Кажется, его зовут Сириус. И он должен быть мертв.
Его память – будто слой жира на холсте: в некоторых местах слишком плотный, в других – тонкий и полупрозрачный. Сириус вспоминает мягкий, рассеянный свет, в нежном тепле которого он тонул, и на мгновение его посещает чувство, напоминающее радость. Как бы то ни было, теперь есть только дом, мальчик и затхлый, пыльный воздух – сладкий на вкус, словно гниющие цветы. Кажется, что он заполняет легкие, будто старая вата.
Мальчик называет его Сириусом – должно быть, это его имя.
Он не помнит дом. Он не помнит мальчика. И не может выбросить их из головы, как ни старается. Он страстно желает избавиться от них и вернуться к свету. Мальчик – видимо, его зовут Гарри – наблюдает за ним. Если они находятся в одной комнате, мальчик пристально смотрит на него, его взгляд острый и проникающий, ищущий, умоляющий. Сириус понятия не имеет, что Гарри надеется увидеть. Если бы он знал, он бы показал это, лишь бы хоть на минуту избавиться от обжигающего пристального взгляда.
Он может лишь догадываться, почему он здесь, в этом доме, с Гарри. Его жестоко лишили тепла и света, и он очутился в этом холодном, тяжелом теле. Ноздри обжигал резкий запах серы. Мальчик стоял перед ним на коленях, потрясенно глядя на него покрасневшими глазами, его рука, сжимающая палочку, была в крови – как и влажное блестящее лезвие острого ножа. Кровь, казалось, была повсюду, ее металлический запах перебивал запах гари; на полу, вокруг ног Сириуса были линии и круги, нарисованные кровью. Кровью не Сириуса, а мальчика. Сириус видел на его худой вздрагивающей груди кровоточащие глубокие раны.
Сначала мальчик просто плакал, потом попытался все объяснить. Он показывал мятые страницы, вырванные из волшебных книг, бормоча о каких-то вуалях и войне, и о том, что никогда не надеялся, что это и вправду сработает, но оно сработало, и теперь…
Сириус живет здесь, но всё равно не чувствует себя как дома. Дом для него чужой. Сириус меряет шагами комнату, истаптывая старинные колючие ковры, грязные и влажные, пока не скрипит, открываясь, дверь и не входит мальчик.
Сириус поворачивается к нему, растягивает рот в вымученной улыбке, мальчик замирает на мгновение, начинает дрожать и убегает.
На следующий день Гарри спокойно приходит к нему. Он погладил одежду, попытался привести в порядок волосы, но его губы бледные, а под глазами залегли глубокие тени. Гарри и Сириус сидят в библиотеке на жестком пыльном диване, и мальчик показывает Сириусу фотографии умерших людей. Гарри называет их имена, рассказывает о них, но Сириус даже не пытается запомнить, потому что ему не интересно. Улыбающиеся, машущие им люди на фотографиях – незнакомцы, и большинство из них мертвы, убиты во время войны – они так и останутся для него незнакомцами. Мир полон незнакомцев.
– Мы любили друг друга, – говорит Гарри. – Ты был моим крестным. Ты был лучшим другом моего отца.
Сириус молча смотрит в ответ.
На другой день выражение лица Гарри – обвиняющее. Он выглядит измученным, сердитым и вконец отчаявшимся. Он тащит Сириуса за собой на чердак и начинает копаться в куче покрытых пылью сундуков и коробок. Гарри срывает грязные простыни с мебели и разбрасывает хлам, пока вдруг не останавливается, найдя то, что искал. Это закрытая деревянная шкатулка. Гарри сжимает её в руках так, будто боится, что она испарится.
Спустившись вниз, Гарри ведет Сириуса в кабинет, где на мраморной подставке стоит большая каменная чаша. Мальчик вытаскивает из деревянной шкатулки крошечный стеклянный пузырёк и выливает его содержимое в чашу, и всё начинает закручиваться в водовороте, как дым и вода. Содержимое чаши очень точно отражает его мысли. У Сириуса кружится голова.
– Смотри! – настаивает Гарри, погружая голову Сириуса в чашу. Падая, Сириус ощущает, как здесь отвратительно жарко. Он потрясен – наконец-то он может почувствовать что-то, но Сириус безнадежно устал от этого мальчишки, Гарри, его взглядов, бесконечных невысказанных просьб и навязываемых пыльных воспоминаний.
Воспоминание, в котором он очутился, похоже на фотографии, только они поярче и слегка поинтереснее. Теперь он может узнать некоторых людей – мужчину в очках, слегка похожего на Гарри, женщину с длинными рыжими волосами, ещё одного молодого человек с волосами песочного цвета, в потрепанной мантии, при взгляде на которого сердце Сириуса на мгновение сжимается, а потом это чувство исчезает вместе с воспоминанием. Увидев человека, который выглядит как более молодая версия самого Сириуса, он просто шокирован, но быстро приходит в себя. Молодой человек кажется жизнерадостным и полным сил, его глаза сияют, он хохочет. Сириус не видит ничего общего между воспоминанием и собой нынешним.
Он погружается дальше – и вздрагивает, когда видит лохматую черную собаку, а потом – совсем юного Гарри, пристально смотрящего на молодого Сириуса, и узнает этот жадный взгляд, полный затаённого огня, который ежедневно ловил на себе. Наконец Гарри показывает воспоминание о них, лежащих в объятиях друг друга в одной из спален наверху. Их тела белеют в темноте, и всё выглядит влажным – лицо Гарри, пот на спинах, глаза этого другого, незнакомого Сириуса.
Вынырнув из думосброса, Сириус сперва едва сдерживается, чтобы не ударить Гарри. Тот явно разочарован – тем не менее, Сириус отводит занесённую руку. Вместо этого он выбегает из кабинета, стремительно поднимается по лестнице в свою комнату, где расхаживает из угла в угол всю ночь, пока не падает без сил.
Несколько дней Сириус не видит Гарри. Он слышит, как тот уходит и возвращается, но они ни разу не встречаются. В конце концов Сириус чувствует какой-то запах. Резкий, едкий дым просачивается из-под двери, вынуждая Сириуса спуститься в кухню. Гарри стоит над маленьким черным котлом и сосредоточенно хмурится. Капельки пота стекают по его лбу. Сириус неловко топчется в дверях, Гарри подскакивает от неожиданности, смотрит на него широко открытыми глазами. Сириус молчит, наблюдая, как мальчик прищуривается и решительно сжимает губы. Сириус замечает, что руки крестника опять в пятнах крови и, кажется, кровь запеклась на его губах. На кухонном столе стоит думосброс. Сириус чувствует, что у него кружится голова, и его немного мутит от страха.
Позже, когда мальчик, отчаянно глядя на него, дает ему мензурку, Сириус берет её трясущимися руками и осушает темное содержимое, пахнущее мускусом – ожидая, что всё переменится, что он избавится от постоянного давления мальчишки, слепо надеясь, что зелье освободит его.
Желание пробуждается в нем внезапно. Глубокая, разрывающая смесь удовольствия и ужаса. Он потрясен тем, что способен испытывать такое всепоглощающее чувство после абсолютной пустоты. Сириус знает, что желание не его собственное, что это лишь навязанные ему эмоции мальчика, но он беспомощен против этой мощи. Он хочет. Желание сильнее голода, он нуждается в Гарри больше, чем в воздухе. Сириус понимает, что если немедленно не сделает Гарри своим, вся его жалкая жизнь будет сломана, опустошена и превратится в ничто.
Сейчас он чувствует, будто и он сам – ничто, и худенькое тело Гарри, прижимающееся к его собственному – единственная вещь, делающая его реальным и заставляющая исчезнуть постоянную боль.
Потом, когда Гарри посреди ночи крадется в его комнату и забирается в кровать, Сириус разрешает ему остаться. Он позволяет мальчику медленно поглаживать свою грудь, слушая, как тот резко, сквозь зубы, втягивает воздух. Он разрешает Гарри водить носом по своей шее и облизывать её, постепенно перемещаясь вверх, чтобы в конце концов поцеловать в губы. Сириус чувствует кисловатый вкус слюны мальчика.
Потом Гарри сосёт член Сириуса, и Сириус трахает Гарри, и, кончая, какое-то время он ни о чем не думает и чувствует себя почти свободным.
Весь день мальчик улыбается. Можно было подумать, что эта улыбка обрадует Сириуса – после угрюмых взглядов, нахмуренных бровей и сердитых гримас, но это вовсе не так. Улыбка намного хуже. Она напоминает Сириусу лица на портретах, висящих по всему дому: выражение глаз не то – в них нет и намека на радость.
Вечером Сириус стоит у большого окна – стекло грязное и покрыто трещинами – и смотрит на мальчика, летающего над садом. Бесцельно кружа на блестящей новенькой метле, Гарри растягивает губы в улыбке, но в его глазах – пустота.
Сириус задается вопросом – что будет, если мальчик врежется в стену или рухнет на землю, сломает шею или разобьет череп. Если бы это случилось, смог бы Сириус вернуться туда, где тепло и свет? Сейчас воспоминания об этом настолько смутные, что он не знает, реальность это или сон.
Мальчик замечает, что Сириус глядит на него, и машет, его улыбка делается всё шире, а затем выражение лица становится бесстрастным. Сириус отшатывается от окна.
