая, как перемещается золотистое сияние – на ленту Луны и серебристое – на ленту Гермионы. Их ленты меняют цвет, стоит лишь прикоснуться друг к другу: это выглядит так красиво, что они начинают играть, дурачиться, меняясь цветами и возвращая себе прежние. Они обнаруживают, что, чем больше прикосновений, тем сильнее меняются цвета, и, напротив, стоит лишь отойти друг от друга, как ленты постепенно принимают исходный цвет.

Наконец, когда игра им надоедает, а цвета лент так и остаются перемешанными, они продолжают свой путь к краю лугов, к тем странным животным, что, кажется, застыли в ожидании. Чем ближе они подходят, тем сильнее колотится сердце у Гермионы: она и сама не может понять, что за предчувствие овладевает ею.

Она бросает на Луну короткий, искоса взгляд.

-Послушай. Там не опасно? Ты точно уверена?

Луна отвечает своим мечтательным, ровным голосом:

-Да. Абсолютно…

-Это ведь твоя долина? – спрашивает Гермиона.

Луна поворачивает к ней лицо, из-за лент вокруг оно кажется еще более безмятежным, чем всегда:

-Наша. Твоя тоже.

-Моя?

-Ты ведь тоже её нашла.

-Ну да. Конечно…да…

Гермиона кивает, слегка сбитая с толку.

8.

Эти животные – или цветы – вблизи кажутся еще более прекрасными, чем с дальнего края долины. Переливы так нежны и деликатны, почти неуловимы. Изредка, словно тонкая рябь, пробегают золотистые или серебряные вспышки – словно отражения Луны и Гермионы, стоящих внизу. Девочки задрали головы и смотрят на волшебные переливы, широко раскрыв глаза. Гермиона первой нарушает молчание.

-Они… правда живые? – шепотом спрашивает она.

Луна кивает.

-Откуда ты знаешь?

-Разве не чувствуешь? Они смотрят на нас.

Гермиона переводит взгляд на облако-цветок. От него исходит слабый и нежный аромат, словно предупреждая, что бояться нечего. И все-таки сердце её слегка сжимается, когда она протягивает ладонь кверху, и золотистая нить устремляется прямо в разноцветное сияние.

Луна глядит на неё с удивлением, а затем тоже протягивает руку. Их ленты где-то там, наверху, сплетаются, будто ручные животные, окрашиваются в цвета облака, и странные создания вокруг них приходят, наконец, в движение: они окружают девочек, окутывают светящейся пеленой, двигаются, переливаясь, словно перламутр, и Луна тихонько взвизгивает. Гермиона, как более рассудительная, хватает подругу за руку, притягивает к себе, бормочет:

-Они не тронут нас, бояться нечего, нечего…

Их и в самом деле не трогают: окружают плотной стеной, так, что они могут видеть долины сквозь переливы и радужные разводы, а затем…

-Смотри! Гермиона, смотри!

Облако вокруг превращается в серебристое сияние, становится меньше, будто сдувается. Несколько секунд плавных трансформаций – и в траву к их ногам соскальзывает серебристая ласка…

- Это мой патронус! Но я не вызывала…

Гермиона хмурится, кусает губу, затем смеется: ласка выныривает из травы, отряхивает шкурку и скользит вокруг её ног, прикасаясь невидимыми шерстинками.

-Мой патронус! Правда, хорошенький?

Луна поднимает голову: животные-цветы исчезли.

-Они исчезли?

-Не знаю… Только погляди на него! Он что… он прогнал их? Или …

Луна улыбается.

Ласка отбегает на несколько шагов и внезапно становится разноцветной, теряет очертания, расплывается.

-Луна!

Вскрик Гермионы будто подталкивает это существо: оно вновь принимает вид облака, кружит вокруг них, едва не задевая лица. И опять – в считанные секунды - принимает облик птицы, парящей высоко над головами… Затем меняет обличья, вызывая у девочек лишь восхищенное оханье: олень, медведь, лисица, кошка, рысь, лебедь, чайка, дельфин…десятки эфемерных фигурок, просвеченных пасмурным светом долин…

-Патронусы, - бормочет Гермиона – Они становятся нашими патронусами… Вот кто они такие…

9.

Когда начинает происходить что-то неладное? Гермиона не может вспомнить. Может быть, когда очередной порыв ветра становится сильнее. Или когда, возвращаясь в долину, они замечают слабое желтое свечение на краю неба. Или когда прыгающие вокруг них патронусы внезапно теряют свои очертания, принимая облик разноцветных облаков, и окружают их, словно пытаются защитить от неведомой им самим опасности.

Тихую пасмурную тишину прорезает первый крик – далекий и протяжный, и Гермиона оборачивается к Луне, чтобы спросить, но наталкивается на испуг в прозрачных глазах. Они поворачиваются на крик, но в следующий момент крик раздается – будто эхо - на противоположном краю долины – и они вздрагивают, ускоряя шаги. Они не произносят ни слова, и, лишь когда крик повторяется в третий раз, Луна останавливается, бормоча:

-Драконы! Драконы проснулись…

-Что?

Гермиона хватает её за руку, не замечая, как потемнели ленты вокруг, тянет.

-Не стой на месте! Бежим!

-Куда?

Она не знает, куда они могут бежать отсюда.

Еще один вопль раздается прямо над их головами – будто гром гремит, и земля слегка трясется под ногами. Луна делает шаг вперед, спотыкается, падает, Гермиона дергает её за руку. Она поднимает голову и видит оранжевое сияние, разливающееся по небу, видит, как из-за горизонта взмывают в небо сотни желтокрылых, орущих потусторонними голосами, тварей.

И впервые пугается по-настоящему.

Патронусы исчезли: во всяком случае, в этом зловещем оранжевом свете их не видно, не видно серебристой ласки, и Гермиона ощущает пустоту, растерянность, печаль. Она все еще держит Луну за руку, и чувствует, как тонкие пальцы впиваются ей в ладонь. Огромное, кожистое, шуршащее чешуей существо стремительно приближается: они обе отшатываются, закрывая лицо ладонями, а затем, не сговариваясь, бросаются бежать.

Мокрая трава хлещет её по коленкам, воздух обжигает легкие… Она выпускает руку Луны, которая бежит медленнее, всего на секунду, но, обернувшись, видит, что её подруга исчезла: прямо перед её лицом колышется плотная оранжевая стена: дым, морок. Гермиона вдруг понимает, что долина вокруг изменилась: ледяные лилии растаяли от жаркого дыхания драконов, воздух стал сухим и плотным, он почти не проталкивается в легкие при дыхании.

Она зовет Луну, сначала пронзительно, громко, потом, потеряв голос, падает на траву и ползет в сторону, где та пропала, обшаривая руками колючие стебли, постанывая, охая.

Первые хлопья, касающиеся лица, она принимает за снег. Затем понимает, что снег не может быть теплым. Её окружает оранжевая мгла, вокруг стоит ор драконов, а Гермиона, как завороженная, глядит на эти сероватые комочки, летящие из пустоты.

Какое-то странное чувство говорит ей, что это такое: это убитые патронусы, сожженные дыханием драконов существа, и больше некому её защитить. Она начинает плакать и, набрав в легкие обжигающего воздуха, кричит.

10.

-Лууууна! – она слышит собственный, полный отчаяния крик, и вздрагивает всем телом.

Что-то теплое прикасается к ней, чей-то голос говорит над самым ухом:

-Тссс…Тише, тише, тише….Шшшш…Все хорошо….Гермиона… Все хорошо…

Она выныривает из удушья, хватает ртом прохладный воздух, садится резким рывком. Широко распахнутые глаза смотрят невидящим взглядом в темноту вокруг кровати.

-Шшшш…Гермиона…Я здесь, с тобой…

Она встряхивает головой, пытаясь вернуться из своего сна.

Твердые ладони прикасаются к её плечам, крепко, но осторожно тянут назад. Она послушно откидывается на постель. Руки обвивают её, прижимают к чужому телу.

-Тише, не надо…не надо…

Она дрожит и судорожно всхлипывает, пытаясь выровнять дыхание.

-Плохой сон? Опять этот сон? Да?

Она кивает, утыкается носом в теплую, пахнущую шалфеем, ткань пижамы.

-Ну всё, всё, успокойся, пожалуйста…Тише, тише….Я ведь с тобой…

Гермиона отодвигается, упирается ладонью в твердую грудь.

Молча переворачивается на спину, затем садится.

-Да что с тобой такое? Это просто плохой сон, просто…

-Я видела во сне Луну.

-Ну?

-Она… Мы разговаривали.

-Эй, послушай меня…

Она выныривает из-под одеяла, босиком, в ночной рубашке, обходит кровать и направляется к двери.

-Гермиона, зачем…

Дверь спальни издает тихий, похожий на всхлип, звук, когда она открывает её.

-Люмос! – голос Рона за её спиной полон скрытого раздражения.

Свет из спальни падает на лестницу, ведущую вниз, и Гермиона на несколько секунд поворачивается к Рону.

-Куда ты?

-Я просто должна.

Рон выдыхает сквозь зубы, откидывается на подушку. Он не в духе, и она может чувствовать это: его напугал её сон, а теперь, когда она уходит от него, он просто злится.

Гермиона ощущает легкий укол вины, когда ступает на лестницу.

Здесь прохладнее, чем в спальне.

Первая ступенька издает привычный скрип.

И Гермиона вспоминает.

11.

Когда они объявили Ордену о помолвке, дом на площади Гриммо радостно загудел. Молли сновала между столовой и кухней, Джинни помогала ей, поскольку все Уизли считали священным долгом отметить это событие по возможности большим количеством съеденного и выпитого. Гарри пытался придушить в объятиях Рона, Гермиону, затем сразу двоих, и ему бы, наверное, это удалось, если бы близнецы вовремя не вмешались. Подвыпивший Ремус излагал свою точку зрения на брак, весьма далекую от консервативной, чем вызывал смешки у Джинни и розовый румянец у Тонкс. Билл и Флер мирно обнимались в уголке, изредка кивая на праздные вопросы публики, будто парочка кинозвезд. В-общем, была одна из тех премилых вечеринок, которые должны надолго запомниться брачующимся.

Когда внимание собравшихся в очередной раз отвлекли какие-то выходки близнецов, Гермиона присела рядом с Луной и незаметно, под столом, взяла её ладонь в свою.

-Ты рада за нас?

Вопрос был бестактен и глуп, но она поняла это лишь потом, бесконечно вспоминая и прокручивая в голове тот вечер и тот разговор.

Луна кивнула. Длинная светлая челка упала на лоб, и Гермиона привычным жестом отвела её от бровей. Улыбнулась как можно безмятежнее.

-Подстричь тебя? Я знаю новое заклинание.

Прозрачные серые глаза смотрели на неё серьезно и понимающе.

Легкая улыбка тронула бледные губы.

Ей показалось, будто откуда-то пришло дуновение ветра: неуловимое, нежное.

Ветер из долины.

И аромат корицы, словно напоминание. Или напутствие.

Или предупреждение? Тогда она не знала об этом.

-Луна, знаешь, ведь я… Помню долину. Всегда буду помнить.

Она так привыкла говорить и объяснять, так свято верила в магию слов, что теперь, перед молчащей Луной, перед этой загадочной меланхоличной улыбкой, ощутила вдруг беспомощность и чуть ли не ярость.

-Я думаю, что…

Она опустила глаза, не в силах вынести серьезный, без тени улыбки, взгляд.

-Тс, - коротко произнесла Луна.

Они помолчали. Луна осторожно освободила свою ладонь.

-Я все понимаю. Желаю вам…

И в этот момент громко ухнуло в конце коридора, словно с треском проломили стену.

Гости и хозяева вскочили, торопливо хватаясь за палочки. Грюм что-то прошипел, и, вместе с Люпином и Гарри, они двинулись к двери.

-Оставайтесь здесь, - бросил Ремус через плечо.

-Мама, девочки, идите в дальний конец комнаты!

Рон ухватил её за плечи, потянул куда-то от дверей, и в последний момент Гермиона успела взять Луну за руку.

12.

Предпоследняя ступенька тоже скрипит, но немного по-другому: более пронзительно и звонко. Вообще, в этом доме почти все двери и половицы имеют право голоса, и никакие заклинания не помогают: так уж здесь принято, и новые хозяева – парочка молодых волшебников – не в силах изменить заведенный порядок. Иногда Гермионе это даже нравится: за полгода жизни здесь она изучила все голоса и может отличить по звуку, куда прошел муж, в какой он сейчас комнате.

Звонкий скрип под ногой возвещает о том, что она почти достигла первого этажа. И от этого звука вновь приходят воспоминания.

Им удалось прогнать почти всех – третий дементор отшатнулся, когда серебристая ласка бросилась наперерез, и Гермиона в отчаянной попытке потянула неожиданно тяжелое тело по полу, потянула прочь от того места, где только что проклятая тварь склонялась почти к самому лицу Рона.

Она пронзительно закричала, когда Рон выронил палочку, и в ужасе замолчала, когда на длинные пальцы, беспомощно шарившие по полу, наступил изящный каблучок сияюще-черного сапога…

Кто был под маской – они так и не узнали. Тем двоим, что устроили нападение, удалось скрыться. Это было что-то вроде разведки боем, призванной не столько уничтожить, сколько напугать.

Вид пальцев Рона, расплющенных этим каблучком, вывел её из ступора, и ласка-патронус заскакала по воздуху, оставляя за собой серебристый след.

Потом она тянула и тянула тяжелое, неповоротливое тело, тянула к себе, прижималась нему, плакала, дышала на заледеневшие пальцы, звала его, пока не задрожали темно-рыжие ресницы и его глаза не открылись.

-Двое пожирателей и, по крайней мере, шесть дементоров! Блять!

Фред Уизли над её ухом произнес эти слова с такой горечью, что она вновь задрожала.

-Там, внизу… Кто-то из наших, - прошептала она. В горло набилась пыль, говорить было трудно.

Он услышал.

-Да…Черт… Побудь тут, присмотри за Роном…Он в порядке?

-Не знаю…

Фред перепрыгнул через неё и скрылся в дверном проеме.

Где-то в доме еще слышны были звуки борьбы и глухие удары заклинаний.

Она прижала голову Рона к своей груди, чувствуя, как страх уступает место усталости. Патронус скакал среди разломанной мебели и кучек штукатурки, словно его выпустили на прогулку.

Она помогла Рону подняться, он шагал неуверенно, будто пьяный. У порога комнаты он согнулся пополам, и его вырвало прямо ей под ноги. Она подхватила его, ощущая, как что-то порвалось в плече – как оказалось позже, растянула сустав.

Они не прошли и пяти шагов, и она поняла, что больше не может сдвинуться с места. Но она должна была идти. Гермиона усадила Рона на пол, осторожно прислонив спиной к стене.

Присела рядом с ним.

-Рон. Я должна пойти. Помочь нашим…и…там…

Его осоловелый взгляд блуждал по комнате, бессмысленный, чужой.

-Не ходи никуда. Слышишь? Слышишь меня?

Он медленно кивнул.

-Я пойду…помогу им… Там…там Луна.

13.

-Гермиона, ну зачем это? Зачем опять?

Скрип предпоследней ступеньки. Она оборачивается. Рон стоит на лестнице. Рыжий вихор торчит на затылке, словно у мальчишки. На нем хлопковая пижама, которую она подарила ему на прошлое Рождество. Он высокий и худощавый, с бледным, некрасивым лицом, с большими неуклюжими кистями. И она любит его, она понимает это внезапно и с какой-то болезненной нежностью: она любит его, в каждое из мгновений жизни. Может, именно эта мысль придает всему происходящему острый привкус вины и сожаления.

-Я должна.

Он делает шаг по направлению к ней, затем еще один, и еще.

-Не ходи туда.

-Рон…

-Не ходи. Пожалуйста.

Она встряхивает головой, скрещивает руки на груди – как всегда во время их споров. И отводит взгляд.

-Иди спать, Рон.

-Если ты пойдешь со мной.

-…

-Послушай, это…

-Иди спать.

-Это не может продолжаться. Мы должны что-то с этим делать. Ты или я, или мы вместе, мы должны решить…Ты не понимаешь?! Не понимаешь?

-Рон, я…

Он повышает голос.

-Не понимаешь, что так нельзя?! Что ты только бередишь эти… эту…рану. Все напрасно, и не я это сказал, а…

-Рон!

-А что мы будем делать, если…когда появится ребенок? Ты думала об этом? Я думал. И я считаю, что…

-Не надо…

Она отворачивается от него, идет к двери в комнату, что примыкает к гостиной.

-Я знаю, тебе тяжело об этом думать, но, Гермиона, так больше нельзя! Это безумие. Ты устала, ты измотана, да и я тоже…Ты перепробовала все, разве что темной магии еще не хватало! Это безумная надежда, пустая надежда. Все, даже Дамблдор, считают, что…

-Нет, - говорит она твердо, с той железной убежденностью, что появляется только в бесконечных спорах с самой собой, - Нет.

-Нет? Что “нет”!?

-Рон, есть такое, “что и не снилось нашим мудрецам”. Может, ты не слышал об этом. Мне жаль. Правда, жаль…

-Глупости, - его лицо наливается кровью, - И подумай сама, как мы живем! Нельзя принимать гостей, толком нельзя даже отлучиться отсюда. Это ад, ад для тебя, для меня… для неё тоже! Все так считают, а ты почему-то решила, что можешь…

Она молча идет по коридору, сосновые половицы приятно холодят босые ступни.

-Есть же средства, чтобы решить все это. Есть святой Мунго, есть частные клиники, черт возьми! Ты просто не хочешь смотреть правде в глаза. Это так глупо, послушай меня, Гермиона!

Он почти кричит.

У двери, окрашенной белой краской, она замирает.

Всего на несколько секунд, чтобы вспомнить.

14.

Все, что было видно с верхней ступени лестницы – клубы странного желтоватого дыма.

В наступившей тишине ей стало жутко, захотелось вернуться назад, к Рону. Откуда-то донесся слабый вскрик, и снова дом погрузился в тишину. Странную, липкую тишину. Она сделала шаг, еще один, и тогда заметила его. Он стоял на лестнице: высокая, закутанная в темно-серое, фигура. Луна болталась у него в руках, будто кукла.

Он склонился к самому лицу своей жертвы, припал к губам почти нежно, почти с благодарностью. Серые пальцы впились в голубой свитер на плечах Луны.

Гермиона подняла палочку. И патронус метнулся к дементору, будто приглашая поиграть.

Вопль этой твари разбил тишину, у Гермионы заложило уши. Вопль выродился в нечто неслышное, но разбивающее мозг, пронзающее его, будто игла… Она пошатнулась, упала. Увидела, как тело Луны выскользнуло из серых ладоней, с глухим шлепком ударилось о ступени и скатилось вниз.

Дементор бросился прочь, патронус преследовал его, и все-таки Гермиона запомнила звук, который он издал на прощание, короткий, похожий на рык: удовлетворенный, сладострастный звук, торжество насыщения.

Потом она сползала вниз по ступеням, сползала осторожно, преодолевая боль в подвернутой ноге.

Потом чьи-то руки подхватили её под мышки: это был Джордж, он помог ей подняться, и она пробормотала:

-Луна! Луна внизу, там…

Потом они спускались вниз, бесконечно долго, медленно, нащупывая перила в этом желтом дыму. Появились остальные: Гарри, Фред, Билл, Молли. Ремус сидел на полу в коридоре, одна нога у него была в крови от самого колена. Джинни и Флер спустились сверху, с двух сторон придерживая Рона за пояс.

А потом она увидела тело.

Голубой свитер высоко завернулся на спину, из-под него торчала мятая, в серых пятнах пыли, рубаха.

Юбка задралась, обнажая белую полоску трусиков. Это было нелепо, неправильно, стыдно, гадко…

Одна туфелька валялась у лестницы, и голая ступня казалась беспомощной и мертвой.

Серебристая ласка отпрыгнула от Луны, когда Грюм и Тонкс опустились рядом с ней на колени. Тонкс осторожно перевернула её.

-Шоколад, - хрипло сказал Ремус.

-Поздно, - Грюм потрогал шею девушки.

Огромные безмятежные глаза удивленно смотрели в пустоту, куда-то сквозь потолок дома на площади Гриммо.

15.

Как всегда, перед тем, как войти, она делает над собой усилие. Преодолевает страх, бессилие, желание сбежать.

Она толкает дверь, и та отворяется бесшумно: единственная дверь, не издающая ни звука, словно дом решил не тревожить обитательницу комнаты.

Гермиона перешагивает порог. Желтый, туманный свет от фонаря сочится сквозь шторы. Кровать, застеленная вязаным покрывалом. Мягкий ковер под ногами. Несмотря на тщательно воссозданный уют, здесь витает ощущение пустоты.

Фигура в кресле у окна остается неподвижной, когда Гермиона подходит ближе. Она наклоняется к ней, осторожно трогает ладонью лоб, щеку. Прохладная кожа, гладкая, но неживая, будто фарфор.

Гермиона садится перед ней на колени, вглядывается в застывшее лицо.

Луна не повзрослела ни на мгновение. И лицо, навеки замершее в одной и той же гримасе, не изменилось: все те же изломанные, домиком, брови, расширенные зрачки, делающие глаза почти черными, слегка приоткрытые губы. Иногда через нижнюю губу тянется серебристая ниточка слюны: что-то вроде рефлекса. В первый раз она приняла это за признак возвращения.

Но только в первый.

Гермиона протягивает руку, дотрагивается до холодных пальцев Луны. Они мягкие и податливые.

Делает то, что делала десятки раз до этого. Кладет голову на острую, обтянутую шерстяной сорочкой, коленку. Закрывает глаза.

-Я опять была в долине.

Каждый раз, начиная говорить в этой комнате, она слегка пугается своего голоса.

-И ты была там. Со мной. Помнишь ледяные лилии?

Молчание в ответ. Гермиона слышит, как колотится её собственное сердце.

-Ты должна вернуться. Просто заблудилась, с кем не бывает… Но патронусы живы, и ты вернешься. Я знаю. И буду искать тебя.

В ответной тишине ей чудится вопрос.

-В этот раз не смогла…Я проснулась. Ты уж прости. Но мы сможем, слышишь?

-Я никому тебя не отдам.

-Всегда буду с тобой, здесь.

-Ты тоже должна верить. Искать. Не сдавайся, ладно?

Она протягивает руку, отводит со лба Луны светлую челку.

-Рон тоже в тебя верит.

Гермиона думает, будто маленькая ложь здесь только во спасение.

Где-то на кухне Рон, негромко чертыхаясь, позвякивая чашкой, заваривает пакетик чая. Он зол. Он расстроен. И он ни во что не верит.

Но Луне будет легче бороться, если она будет знать, что…

Гермиона трогает коленку, гладит её, почти по-матерински нежно.

Она помнит о том, что не получит ответа, что пальцы и щека останутся холодными, что невидящий взгляд будет смотреть в темноту, пока не забрезжит рассвет, и в комнату не протянутся первые прозрачные лучи…

Но она будет говорить. Расскажет о ледяных лилиях, бабочках-птицах и облаках-патронусах.

Расскажет, как две девочки приходили в долину, как ленты меняли свой цвет, если дотронуться друг до друга.

Расскажет, как пахнет лиловая трава под осенними ветрами.