Каждый год я вижу новые лица; юных учеников, которые толпятся перед дверьми в замок. Они суетятся и пихаются, и сам воздух, кажется, наполняется их страхами и надеждами.
Каждый
год я вижу новые лица; юных учеников, которые толпятся перед дверьми в
замок. Они суетятся и пихаются, и сам воздух, кажется, наполняется их
страхами и надеждами. Даже когда первокурсники шмыгают носом и
всхлипывают, а мы, старосты, подталкиваем их в новые комнаты, в новую
жизнь, их глаза остаются ясными. Мир неотступно погружается во тьму, но
глаза их по-прежнему сияют. Они не знают как сильно все изменилось, как
настоящее отличается от прошлого... Они с восторгом вглядываются в лица
людей, о которых были наслышаны: Гарри Поттер, Уизли, Малфои,
знаменитые Авроры... В лица с ясными глазами.
...черт бы побрал эти незамутненные взгляды! И когда их глаза вспыхивают в моем сознании, я выкрикиваю ее имя.
Я
думала, что с ней будет по-другому... Что может быть... но нет. Она
наклоняется ко мне, и я чувствую, как ее пальцы, сначала один, затем
два, три, соскальзывают внутрь, и этот ритм, он сводит меня с ума,
заставляет терять голову, забывать обо всем, что нас окружает. В ушах
стучит, и я извиваюсь в ее руках, быстрее, быстрее!, а она велит мне дышать, кончать и жить.
Пальцы другой руки глядят мои волосы, ее губы едва касаются моего уха,
она так близко, так тесно прижимается ко мне, и... это... все...
происходит... я кончаю, обняв ее и уткнувшись носом ей в шею.
Я
опускаю голову ей на плечо: усталая, покрытая испариной и весьма
удовлетворенная. Она тихо шепчет мне что-то: об ужасном Гриффиндоре, о
подружках, об учебе, и пылко признается в любви. И я кожей чувствую,
как она улыбается, сладко, нежно, хоть и держу глаза закрытыми. Я
слышу, но не слушаю ее, и едва отдышавшись и прийдя в себя, поднимаюсь
с кровати и собираюсь уходить.
Я думаю о глазах... о ее
глазах... Ясных, голубых. Невинных, но уверенных, глазах на милом
личике, обрамленном прекрасными светлыми волосами... Я надеялась, что
когда начну одеваться - натягивать свою зеленую плиссированную юбку и
повязывать галстук, - посмотрю на нее с нежностью. На нее, вальяжно
развалившуюся на моей кровати, на которой еще остались доказательства
того, что мы недавно занимались любовью. Я подарю ей непринуждённый,
невинный поцелуй, и взгляну в ее глаза. Взгляну с заботой или любовью,
или хотя бы с вожделением. Если только я смогу...
Она нежно
произносит мое имя, возвращая меня обратно в реальность, к ней,
лежащей, как и в моих грёзах, на смятых, скомканных простынях...
-
Панси... - она двигается чуть ближе ко мне, но я остаюсь стоять, не
уступая. Потому что, в отличие от моих фантазий, сейчас она не вызывает
во мне ничего, кроме легкого раздражения и горьких мыслей.
-
Одевайся, - холодно и резко отвечаю я. Отвожу глаза от ее молящего,
полного боли взгляда, - всё остается по-прежнему, даже чёртова Лаванда
Браун, красивая, хорошая "золотая девочка", не может заполнить эту
пустоту. Она не вызывает во мне ничего, кроме желания хорошенько
потрахаться с этой милашкой.
- Я бы хотела, чтобы что-то
изменилось между нами, - осторожно шепчет она, одеваясь и становясь
позади меня. Я склоняю голову на бок, чувствуя ее теплое дыхание на
своей шее.
- Слишком поздно, - так же тихо отвечаю я, все еще
надеясь, мечтая, моля о том, чтобы все во мне переменилось. Ну
пожалуйста, пусть эта девушка дотронется до меня еще раз, всего лишь
раз, и все происходящее перестанет быть просто реакцией моего тела. Я
хочу утонуть в глубине этих глаз.
...но... нет...
- Ты не меняешься... почему тогда наши отношения должно быть другими? - говорю я строго, поворачиваясь лицом к лицу к ней.
- Но ты сказала...
-
Перестань скулить, проснись, я всего лишь использовала тебя! Ты очень
даже хороша в постели, Браун, очень хороша, знаешь как надо правильно
двигаться, но как это может что-то изменить? - я стою близко и вижу
слезы в её глазах. - Играй в свои дочки-матери с Парвати, пускай она
трогает тебя трясущимися и неуклюжими руками. Возвращайся, когда
захочешь хорошего секса: чтобы все было сильно и быстро. И я припру
тебя к стене и выбью из тебя все эту дурь, - я подхожу ближе к ней.
-...но это никогда, никогда, слышишь, не будет чем-то бОльшим.
Стою так близко к ней и вижу, как слезы катятся из глаз. Уже не ясно-голубых, а потускневших, бледных, будто подернутых дымкой.
Лаванда
плачет. Не тихо всхлипывает, а рыдает, яростно, мучительно трясясь. И
непрерывный поток слёз льётся из все еще красивых, но уже пустых глаз.
Я наклоняюсь к ней, провожу губами по ее щеке, не смахивая сияющих, как драгоценные камни, капель.
-
Ты хороша только для этого, - произношу я нежно, ласково, так, что мои
слова проносятся с дыханием, словно легкий ветерок по ее коже, к уху.
Я позволяю себе бездумно ласкать ее...
И
тогда она вырывается и, безудержно плача, быстро выскакивает через
дверь моей спальни, не обращая внимания на то, что подставляет себя,
появляясь здесь, в гостиной Слизерина, в мантии цветов
противоборствующего факультета. А я остаюсь стоять, вспоминая ее
взгляд, брошенный на меня перед тем, как оттолкнуть.
Пылкие,
полные злобы и боли глаза... но на самом деле, за всем этим скрывается
тусклая безнадежность во взгляде. Такая же, как и у меня.