Июнь – моё любимое время. Учёба позади, а до отъезда домой ещё неделя. Пятый курс почти закончен, осталось дождаться, когда объявят результаты экзаменов, но кто будет думать об этом сейчас, когда на дворе начало лета, и погода стоит – как по заказу, и можно валяться в зелёной траве и наблюдать, как неугомонный Джеймс, оседлав метлу, осваивает новые трюки и гоняется за снитчем. Он то и дело пропадает в пронзительно-голубом, без единого облачка, небе, и до нас доносятся только его приглушённые расстоянием восторженные вопли. А мы с Ремом лежим в тени дерева, привалившись спинами к его толстому стволу, и ленимся даже разговаривать. Слабый ветерок шевелит мягкие волосы Лунатика, но мои, тяжёлые и отросшие уже ниже плеч – дома будет скандал, - ему взъерошить не по силам. Из-под опущенных ресниц я скашиваю глаза влево, туда, где расположился Рем. Мне видны только его плечо и рука. У него тонкие руки с бледными пальцами - неожиданно тонкие. И прикосновения их всегда очень нежные, бережные и осторожные, будто извиняющиеся. Я разглядываю руку Люпина, и мне так странно знать, что в полнолуние он вот этими самыми руками может рвать железо. Это немного пугает, но и завораживает – видеть, как меняются его руки. Как пальцы, удлиняясь, превращаются в когти. Наблюдать, как изменяется его обычно незаметная, чуть сутулая фигура. Видеть, как застенчивый и молчаливый Ремус становится зверем. Я анимаг. Это другое. Когда я бываю собакой, мои мысли становятся проще, яркие запахи опьяняют – но и только, потому что я - это по-прежнему я, Сириус Блэк. Я чувствую и думаю не как собака, а как человек. А Рем… Говорят, что оборотни помнят мало из того, что творят, когда ими овладевает лунное безумие. Может быть. Я не спрашивал. Но одно я знаю точно – Люпину плохо. Я чувствую это своим обостряющимся инстинктом. И, когда из хижины доносится его тоскливый рёв, я готов разорвать в клочья тех, кто причиняет ему боль, но нет никого, и я в бессильной ярости бросаюсь на луну, будто это она виновата в том, что случается с Ремом. Но луна слишком высоко… А потом я возвращаюсь в хижину, к Лунатику, и ложусь рядом. Иногда поднимаю голову и прислушиваюсь: как он? Я толкаю его носом, и Лунатик поднимает на меня глаза. Жёлтые глаза зверя. Но я по-прежнему вижу в этих глазах - Рема. И ещё я вижу, что он страдает. Мы никогда не разговариваем о том, что случается в полнолуние. Просто иногда, как вот сейчас, пальцы Ремуса робко сплетаются с моими, ища поддержки и утешения, и я чувствую, что сердце готово разорваться у меня в груди. Я закрываю глаза и сжимаю его руку. Я рядом, дружище. Я с тобой.
