Наверное, войны должны быть
звучными и шумными, но эта большую часть времени – просто холодная,
очень холодная и жадная. У Джинни коченеют пальцы, и ей трудно удержать
в них перо, когда она рисует карту региона, где находится их последняя
мишень. Записи Джинни коротки и точны. Первый полк ауроров - здесь, по
команде переместится направо – сюда, после первой атаки отходит назад,
создавая иллюзию отступления. Возвращается, когда противник перейдет в
наступление, возвращается в полном составе, каждый аурор достанет
фляжку и сделает глоток снейповой Сыворотки Феникса – антидота к зелью
невидимости, которое они выпили перед отступлением. Авроры появятся
прямо из тумана, Джинни представляет это, представляет панику в рядах
Жрецов Смерти, их страх и ускоренное биение сердец, когда им придется
бежать. Их много. Слишком много. Засада!
Какая ирония в
том, думает она, насколько все это напоминает шахматы - все Уизли были
превосходными игроками, но как шахматист прославился именно Рон, и
только она одна из всей семьи была ему достойным соперником. Не такое
уж и «семейное» дарование, получается. Сколько иронии в том, что она
здесь, его неистовая Джинни, которую он всегда старался защитить –
сколько иронии в том, что она разбирает бумаги, рисует карты, когда Рон
покоится под вершком дерна у развалин того, что раньше было Хогвартсом,
и его плоть тает под дождями, как весенний снег.
Стратегии
удаются ей хорошо. После того, как она занялась планированием миссий,
ауроров стало погибать гораздо меньше – особенно с тех пор, как Снейп
решил работать с ней, соединив силу зелий и заклинаний. Теперь их
операции если и не беспроигрышные, то хотя бы не самоубийственные.
Какая
ирония, что сам Снейп иногда называет ее слизеринкой, и в его глазах
светится удовольствие, когда она предлагает что-нибудь особенно хитрое
и удачное. И как странно, что каждую ночь он возвращается к Дамблдору,
старому, израненному, едва живому Дамблдору, хотя и сам Снейп постарел,
его поседевшие волосы кажутся серыми, а взгляд почему-то больше не
пугает.
Джинни иногда задумывается, что они могут дать друг
другу – может быть, всего лишь утешение и поддержку, теплоту,
воспоминания – потому что ледяные коридоры подземелий тонки и наполнены
жизнью, как вены, и так же пульсируют в неверном свете факелов. И нет
другого тепла, кроме тепла человеческих тел – если повезет встретить
здесь человека.
Какая ирония, что Гермиона делит убежище с ней
всякий раз, когда их части располагаются рядом – пятый и шестой полки
встречаются на перекрестках коридоров, некогда бывших частью обширного
лабиринта хогвартских подземелий, а теперь всего лишь небольших
отрезков военных путей сообщения. По ним доставляют припасы.
Медикаменты. Зелья. Оружие.
И, разумеется, солдат.
Какая
ирония, что Орден все еще настаивает на раздельном проживании полов –
как будто одно тело чем-то отличается от другого на этом холоде. Какая
ирония, что умница Гермиона, которая в школе никогда не расставалась с
пером и бумагой, теперь солдат – она идет на битву, и старается выжить,
чтобы потом вернуться и рассказать все.
Какая ирония, что
именно Джинни разогревает ей тарелку пустого супа, когда она
возвращается, оставляет свою работу, книги и свитки, перепачканные,
поломанные перья, наблюдает, как Гермиона жадно глотает скудную еду.
Джинни спрашивает, как там снаружи, чем закончилась битва, а Гермиона
отвечает, и ее глаза пусты, на лице нестираемая усталость, а тело
покрыто шрамами.
Что война сделала с ними - они слишком тощие,
растерявшие былую красоту: волосы Гермионы коротко обрезаны и выгорели
на солнце, плечи ссутулены от позора и тяжести походного ранца. Бедра,
запястья, руки – все тоненькое, как у ребенка, хотя кожа все еще нежная
под сеткой шрамов.
Обе худые, обе замершие – ведь эти коридоры
идут гораздо глубже, чем подземелья в Хогвартсе, и в них совсем не
проникает свет. Кажется, обогревающие чары не действуют здесь. Кожа
Гермионы все же чуть тронута солнцем благодаря дням, проведенным на
поле боя, но Джинни бледная как мел, глаза обведены темными кругами, а
грязная кожа приобрела пепельный оттенок.
При каждой встрече
они моют друг друга: мочалка переходит из рук в руки, скользит по ноге,
трет запястье. Конечно, нет никакой необходимости делать это друг для
друга, но необходимость – понятие относительное, а секундное
прикосновение Гермионы – такое теплое в вечном холоде окружающих их
каменных стен.
Все так естественно, когда однажды Гермиона
возвращается с побелевшим от боли лицом, и Джинни раздевает ее, наносит
на раны заживляющую мазь и усаживает в ванну. Кровь Гермионы
смешивается с водой и кажется экзотическим красным морским цветком, чьи
тонкие лепестки трепещут по воле течения. Все так естественно, когда
Гермиона сжимает Джинни голыми ногами и не хочет отпускать – они не
прикасались друг к другу подобным образом раньше, им хватало просто
объятий. Но так естественно, что Гермиона наклоняется и берет в ладони
груди Джинни, чуть взвешивает их, проводит загрубевшими пальцами по
соскам, прежде чем скользнуть рукой под воду и ввести два пальца ей во
влагалище.
Это так просто. И Джинни не приходит в голову
спросить, почему, или когда, или как это случилось – все это не имеет
смысла, есть только дыхание Гермионы, все еще затрудненное от боли, на
ее плече, и жар ее губ, и пальцы, двигающиеся туда и обратно, так, что
по воде идет рябь, и пепельно-горькая сладость ямки на сжимающемся
горле. Есть только легкие движения пальцев, снова и снова, потом они
приникают друг к другу губами, и Джинни кончает, ее плоть сжимается
вокруг пальцев Гермионы, а смазка смешивается с водой, как раньше
кровь.
Гермиона кончает позже, в кровати, когда обе они
устраиваются на койке Джинни, где спали последние два года: никто в
здравом уме не будет спать в одиночестве, если может позволить себе
роскошь человеческого тепла рядом. Глаза Гермионы широко открыты во
время оргазма и мерцают в темноте, которую не разгоняет слабая лампа.
А
в следующие ночи Джинни размышляет, что Гермиона думает обо всем этом:
предпочла бы она Джинни в других обстоятельствах, в мирное время, или
она выбрала бы темноволосую и черноглазую рейвенкловку с полными
губами, тихую и прилежную, а не тоненькую напряженную Джинни, которая
мечется на постели рядом с ней, не в силах сбежать от кошмаров и
воспоминаний.
Но больше ничего не изменилось: днем Гермиона
уходит на учения, а Джинни возвращается к своим картам. Спускается
Снейп, как всегда в черной мантии и со стопкой книг по зельям, они
рисуют карту за картой, обозначают на них номера и расположение полков
и перевязывают каждый свиток цветной лентой: зеленая для первого полка,
желтая для второго, коричневая для пятого и так далее, прежде чем
отослать их командирам с курьером.
Свиток с коричневой лентой Джинни оставляет, чтобы передать Гермионе, когда та вернется домой (дом
– что за безумное название для их маленького вонючего убежища под
землей), потому что Гермиона приписана к Пятому полку, и она может
передать карту своему командиру, когда отправится на учения завтра.
Гермиона
возвращается, и они трахаются, отстраняясь, только когда Гермиона
тянется за ночной рубашкой. И тогда Джинни говорит: «Я посылаю тебя на
задание», вылезает из постели и шлепает к столу, где свиток с
коричневой лентой дожидается своего часа.
Глаза Гермионы
странно мерцают, когда та разворачивает свиток и начинает читать –
Джинни кажется, что в них промелькнуло удовольствие, что Джинни не
пытается защитить ее, промелькнули страх и горечь.
- Ты
отправляешь меня на передовую, - бесцветным голосом говорит Гермиона, и
Джинни пускается в объяснения: требуется мастер в Трансфигурации, чтобы
поработать над охранными заклинаниями Жрецов Смерти: не разрушить их,
но пробить брешь, достаточную, чтобы прошел пятый полк.
Ах вот оно что.
Джинни
знает, о чем сейчас думает Гермиона: имело ли хоть какое-то значение
то, что было между ними, потому что Гарри больше нет, и Рона больше
нет, и Джинни говорит так мягко, вежливо, отсылая Гермиону в битву. Наверное, - Джинни почти слышит мысли Гермионы, - это
потому, что Джинни не хочет привязываться; или она не может позволить
показать свои страхи, свою привязанность. Сейчас это почти одно и то
же.
Милая любящая все раскладывать по полочкам Гермиона!
Остается всего девять дней.
Они
трахаются часто и жадно, как будто план Джинни, с его четко
нарисованной диспозицией и точной сухой терминологией, разбил все
оковы. И на их шаткой койке Гермиона – дикая и яростная, ее губы
горячи, а поцелуи почти обжигают. Однажды утром Джинни забывает, что
приближается время работы со Снейпом, что Гермиона здесь только потому,
что не пошла сегодня на учения – она забывает, просто забывает все,
пока неожиданно не распахивается дверь и на пороге не появляется Снейп.
Несколько лет назад на этом все бы и закончилось, они застыли
бы в ужасе, не в силах двинуться – но Гермиона только подтягивает
одеяло повыше и наклоняется, чтобы снов поцеловать Джинни. А та
украдкой бросает взгляд на Снейпа: глаза того широко распахнуты, но он
почему-то не выглядит удивленным, когда закрывает дверь и направляется
обратно в комнаты Дамблдора.
Сегодня никаких стратегий.
Ни
завтра, ни послезавтра – это все равно бессмысленно, пока миссия не
выполнена и нет результатов. От девяти дней остается шесть, из шести –
четыре, и вот приходит последний день, Гермиона собирает вещи,
запихивая их в походный рюкзак. Ночью она не занимается любовью с
Джинни, а сидит на постели и накладывает на себя чары: чары, которые
размывают очертания тела, так что противнику гораздо сложнее точно
попасть в нее проклятием, маскирующие чары на палочку, чтобы ее
заклинания трудно было засечь. Гермиона занимается этим почти всю ночь,
пока у нее не начинают слипаться глаза. Наконец Джинни затягивает ее в
постель, здесь тепло и мягко, раздвинутые бедра подруги заманчивы как
никогда. Они медленно трахаются перед рассветом, а потом сразу после
него, в этот раз уже чуть жарче, пока Гермиона не отстраняется, устало
целует плечо Джинни и говорит: «Мне пора».
Девять утра.
Маггловские часы – чтобы не тратить понапрасну магию – сильно упрощают
жизнь. Гермиона должна уйти к девяти тридцати. Она присоединится к
своему полку, и они отправятся немедленно, чтобы через два часа
встретиться с группой Невилла Лонггботтома у назначенной цели,
последнего убежища Волдеморта. А когда начнется настоящая битва,
Гермиона будет держать проходы открытыми для войск, она будет на
передовой линии, она будет…
… Джинни ничего не говорит,
натягивая холодное белье и свитер, она не говорит: «ты вернешься»,
потому что этого она не может приказать сделать, этого она не может
контролировать, стратегия больше не в ее власти, действо развертывается
само. Но Джинни все же находит в себе силы страстно поцеловать Гермиону
на прощание.
А Гермиона не говорит: «по плану я вернусь завтра
утром», не говорит: «береги себя», не говорит: «я люблю тебя». Все это
так фальшиво. А потом ей пришлось отвечать бы за свои слова. Мы не
должны делать из этого трагедию, говорит себе Джинни, но когда Гермиона
укладывает свою палочку и готовится выйти, она бросает только: «пока»,
и этого слишком мало, но может, дело в том, что Джинни не попыталась ее
остановить.
День проходит как обычно. Снейп спускается к ней,
и в этот раз стучится, прежде чем войти. Джинни молча впускает его,
предлагает сесть и начинает готовить чай. Снейп все равно всегда просит
чая, так что зачем медлить… Он не опускает глаз, когда встречает ее
взгляд, их реплики – кратки и по делу, когда они расстилают на столе
основную карту. И Джинни почему-то благодарна ему за это, пока Снейп не
произносит: «Ее полк отбыл вовремя, чтобы встретиться с Лонгботтомом,
все идет по плану».
Джинни просто отвечает: «да», наливает
себе чашку чая и пьет ее в молчании, а потом они возвращаются к работе,
засиживаются далеко за полночь, но от пятого полка не поступило ни
весточки, вообще ничего. Снейп не пытается утешить или приободрить ее,
просто кивает на прощание и желает спокойной ночи, явно не без иронии,
потому что Джинни прекрасно знает, что ее ждет: ночь кошмаров и
Гермиона, разбитая, окровавленная, разорванная на куски.
«Ты вернешься»,
- произносит Джинни в пустоту следующим утром, и назавтра, и потом,
пока наконец не прибывает перевязанный коричневой лентой свиток от
Фултина, командира Пятого полка, в котором говорится, что Гермиона
будет награждена посмертно за то, что пожертвовала собой.
Внезапно. Слишком внезапно. Хотя Джинни и ожидала этого.
Потом
она делает себе чашку чая, но забывает выпить, и только когда много
позже приходит Снейп, вспоминает, но чай уже остыл. Лицо Снейпа тоже
холодно, как и его ладонь у нее на плече – Джинни не чувствует ее, она
не чувствует ничего. И ее руки почти не дрожат, когда она достает
перья. Снейп говорит: «Твое решение было вызвано необходимостью. Она
была нужна на передовой. Мы победили».
Она не понимает смысла
этих слов. Водит пером, сконцентрировавшись на том, чтобы оно не
дрожало, и под ее рукой появляется новая карта. Наконец Снейп убирает
руку и берется за книгу: «Я закончил последние приготовления для
Сыворотки Феникса, но ее слишком мало. Предлагаю сначала дать Сыворотку
третьему полку…»
Джинни разворачивает карту, и письмо с коричневой лентой отброшено на угол стола.
Фултин просто дурак. Неужели он думает, что эта жертва принадлежала Гермионе?
