Дилогия

Elga

Часть 1: “When I Remember When”

Я вспоминаю это, когда вспоминать уже больше нечего, а нечего и в самом деле: счастливых воспоминаний в омуте разбитого сердца и израненной памяти уже не осталось. Когда-то, в другой жизни, это было счастьем, истинной, невозможной радостью. Я помню, как, обуреваемая предвкушением встречи, спешила к маленькой дубовой роще неподалеку от квиддичного поля, чтобы увидеть свою любовь, хоть на миг. Это было солнцем, светом, миром, собравшимся воедино из миллиона осколков, пропустить единожды было преступлением, дважды – смертным грехом. Пропустить свидание еще раз я не могла: если бы я не увидела ее и в третий раз, то умерла бы… от тоски.

Солнце светит возмутительно ярко, небо видится единым размытым лазурным пятном. Птицы заливаются чириканьем и свистом. На школьном дворе стоит дикий гам. Я бегу к ней, попутно поглядывая на часы, и острая, как бритва, зеленая трава безжалостно режет пятки в открытых босоножках.

Я знаю, что, когда я приду, она будет ждать меня там, в прохладной тени раскидистых вековых елей, и легкий лесной ветерок будет нежно трепать ее рыжие локоны, разметав всю радугу ее волос – от золота до каштана.

Тяжело дыша, я вбегаю в лес, кидая беглый взгляд на огромный, могучий дуб, служащий ориентиром, поворачиваю направо. Сердце гулко стучит, и с каждым ударом мне кажется, что оно вот-вот выскочит из груди.

В этой части рощицы деревья растут редко. Видно далеко.. Все как всегда: она - яркая, веселая, любимая - ждет меня, и я, радостно крича, бросаюсь ей на шею. Окружающий мир становится декорацией, не нужной ни мне, ни ей. Она шепчет мое имя, утыкаясь носом в волосы. Ветер становится в тут минуту моим нежданным союзником и дует ей в спину, распушая длинные локоны.

- Бэлла, ну, почему я всегда должна тебя ждать? – немного ворчливо.

- Лил, давай не будем об этом сейчас? – выдыхаю я ей в губы.

- Просто я боюсь, что однажды ты сюда не придешь…

- Не говори глупостей – я никогда не брошу тебя!

- … Я боюсь, что они надавят на тебя и сломают, и ты уйдешь от меня…

- Дурочка! Я люблю тебя, слышишь?! Я никому не позволю разлучить нас, помешать нашему счастью…

- Я люблю тебя, Бэлла…

- Я знаю.

Одна капля запросто может переполнить море, а одна нечаянная слеза прорвет плотину. Сломаться, разбиться о невидимую преграду долга и обязательств, а по ночам сидеть на подоконнике и плакать, уткнувшись лицом в ладони, громко, надрывно, ища понимания только у ночного неба и луны – единственных свидетелей моей боли. Вспоминать то, что вспоминать было нельзя ни под каким предлогом, то, что я должна была похоронить в самых дальних закоулках памяти. Но любовь не спрятать и от нее нельзя отказаться, как от ненужной вещи, не вырвав при этом из груди горячо любящее сердце…

- Блэк, Бэллатрикс!

Это я. Это мое имя. Я вприпрыжку несусь к старой трехногой табуретке, на которой лежит распределительная Шляпа. В отличие от десятков других, первокурсников, нервно заламывающих руки и стучащих зубами, я не боюсь, твердо зная, что меня ждет. Шляпа мягко опускается на макушку, сползает на глаза. В ушах звучит тихий шепот: «М-м-м-м-м…»

Раздумья длятся всего секунду или две, а потом она выкрикивает:

- Слизерин!!!

Я улыбаюсь, глядя направо, на море черных остроконечных шляп, серебряных значков и зеленых форменных галстуков и их обладателей – мою «новую семью», однокурсников. Они хлопают, приветствуя меня, и я неспешно продвигаюсь к столу, сажусь на скамейку рядом с симпатичной ведьмой и разворачиваюсь к центру зала, где продолжается действо, и Шляпе.

Знакомые с детства, полузнакомые и совсем неизвестные мне фамилии чередуются, произносимые голосом профессора МакГонагалл. Толпа первокурсников рассеивалась по залу, занимая пустующие места на скамейках.

- Эванс, Лили!!!

Рыжеволосая девочка, надоевшая всем по дороге своей непрерывной трескотней, несется к Шляпе. Видно, что ей не терпится узнать свою участь.

Ожидание затягивается. Зал, неотрывно следя за ней, шепчется.

- Гриффиндор!

Вскакивает с места, размахивая многострадальной Шляпой, и вызывает смех у всего зала. Смотрю на нее: чистокровная или грязнокровка? Что-то неизвестная фамилия.

Директор встает:

- Долго говорить не буду: вижу, вы голодны. Всем приятного аппетита, – и хлопает в ладоши.

Учителя, сокурсники, гриффиндорцы, среди которых сидит мой брат… С неподдельным интересом рассматриваю роскошное убранство зала. Оторвавшись от, безусловно, интересного занятия – рассматривания оформления Большого зала, я принимаюсь за еду. Неподалеку от Сириуса и его шайки мелькает ослепительно рыжая молния. От неожиданно яркой вспышки щурюсь, но успеваю рассмотреть: Эванс, та самая рыжая девчонка, безостановочно тараторящая что-то своей соседке – тучной девице с туповатым выражением лица. Резко оборачивается, и мое сердце беспричинно замирает: такие удивительные зеленые глаза: большие и сверкающие, как чистые изумруды. Она улыбается, заметив мой взгляд… И почему это мои губы непроизвольно расползаются в улыбке?..

Она была хорошей, справедливой и честной гриффиндоркой. Я была вымуштрованной семьей, дерзкой и нелюдимой слизеринкой. Если она была солнцем, освещавшим любую аудиторию блеском волос, своей сияющей улыбкой, милыми веснушками и курносым носом, я же была ночью, неотвратимой и покрывавшей день и вечер мраком.

Я помню большинство наших встреч, слова, сказанные против воли, случайные касания. Я помню, как симпатия и интерес превратились как по мановению волшебной палочки во влюбленность.

Я пыталась заменить одиночество невольными воспоминаниями, вырваться из черной пучины отчаяния, из его крепких когтистых лап, но не смогла…

- Здесь свободно? – звонкий, как колокольчик, голос. Вздрагиваю от неожиданности и поднимаю голову, рукой отводя упавшую на глаза прядку волос.

Она.

- Да, садись.

Она садится. Нарочито аккуратно вынимает из рюкзака книжку и перо с чернильницей, ставит на парту. Барабанит пальцами по дереву.

- Меня зовут Лили.

- Бэлла.

- Э-м-м-м… - неловкая пауза, – тебе нравится в Хогвартсе?

- Да, думаю, что здесь будет неплохо. Хотя меня больше привлекал Дурмштранг, но мама настояла на Хогвартсе: это ближе.

- И мне тоже тут очень нравится. Пока я не получила письмо, я даже и не думала, что такое, я имею в виду волшебство, вообще существует, да и что я ведьма я не могла представить. Я была ужасно удивлена!!! Но это все оказалось так здорово!!!

Грязнокровка, все понятно.

- Твои родители, они – магглы?

- Да.

Молчание. Хочется сказать какую-нибудь гадость – я знаю их сотни о грязнокровках, слышала от родителей, от тети, от знакомых. Хочется сказать, что все грязнокровки – мусор волшебного мира, а их любители – позор. Но почему-то я не говорю этого ей. Я вообще не знаю, что ей ответить. Смотрим друг на друга: все-таки, красивые, как ни крути, глаза… Хочется смотреть в них вечно.

Трясу головой, разгоняя наваждение. Прочь! Прочь! Прочь!

- С тобой все в порядке, Бэлла?

- Да, все хорошо… спасибо.

Сердце угодило в ловушку.

Я ненавижу Рудольфа, он вызывает у меня отвращение. Я бы убила его, без ножа, без палочки, без веревки – задушила бы его собственными руками! Родители узнали о нас, о наших отношениях с Лили - я могла поступить по-разному: плюнуть на все, предать семью и сбежать с ней на край света, туда, где бы нас никто, никто не нашел, или предать ее, нас, жирно перечеркнуть все, что было и когда-либо могло быть между нами. Мне пришлось выбирать между теми, кого я любила, и больше всего тогда я мечтала умереть, но не делать этого. И я выбрала, тем самым раз и навсегда решив свою судьбу. Семья и обязанности перевесили мою любовь, а родные – ее. Я выбрала легкую жизнь, без борьбы и без потрясений. Без любви и свободы. Я предала ее. Продала. Вырвав себе сердце вместе с необходимой любовью.

- Она – грязнокровка!!!

- Тебе какое дело?

- Я скажу твоей матери, Бэлла!!!

- Шел бы ты знаешь куда, Малфой? Тогда я скажу твоим родителем… ты сам знаешь, о чем!

- Маленькая шантажистка!!!

- Чертов проходимец!!!

Все лучше и лучше я понимаю, что привязываюсь к ней. Мы стали проводить вместе вечера, вдвоем делали уроки, ходили смотреть матчи, правда, болели за разные команды. Повсюду нас сопровождали косые взгляды и перешептывания главных сплетниц школы. Мы могли разговаривать обо всем и бесконечно: я могла рассказывать ей о своей жизни дома, о своих интересах и дошкольных годах, и она не бесила меня, как некоторые другие.

Без нее я не могла прожить и дня.

За окном шел дождь, и крупные капли сильно барабанили по стеклу. Ветер протяжно завывал. Свернувшись клубочком, я лежала на кровати. Родители заперли меня в комнате на все лето, впуская только горничную с едой и Рудольфа. Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!!!

Люблю… Мерлин, если бы я не была такой малодушной…

- Лил, а у тебя есть парень?! – в этот раз беседа ведется о любви.

Внимательный взгляд из-под полуопущенных загнутых ресниц. Но почему я жду ее ответ с тяжелым сердцем?.. Сейчас она скажет, что да, есть, что у них любовь-морковь, а я окажусь лишней… Третьей… Третьей лишней…

- А почему ты спрашиваешь, Бэлла? – не люблю, когда отвечают вопросом на вопрос.

- Да я просто слышала, что у вас с Поттером роман… - с трудом улыбаюсь. Мерзкий Поттер!!!

- Да ты что!!! Так говорят? Вот гадость!!! – топает ножкой и взмахивает рукой.

- Нет?

- Ну, разумеется, нет!!! Выскочка!!!

Мерлин, какое облегчение. Наверное, я слишком бурно радуюсь.

- Ты так ничего и не понимаешь, Бэлла?

- Что?

- Неужели ты ничего не замечаешь? – практически с отчаянием.

- Лили!!! Объясни по-человечески, что я должна была заметить!

- Нет у меня парня, дура ты эдакая! Я тебя люблю!!!

Неожиданно, как удар под дых. А потом шок сменяется… счастьем? Она бросается ко мне и начинает кружить по комнате, заглядывая в глаза. Ее рука скользит по моему лицу, она шепчет:

- Бэлла, миленькая, ну, скажи что-нибудь…

- Это я люблю тебя, Лил… Неужели ты не заметила??

Она счастливо смеется. Я вторю ее смеху. Я сошла с ума? Возможно, но, значит, сумасшествие – это не страшно.

- Бэлла, а у тебя проблем не будет? – выдыхает между поцелуями.

Не будет. Я скрывала это от всех пять лет, от всех, в том числе и от нее. Я врала всем про дополнительные занятия и заданные преподавателями задания, чтобы ускользнуть…

- Я тебя люблю…

- Я знаю.

Я вспомню эти моменты моей жизни, когда мне будет плохо, и полузабытые образы всплывут на поверхность памяти. Я вспомню наше короткое, но яркое счастье…Я вспомню ее: ее глаза, губы, кожу, руки… Черты - родные и милые… Голос - нежный и звенящий. Вспомню. И еще раз прокляну все на свете: семью, что разлучила нас, Рудольфа, себя, ее, мир, любовь… Прокляну все и вся и без сил упаду на кровать… В забвение.

Круг. Второй. Третий. Тысячный. Ноги гудят. Ее нет. Смотрю на часы: десять минут, пятнадцать, двадцать… Раньше она всегда приходила первой, вовремя. Миллионы разных мыслей копошатся в мозгу, и я вижу только один выход: сейчас же бежать в школу, пронестись по этажам, вломиться в гриффиндорскую гостиную и вытрясти из ее сокурсников правду – где она?

Треск сучьев. Тихие чертыхания. С сердца падает пудовый груз.

- Лил!!!

- Бэлла! – несется ко мне. Шарф болтается из стороны в сторону.

- Где ты была, Лили? Я чуть не свихнулась!

- Прости, еле вырвалась, Поттер меня уже достал! Я от него отвязывалась полчаса!

- Напугала ты меня! Никогда больше так не делай! И вообще, хочешь, я прокляну этого ублюдка? – рычу я.

- Не надо, Бэлла, перебесится и перестанет! – она целует. – Слушай, пойдем в замок, сейчас все в Хогсмиде, в Хоге почти никого не осталось а то на улице жуть как холодно. Да и я где-то читала, что целоваться на морозе вредно.

Плевать на мороз. Целую ее, несмотря на протесты, и тащу в сторону замка.

Я вспомню эту нашу последнюю встречу, когда мне будет слишком, непозволительно хорошо. И ярость, и злость вскипят в моей крови, вырвутся наружу, опустошив меня. Я вспомню ее: ее слова, ее признанья, наши встречи. И вновь, уже в который раз, я захочу умереть, но с мыслью, что она любит меня, меня, а не чертова лохматого Поттера. Они вместе – больно. Они рядом – мысль травит ядом. Я вспомню ее голос, шепчущий теперь слова любви другому, ее руки, ласкающие другого, ее глаза, дарящие всю любовь, принадлежащую мне, другому. Я вспомню… И обвиню себя в никчемности и слабости. И мне станет смешно - дико… И я засмеюсь - громко. И истерика будет терзать меня долго, а потом я зарыдаю и опущусь на пол. Меня просто перестанут держать ноги.

Я засну, и в своем беспокойном сне я увижу ее…

Часть 2. «Ты заплатишь за счастье…»

- Мама! Мама!!! Ни за что! Больше ни слова!!!

- Бэлла, пойми, тебя никто не спрашивает… - мать, серьезная, сосредоточенная, присаживается рядом на кровати, - отец вне себя!

- Да мне все равно! Все равно, слышишь?! Я ее люблю, понимаешь?! Мама!!!

- Бэлла!!!

- Что, Бэлла?! Я уже шестнадцать лет как Бэлла!

- Тебе придется порвать с ней, - спокойно отвечает мама. Ее черные глаза внимательно наблюдают за мной. Кажется, она может прочесть мои мысли.

- А если нет?! – с вызовом вздергиваю подбородок, - а если я этого не сделаю?! Что тогда?!

- Тогда он убьет тебя… - мать говорит шепотом, но каждое ее слово гулко разносится по комнате и угрожающе повисает в воздухе. Каждое ее слово – стрела, точно попадающая в цель.

- Пусть. Пусть, – упрямо твержу я, как в полубреду, - но я убегу, правда! Я знаю, она ждет меня…

- Он убьет вас обеих, Бэллатрикс… Или только ее, чтобы сделать больнее тебе… Прошу тебя, дочка, не делай глупостей, заклинаю… Отец не простит тебя… - в голосе звучит мольба. Она боится отца. Она боится за меня.

Я отворачиваюсь от нее, утыкаясь лицом в подушку. Она не поймет меня. Отец не поймет меня. Не поймут и сестры…Мы чужие, и этим все сказано… В глазах предательски щиплет, и я чувствую теплую тяжесть ладони на моем плече…

Тяжесть исчезает. Дверь хлопает. Я оборачиваюсь – никого.

Сидеть взаперти, не имея возможности встретиться или – на худой конец – послать сову с сообщением, что со мной все хорошо, что я жива- здорова и что я не забыла ее… Сказать, что я люблю ее… Коротать время в одиночестве, тупо смотря в окно на обычное летнее великолепие сада… От меня осталась одна оболочка, сердце как будто угасло. Любить…Страдать. Надеяться, что все закончится хорошо, что все препятствия нашему счастью когда-нибудь будут преодолены и мы будем вместе. Плакать от разочарования, понимая, что это несбыточные мечты… Конец…

- Ты тут?!

Молчание в ответ. Где же еще я могу быть?!

- Бэллатрикс?

- Что ты здесь забыл?! – чеканю я, и каждое слово как змеиное шипение, пропитанное ядом.

- Просто я пришел проведать тебя… как ты? – холеная рука многократно отработанным жестом откидывает сползшую на глаза прядку неестественно светлых волос.

- Проведал?! Увидел, что мне чертовски хорошо? Теперь можешь убираться к своему гриффиндорскому дружку, моему нерадивому братцу, – разъяренно рычу я, стискивая руки в кулаки… Суставы на руках негромко хрустят…

- Бэлла! Не ори! Мы же договорились с тобой! – Люциус говорит быстро, воровато косясь на неплотно закрытую дверь. Захлопывает ее в ярости и смотрит на меня.

- Вот как, значит? – поднимаюсь и подхожу к нему, расправляя плечи, - я молчу, а ты трезвонишь отцу, да?! Хорошо устроился, Малфой! – выплевываю с отвращением. Руки чешутся отхлестать этого задиристого типа по щекам.

- Подожди! Я молчал! Я никому ничего не говорил!

- Врешь! Отцу больше не от кого было узнать!

- Но…

- Ненавижу, когда меня держат за дуру! Что же, будем квиты… Я расскажу твоему отцу про Сириуса…

Он дергается, и я получаю истинное удовольствие. Я отомщу ему за донос и разрушу его иллюзию счастья. Он заплатит за все… Я расскажу Арману Малфою об интрижке Люциуса и Сириуса и посмотрю, что из этого получится… О, я много о них знаю… Просто они плохо прятались, да и Люциус в этом году, закончив Хогвартс, вел себя слишком уж подозрительно, зачастив в «любимую» школу, в Хогсмид… Они встречались недалеко от нашей с Лили рощицы… Вот бы тетя Офелия узнала бы об этом… Да и Нарцисса с отцом тоже бы не обрадовались…

Я смотрю ему в глаза: стальной взгляд скрещивается с черным и проигрывает…

Месть… Месть… Месть… Он мне клялся, что он тут ни при чем. И я поверила ему. Он не врал – это не он. А кто же?! Кого подозревать? Месть стала моей навязчивой идеей. Я видела того самого шпиона в каждом человеке. И я сходила с ума от вынужденного безделья, от невозможности встретиться с ней, от злости, бешенства и бессилия – и это безумие теперь было другим, острым, жарким, поглощающим меня целиком… Убить, покарать, заставить корчиться от боли – хотелось проклясть и смотреть, как это ничтожество молит меня о пощаде… заставить его почувствовать такую боль, какую чувствовала я, когда мое сердце разорвали в клочья – боль, такую сильную и ослепляющую, от которой не сбежать и не спрятаться…

- Уйди отсюда! Уходи! Я не хочу тебя видеть! – исступленно кричу я. Надрывный вопль разрывает горло.

- Но Бэлла…

- Я ненавижу тебя, Рудольф! Ненавижу!!! Ненавижу!!! – в ярости хватаю ближайшую вазу и изо всех сил швыряю в него. Он еле-еле успевает увернуться.

- Ты что, спятила?! – кидается на меня, вырывая из рук очередной метательный снаряд – тарелку, забытую горничной – и прижимает меня к стене. Не вырваться.

Его лицо рядом. Его тело слишком близко. Его ногти царапают кожу. Его дыхание обжигает.

- Отойди от меня! – мне удается говорить почти спокойно.

- Почему ты отвергаешь меня?!

- Да потому что ты мне противен! – стараюсь вырваться, но что я могу сделать с сильным парнем?

- Нет.

- Отпусти.

- Неужели ты так ее любишь? – он некрасиво кривит губы в издевательской усмешке. – Бэллатрикс, я был о тебе лучшего мнения. Неужели ты будешь глупить и дальше, даже теперь, когда всем все известно благодаря Нарциссе?!

Благодаря Нарциссе… Нарцисса… Ну, конечно…

Нарцисса всегда была любимицей отца, потому что постоянно ябедничала и выкладывала всю подноготную обо всех. Первым моим порывом было вырваться из противных липких лап Рудольфа, вломиться в комнату мерзавки, оттаскать ее за волосы, растерзать, убить, изрезав с особой жестокостью на мелкие кусочки, чтобы эта блондинистая дрянь больше никуда не могла сунуть свой длинный нос. Стать безжалостной, такой же, как и она, когда топтала мое счастье, когда с размаху разбивала его на осколки. Сердце колотилось в груди так гулко, что, казалось, оно вот-вот выскочит. Глаза застилала пелена злости и отчаяния.

И я поклялась отомстить. Страшно мстить всю жизнь! Чтобы Нарцисса узнала, что небеса тоже могут падать на землю, и почувствовала, что плакать можно не только от боли. Жажда мести стала слаще самой жизни, слаще самого приторного сиропа из всех. И когда я видела ее, свою сестру, ставшую худшим врагом, то крепко стискивала пальцы, чтобы никто больше не заметил, как сильно они дрожат от предвкушения. Случай начать представился скоро: вся семья и некоторые знакомые отправились на ежегодную охоту – одно из самых главных развлечений потомственных аристократов. Уж не знаю, как мать убедила отца, но и меня взяли с собой…

- Нарси, а почему ты не хочешь поехать верхом? – провокационно тяну я. Она не может не ответить… - Неужели ты такая трусиха, что боишься даже самой обыкновенной безобидной лошадки?

Она сжимает зубы и ненавидяще смотрит на меня своими практически бесцветными глазами.

- Бэлла! – умоляюще смотрит меня Андромеда. Если бы она могла, то толкнула меня, заставляя молчать, - не нарывайся, прошу тебя…

- Я поскачу на лошади! – капризным голоском заявляет Нарцисса и топает ножкой, - велите приготовить для меня Йок.

Она наблюдает за мной, а я – за ней, мы попросту играем в гляделки. Почему ты меня так ненавидишь, Нарси?

На дворе позднее лето. Жадно глотаю воздух после двух с половиной месяцев заточения. Я радуюсь, словно маленький ребенок, солнцу, цветам, траве, ветру, голосу птиц – всему, чего была столь долго лишена.

Нарси скачет прямо передо мной – у нее тихая упитанная лошадка. Незаметно оглядываюсь: Арман Малфой и отец ехали чуть поодаль, рядом с нами никого нет. Я вынимаю волшебную палочку. В мозгу стучит такое желанное слово «Круцио» - но я, пересиливая себя, говорю тихо:

- Риктусемпра! – красный луч попадает точно в лошадь, та коротко ржет и становится на дыбы. Нарси истошно визжит, из последних сил цепляясь руками в гриву и поводья, но лошадь, уже неуправляемая, рвется вперед. Где-то позади слышатся громкие крики мужчин и панические вопли женщин; Йок несется, спотыкается, попадая копытами в рытвины и на кочки… Маленькая тонкая фигурка на ней почти парализована страхом… Обессиленное животное спотыкается еще раз, подкованное копыто угождает в яму… Лошадь вся в мыле неловко падает, придавив собой сестру…

Я не участвую в этой бестолковой суете. Я отомщу тебе, Нарцисса. Ты заплатишь мне за это. За все. Будь ты проклята, Нарцисса. Навечно.

Она осталась жива, сохранив мою ненависть… Не стоит рассказывать о своих чувствах, когда я видела ее, недвижимую, всю перебинтованную, без сознания лежавшую на кровати… В моем сердце не было жалости: она заслужила возмездие, так ведь?

В предпоследний день каникул отец вызвал меня к себе в кабинет. Среди древних книг и манускриптов я чувствовала себя не в своей тарелке, но еще более неуютно мне было под папиным суровым взглядом:

- Завтра ты возвращаешься в школу, Бэлла!

- Да, - говорю я, - я в курсе…

- Я думаю, ты знаешь, что я тебе скажу…

- Скажем так – догадываюсь.

- Ты должна порвать со своей…эм-м-м-м… подругой.

- А если нет?

- А если нет, - спокойно отвечает он, - ей будет плохо. Я могу быть жестоким, Бэллатрикс, очень жестоким, когда дело касается моих детей…

- Ты не посмеешь. – На меня накатывает волна липкого страха.

- Ты же посмела, Бэлла, - усмехается отец и кладет на стол конверт. Глаза жадно впиваются в ровные строки. Из министерства, отдела Неправомерного использования волшебства… Он смотрит на меня, а я – на него; никто из нас не желает уступать…Уступить – значит проиграть, признав свою слабость.

Аудиенция заканчивается. Один путь из двух на выбор… И оба раньше были бы неприемлемыми, но теперь я должна выбрать. И у меня есть день на раздумье…

Поезд набирал скорость. За окнами состава мелькали однообразные ландшафты. В вагоне старост пока никого не было, но скоро должны были прийти и другие… и она. Я ждала ее с непонятным душевным трепетом. Были заготовлены и выучены наизусть слова, которые я должна была сказать высокомерно и зло, слова драмы, которую я должна буду разыграть для одного зрителя. Дверь тамбура хлопнула. В коридор на секунду ворвались ветер и рыжий вихрь ее волос. На ее лице было обеспокоенное выражение. Собраться с силами и заморозить предательские чувства, расплавить сердце и перерезать нервы… Я не могла смотреть на нее спокойно, не могла… Но должна, должна, иначе ее убьет мой собственный отец. Я не хотела терять ее, но, получалось, что потеряю при любом раскладе… так пусть же она будет жива… И счастлива. Но без меня. Пусть, с кем-нибудь – я переживу, я же сильная, правда?.. Правда?.. Правда?..

- Бэлла! Я чуть не поседела из-за тебя раньше времени!!! – вопит она возмущенно и пытается меня обнять, - где ты была?

Я делаю шаг назад, и только Мерлин знает, чего мне это стоит.

- Ты чего, Бэлла?! – слегка изумленно. Глаза распахиваются. Ее глаза – мое проклятье.

- Это ты чего, Эванс? – полный контроль над голосом, грозящим вот-вот позорно сорваться. – Кидаешься меня обнимать? Ты чай адресатом не ошиблась, нет? – говорю громко, потому что за дверью слышны приближающиеся шаги других старост.

Теперь шаг назад делает она. Между нами два шага – ничтожное расстояние для влюбленных. Непонимание. Обида. Боль.

- Почему? За что? – тихо.

- Я ненавижу тебя, Эванс! – так же негромко говорю я. Цирцея Великая! Сделай же так, чтобы мое сердце просто и без затей разорвалось в клочья.

Она пятится и упирается спиной в дверь. Глаза – омуты, в которых я утонула, - полны слез. Она разворачивается; волосы очерчивают дугу и падают на плечи. Она рывком открывает дверь, выскакивает в коридор и убегает от этого проклятого купе, не останавливаясь и не оборачиваясь.

Боже, подари мне такую желанную смерть, и я сполна заплачу за недолгое счастье…

Апрель 2004 года.