Легкий
майский ветерок, и ветка тепличной черемухи стучится в окно. Окно со
скрипом открывается, посыпая студентов крошками прошлогодней побелки–
на некоторых больших пластинках ещё видны вечные «Я люблю тебя, Аннет»
или «Биннс должен был умереть». Ветка протискивается в оконную щель, и
класс наполняется тяжелым сладким ароматом белых цветков; от него
слипаются веки и кружится голова. Каким же образом она умудрилась разбить свой бокал, вместо того, чтобы превратить его в бабочку?
Лаванда с трудом сдерживает зевок и медленно поднимает палочку.
-Репаро!
Но осколки бокала так и остаются лежать на столе, ослепительно сверкая
в пыльном столпе света и пуская по всему классу стайки солнечных
зайчиков. Светлые кудри опутываю шею и плечи, мантия сбилась на груди,
галстук удавкой сжимается на горле, голова гудит от жаркого цветочного
запаха, и отчаянно, безумно хочется спать.
Ведьмополитен лежит
на коленях, от его страниц заманчиво веет шелком, перьями и вечерним
гламуром, но этот коктейльно-французский шик кажется нелепым, фальшивым
и неуместным в запыленном классе трансфигурации, на последней перед
обедом паре.
С соседних парт Лаванде строит глазки когтевранская
команда по квиддичу, Парвати сонно рассматривает свой маникюр, бокал
Невилла неожиданно подлетает к самому потолку и падает прямо на голову
Симусу, однако, разморенный майским солнцем класс даже не реагирует на
это, вяло произнося заклинания.
Лаванда, прищурившись, смотрит на свои осколки.
- Ре…репаро…
Стеклышки
не двигаются с места, мерцая на лакированной поверхности стола, палочка
почему-то становится всё тяжелей и неожиданно выскальзывает из
ослабевших пальцев, падает на пол.
О, Мерлин…
- Мисс Браун. В чем дело?
Запыленный
луч света выхватывает из полумрака учительской острый носок
учительской, после - широкую складку на черной мантии, худощавую
старушечью ладонь, а затем – худое строгое лицо преподавательницы.
- Где ваша палочка?
Лаванда
невольно сжимается на стуле под суровым взглядом и теребит в ладонях
рукав мантии. Как сказать ей, что палочка укатилась чуть ли не на тот
конец класса?
- Мисс Браун, вы меня слышите?
Тугой
пучок на затылке, тонкие очки в темной оправе. Классическая училка – из
тех мегер, что вызывают бешеную ненависть в школе, горькую ностальгию –
после, запоминаются на всю жизнь и являются неизменным атрибутом
хулиганисто-романтического детства.
- Вы спите, мисс Браун?
- А? Что?
МакГонагалл
неодобрительно смотрит на её разметавшиеся по плечам кудри и
подведенные голубым глаза. Лаванда поспешно собирает волосы в хвост –
пушистые наэлектризованные пряди никак не отлипают от мантии – и
осторожно подпихивает «Ведьмополитен» на колени сидящей рядом Парвати.
Длинные сухие пальцы - без колец, как невольно замечает Лаванда –
касаются её запястья, и в момент соприкосновения с треском проскакивает
заряд статического электричества.
- Я всего лишь хочу
напомнить вам, мисс Браун, - теперь она наклонилась к самому её лицу, и
стала постукивать свой палочкой о спинку её стула, - что сдача экзамена
уже через неделю. А вы не можете ни совершить элементарную
трансфигурацию, ни даже восстановить разбитый по вашей же
невнимательности предмет. Репаро!
Осколки взметнулись в нагретом воздухе, мгновение – и бокал, целый и сверкающий, мягко опустился на парту.
- Плохо!
В
этот момент МагГонагалл неуловимо напомнила Лаванде какую-то страшную,
хищную птицу. Её профиль в размытых лучах полуденного солнца казался
неожиданно острым, стремительным – тонкий длинный нос, разлетающиеся
брови, высокие четко очерченные скулы.
- Профессор, я…
-
Я сказала – плохо. Вы не сдадите экзамен, мисс Браун, если будете
работать хуже мистера Долгопупса – а сейчас это так и есть, я вас
уверяю, - и вместо выполнения домашних заданий проводить время у… в
башне.
Укол. Намек на чаепития у Трелони задел за живое. Лаванда
медленно закрыла глаза. Почему ей приходится расплачиваться за их
взаимную неприязнь? И почему Трелони в глазах МакГонагалл неизменно
ассоциируется с бездельем и мракобесием?
- Но это моё личное время!
- Вы находитесь в школе, мисс Браун, а не в цирке.
Вот
теперь она действительно казалась разозленной. МакГонагалл вытянулась,
как струна, она будто собралась вся в единый раскаленный натянутый
шнур, готовый в любую секунду лопнуть.
- Кроме общего
домашнего задания вы должны будете самостоятельно освоить четыре стадии
трансфигурации бокала в насекомое и обратно. Ваша палочка.
- Она… - Лаванда мучительно покраснела, - она… укатилась. Куда-то, - глупо прибавила она.
-
Очень жаль, что представители моего факультета, - акцент на Гриффиндор,
как обычно, - так легкомысленно относятся к своей работе.
МагГонагалл развернулась к полусонному классу.
- Урок окончен. Мисс Браун, ищите палочку.
Лаванда
наклоняется за палочкой, и несколько белых душистых цветков, будто
вырезанных из тонкой папиросной бумаги, падают её на плечи. Черт. Черт.
МакГонагалл, прямая, как палка, вышла в смежную комнату. На
мгновение нетвердые тоненькие лучи солнца высветили в дверном проеме её
высокую худощавую фигуру – чем-то она напомнила Лаванде с детства
знакомый силуэт бабушки. Но стоило ей подумать о доме, как слезы
невольно навернулись на глаза. До экзамена оставалось меньше недели…
Дома будет скандал. Она ведь не сдаст его, не сдаст.
Ну, мать
покричит с месяц, потом успокоится. Отец, вероятно, накажет –
сокращение денег на личные расходы или что-нибудь вроде того. Но
бабушка, бабушка… Черт.
<>От неё вовсе не ждали отличной учебы и
министерских грантов – предполагалась, что для собственного спокойного
благополучия Лаванда должна просто нормально сдавать все экзамены, не
отставать от класса. Но чтобы быть хуже Невилла… - Лаванда стала тереть
тыльной стороной ладони уголки глаз, пытаясь сдержать слезы, но они
почему-то текли и текли, и это, кажется, скрыть было невозможно.
- В
чем дело, мисс Браун? – МакГонагалл чудесным образом снова оказалась в
классе – она стояла прямо над ней, вопросительно подняв брови.
- Ни… ни в чем, - всхлипнула девушка, отчаянно пытаясь унять дрожь и поспешно смахивая с плеч цветки черемухи.
- Вы
уверены? – о, что-то было в её голосе, что-то такое… странное,
магнетическое, что пугало и восхищало одновременно. Не ответить было
невозможно. Сказать неправду – тоже.
- Скажите… -
Лаванда с трудом приподнялась с пола, собирая с лица спутанные волосы,
- скажите, я правда… так глупа? Что не могу сдать школьный экзамен? После
этого вопроса должно было произойти что-то жуткое. Сказанное явно было
слишком… ну, если не фамильярным, то вольным, уж точно. К директору?
Отработку?
<>Но – странно, странно – МагГонагалл не сделала ничего
из того, что можно было ожидать. Она и не сдвинулась с места. Снова
хрупкий солнечный лучик скользнул по её лицу, сняв за секунду с десяток
масок: Лаванда завороженно смотрела, как на её немолодом лице живо
сменяются эмоции и чувства: недоумение, удивление, что-то, похожее на
понимание, легкая ирония, задумчивая… мечтательность? Тонкие губы
изогнулись в полуулыбке, брови слегка приподнялись в вежливом
удивлении. Бесшумно колыхнулись складки неизменной зеленой мантии, и
МакГонагалл повернулась к окну, рассеянно скользнув взглядам по
белоснежным гроздьям черемухи.
- Не говорите ерунды. И перестаньте плакать.
- Я не…
- Я
же вижу. Милое моё дитя, - она горько усмехнулась, - доводилось ли вам
терять по собственной глупости настоящих, живых, дорогих вам людей?
Видели ли вы, как по вашему недосмотру, ошибке в ваших же расчетах
гибнет человек?
<>Лаванда в изумлении молча изучала взглядом её узкую спину на ослепительном прямоугольнике окна
- Не думаю. Вы не знаете, что такое глупость. Ваши нелепые промашки в трансфигурации ничего не значат, Лаванда.
- Но… мои родители…
<>Глаза
вновь заслезились, и она не смогла договорить. Лаванда лишь опустила
голову – низко-низко, чтобы не было так стыдно. МакГонагалл медленно
обернулась, глядя на неё с каким-то странным выражением лица.
- И
это вас волнует? – спросила она, и Лаванда поняла, какое владеет ею
чувство – изумление, и только. – И из-за этого вы чувствуете себя
глупой? И – несчастной?
А как же иначе?..
- Моя бабушка…
- Моя бабушка не видела меня годами. Вас это удивляет? – МакГонагалл коротко усмехнулась. – Подойдите сюда. Вот так вот, рядом…
В неровном солнечном свете её лицо изброждали складки и морщины, но в глазах была странная, почти ребяческая искра.
- Разве все эти ваши страхи имеют значение? Как преподаватель я, разумеется, не должна говорить это, но…
Тонкая сухая рука взметнулась к её лицу, замерла на мгновение и медленно, тяжело опустилась назад.
- Посмотри же на себя, девочка. Взгляни, ты совсем юна, ну же, вытри слезы. Что может тревожить тебя в семнадцать лет?
МакГонагалл
пристально смотрела на неё, а Лаванда, не зная, как вести себя и что
говорить, зачарованно изучала взглядом гроздья черемухи за окном.
Длинный жесткий палец осторожно провел по её раскрасневшейся щеке.
-
Твоя кожа ещё не увяла, твои глаза сияют, у тебя сильное и стройное
тело, у тебя… всё ещё впереди, а ты плачешь из-за школьных отметок?
Улыбнись же, Лаванда.
Ещё одна слезинка медленно скатилась по
горящему лицу. МакГонагалл легко, почти нежно улыбнулась и села за
ближайшую парту. Несколько седых прядей выбилось из её прически, что
придавало ей несколько растерянный вид.
- Я не понимаю. В вашем
возрасте – о, видит бог, это было давно – я и не думала всерьез об
учебе. Просто делала то, что… ну, чем занимаются все юные леди и
джентльмены. Свидания и… l`amour, как вы это зовете?
Стук в окно. И белые цветы, разбросанные по залитому солнцем полу.
- Ты же понимаешь меня, Лаванда?
И сладкий удушливый запах по всему классу.
- Нет?
Она
почти понимала. Да, эти нахальные подмигивания, подтеки туши на щеках,
перешептывания в женской спальне, сотни ступенек на входе в
Астрономическую Башню, цветы из запотевших теплиц, Ведьмополитен – вся
эта любовь, что журавлями-записочками парила над школьными партами.
- Меня… это… пугает. Нет. Я не понимаю, о чем вы говорите.
В
теплом воздухе словно искра проскочила – МакГонагалл прикусила губу,
изучая её тяжелым, задумчивым взглядом. Непрошенные слезы снова
навернулись на глаза: теперь уже тяжкое, тоскливое ощущение того, что
ты что-то теряешь, упускаешь, мысль о том, что ты безнадежно опоздала,
не дают покоя.
- Я затерялась как-то. Но – обещаю! – я выучу, выучу четыре стадии…
- Дурочка. Неужели ты – такая… Неужели ты не знаешь… Ну, вот этого, к примеру?
МакГонагалл
лениво изогнулась, как кошка, и легко коснулась своими губами её губ.
Это произошло так случайно и естественно, что можно было этого не
заметить – Лаванда рассеянно посмотрела в окно и только потом, через
несколько секунд после поцелуя, на неё навалилось ошеломляющее,
пьянящее осознание случившегося. Её поцеловали.
- Нет. Не знала… до этого.
- Радуйся тогда. У тебя же всё впереди.
- А можно…
- Что?
- Можно ещё?
- Нельзя. Это должен сделать кто-то другой.
- Но почему не вы?
- Потому что у меня всё в прошлом.
- А.
Лаванда
медленно закрыла глаза и прислонилась к горячему стеклу. Она была будто
в трансе – было ни жарко, ни холодно, ни хорошо, ни плохо, и только
смутное чувство безумности происходящего не отпускало её. Приторный
цветочный запах кружил голову, и на губах ещё оставалась прохлада
первого поцелуя.
- Ступай, Лаванда. Через год-другой ты
превратишься в порядочную юную стерву, а пока наслаждайся жизнью. И
вытри, наконец, слезы.
- Спасибо.
Воздух почему-то стал
совсем густым, и Лаванда с трудом заставила себя повернуться, в
странном невротическом спокойствии направилась к двери. Она
чувствовала, что что-то не так, что-то не на месте, но спокойный
негромкий голос будто подталкивал её к выходу.
Шаг, другой. Лаванда открывает дверь, и из коридора веет промозглым холодом.
Что-то не так. Что-то не так.
Что-то надо было сделать.
И
кто-то что-то крикнул. И кто-то позвал её на обед. Но почему-то – и что
только дернуло её? – Лаванда резко развернулась на каблуках и пулей
влетела обратно в кабинет, прорываясь сквозь воздушные глыбы цветочного
запаха. МакГонагалл стояла, повернувшись к окну, и не успела обернуться
на звук её шагов. Лаванда притянула её за плечи и, неловко пряча глаза,
прижалась к её губам долгим, чувственным и неумелым поцелуем.
- А если я хочу, чтобы это были вы?
- Девчонка! – МакГонагалл раскраснелась и отпрянула от неё, вздрогнув всем телом.
- Разрешите прийти к вам?
- Н-нет. Нет.
МакГонагалл
отвернулась к окну, в свою очередь пряча лицо от ученицы. Сама
виновата, - лихорадочно думала она, терзая ветку черемухи, - эти
снисходительные разговоры и – дернул же черт к ней прикоснуться –
зачем… Надо теперь что-то сделать. Подростки всегда воспринимают
действительность слишком остро – рыдают из-за провала на уроке и
воображают себе бог знает что после случайного…
И неважно, что она думает, и неважно, что она снова будет плакать… Подростки всегда плачут. И большей частью из-за ерунды.
-
Вторник и четверг, мисс Браун, если вас так волнует сдача экзамена. К
шести часам. Иметь при себе базовый учебник «Элементарная
трансфигурация», выучить четыре стадии превращения ежа в бокал и
обратно. И не опаздывать.
Она стоит в море
белоснежных цветов против освещенного окна, и глубокие тени залегают в
складках её лица. В этот момент она кажется совсем старой.
