– Да! – закричал Смит, вскакивая на табуретку. – Хер вам, сказало министерство! Да! Вот что нам ответили, слышали?
Гул голосов нарастал, люди наваливались со всех сторон – обозленные, измученные холодом и сыростью подростки, ото всех несло пивом и чипсами.
– Вы слышали, что нам сказали? Вы, медалисты, выпускники ЛУЧШЕЙ В МИРЕ ШКОЛЫ, вы это слышали?!
– Дааааа! Дааааа!!
Гарри прижало к стене мощным плечом Маркуса Флинта, не пошевелиться. С потолка посыпалась даже не штукатурка, а какая-то искрошившаяся от времени солома, худо-бедно служившая утеплителем.
– Вопрос в том, – Захария опустил рупор и обвел яростным взглядом разгоряченную толпу. – Вопрос в том, что ответим им мы.
Брикстонское общежитие, январь 1999 года.
1.1998 год. ОСНОВАТЕЛИ
Декабрь, 25, 1998 год: «We wish you a merry Christmas», брикстонская община для бедных, грязный снег, пригоршни конфетти.
Они не могут изменить этот мир.
Эта простая, но шокирующая своей мрачной безысходностью мысль стукнула их внезапно, когда они стояли втроем в рождественскую ночь на заснеженной улице, и громыхали ставни, из окон летели пустые бутылки, и ветер волочил по заледеневшему тротуару обрывки праздничной мишуры.
От осознания этого нехитрого факта волосы на голове становились дыбом. Ладно бы их просто кинули – так нет, их ещё и преследуют.
Рон и Симус – они оказались первыми, кого Гарри смог найти. В ту рождественскую ночь они, замотавшись, чтоб не узнали, шарфами, купили на троих бутылку огневиски и выдули ее из горла, шатались по улице и читали один на троих номер «Еженедельного Пророка».
Пьяные гоготали на той стороне улицы, кто-то бежал в супермаркет за выпивкой. Люди кивали им, махали руками и поздравляли с праздником, однако трое исхудавших и всклокоченных подростков в драных пуховиках только стучали зубами в ответ.
На этой магглской улице Симус ревел и рычал, хватаясь за голову: «Предатели!.. оклеветали! Предатели!..», Рон падал в сугроб, а Гарри просто стоял и безучастным взглядом смотрел на все это: сил думать о том, как выживать, и что делать дальше, уже не хватало. Прошло два дня с тех пор, как он сбежал из лечебницы. Два долгих предрождественских дня, когда они воровали хот-доги из уличных лотков и тратили последние деньги на ночное интернет-кафе, где было тепло и можно было поспать. И что, это конечная точка их назначения? Развалившаяся хибара в беднейшем районе Лондона, где можно свернуться под несколькими слоями пенокартона и стекловаты, доесть последний кусок чего-там-осталось и сдохнуть, пожелав Скримджеру счастливого Рождества?
– То, что делает Скримджер, – когда-то сказал профессор Снейп, – ведет истоки из древних времен. Великие римские императоры предпочитали избавиться от легионеров после триумфа, прежде чем те начнут избавляться от них. Чехарда на престоле, имевшая место в последние годы существования империи, – дело рук ветеранов, армии. Вот и министр, никогда не пользовавшийся популярностью у своих героев, спешит отделаться от вас, если не арестовать всех, так хоть очернить в прессе.
Историческая справка в тот момент интересовала Гарри меньше всего. Он сам все пережил и был точно уверен, что знаком с ситуацией не хуже каких-то там императоров. Он ещё хорошо помнил, как медленно падал на вонючее и разлагающееся нечто, некогда являвшееся Темном Лордом Волдемортом, а колдомедики под руки тащили его куда-то в сторону, приговаривая, что, мол, «министр обо всем позаботится».
Люди медленно расступались перед ними, опуская палочки.
... Это пугало больше всего. В следующий раз Гарри открыл глаза в реабилитационной палате лечебницы имени Святого Мунго и не без труда узнал в девушке, менявшей ему повязку, Сьюзен Боунс. Скорее, она напоминала ангела в безжалостном свете казенной лампы, и ему даже почудилось на какое-то мгновение, что видение упорхнет, оставив его один на один со всеми этими шприцами, и колбами, и пластиковыми контейнерами с кровью, – но она не исчезла.
С несвойственной ангелам деловитостью Сьюзен быстренько извинилась за плохие новости и сообщила, что следующая остановка мистера Поттера – она же конечная – в лечебнице Сан-Морис, в швейцарских Альпах.
– Он боится тебя, Скримджер, этот говнюк в костюме, – прошептала она совершенно неангельским голосом. – Он боится всех нас. После твоей победы и окончания войны люди пойдут за тобой куда угодно, Гарри. Он терпел тебя, пока ты оставался Избранным, но свое дело ты сделал, и уже в сегодняшних газетах...
– Он хочет посадить меня в альпийскую психушку?!
– Они написали, что ты лишился рассудка. Ублюдки... они... они хотят избавиться от всех, Гарри. Последний выпуск Хогвартса, молодые герои, отличники, медалисты. Мы слишком много значим в этой стране, мы...
Она помолчала немного, успокаиваясь, а потом сказала:
– Слава Мерлину, многим удастся от этого уйти. Многие слизеринцы живут под защитой Снейпа, Демельза и я – мы работаем чуть ли ни на Скримджера лично, Гермиону Грейнджер они не трогают, видно, опасаются. Парвати с Лавандой под крылышком известной предсказательницы, с ними ничего не сделают...
– Погоди, – Гарри запнулся, – и что же, Снейп тоже работает на Министерство?
– Теперь он особо приближенный к министру человек. После того как вскрыли завещание Альбуса...
– Знаю, знаю, – нетерпеливо перебил Гарри.
Снейпа обелили, конечно, он вечно выходит сухим из воды. Но вот что касается его приближенности к министру... Вот это вызывало наибольшие подозрения.
Там же, сидя на больничной койке под светом синих медицинских ламп, Гарри чувствовал, как его прошибает холодный пот. Вся эта история слишком четко распланирована, слишком точно... Тут чувствуется его почерк.
Он же ненавидит его...
Он всегда его ненавидел.
Снейп. Вот кто на ухо нашептал, вот кто подал идею. Снейп, ну конечно.
Снейп. Снейп. Снейп...
Он бежал ночью, банально, через окно. Сьюзен подделывала на коленях документы, всю ночь, пока он отсиживался под центральным входом, в ее окне полыхали отблески камина, то и дело вспыхивали и снова гасли свечи. Видимо, что-то она так и не успела дописать. Он последний раз видел Сьюзен, когда она выходила из его палаты – старшая сестра Боунс, спина прямая, словно она занимается балетом, шаг ровный, тихий шорох накрахмаленных юбок. Сьюзен Боунс, выпуск девяносто восьмого года, Хаффлпафф.
* * *
«Вы предатель, вы двойной предатель.
То, куда меня собираются отправить, – ваших рук дело, правда ведь? Как мило! СПАСИБО ВАМ ОГРОМНОЕ, профессор. Отлично, в самом деле, придумано!
– Этот дом не принадлежит никому, – объявил Симус, – нехрен платить за квартиру, мы вполне можем привести его в порядок.
Гарри попытался объяснить ему, что это не так, и за проживание в ничейных помещениях их посадят в магглскую тюрьму, но было слишком холодно для того, чтобы втирать это на морозе, и он попросту согласился.
«Номер 12 по Брикстон-роуд, предположительно отстр. в 1938, шесть этажей, жилой дом, неэксплуатируемый подвал, кровля без утепления. Технический первый этаж, два подъезда, до 1944 на первом уровне находилась прачечная.
Сильн. повреждения в 1940 при первой волне бомбежек с воздуха, вся документация уничтожена, основательные повреждения кровли и верхних этажей, повр. несущих стен, перегородок, верхнего лестничного пролета, засыпан подвал и нижний уровень, антисанитарные условия, высшая степень запущенности здания, необитаем. Подлежит сносу, потенциально опасен для проживания в радиусе... «
(Отрывок из районного жилищного перечня выпуска 1996 года, издание второе, с поправками и дополнениями).
Потом уже, несколько недель спустя, когда к ним в первый раз пришла Гермиона, она притащила целую стопку книг и книжечек со сводами магглских законов.
– Этот дом, – объяснила она, – номер двенадцать по Брикстон-роуд, уже много лет как пустует. Из-за несоответствия санитарным нормам он должен был быть снесен, но пока его не сносят. По сути, этот тот же скво, что и викторианские развалины в районе Кэмден-Тауна, где живут бомжи и хиппи.
Эти постройки, объясняла она, принадлежат государству, но не эксплуатируются, а значит, их по закону – боги, ещё существует такой закон! – можно занять без всякой ренты до сноса или до того, как кто-то предъявит на них свои права.
– Все вполне законно.
Гермиона захлопнула последний талмуд и громко чихнула. С этим чихом ей на голову свалился крысиный трупик, и ближайшие три недели Гермиона у них не появлялась.
Дом и правда никаким, к чертям, нормам не соответствовал. Когда они в ту самую рождественскую ночь туда заселялись, приходилось орудовать железными штырями, проверяя каждую ступеньку, и подсвечивать себе двукратно усиленным «люмосом». Верхние этажи продувались насквозь, крыши просто не существовало. Лестница грозилась каждую минуту обвалиться; единственными более или менее пригодными для жизни помещениями оказались подвал и котельная и ещё какая-то длинная, узкая комната на нижнем уровне, утыканная рядами ливневок – как объяснил сведущий в инженерии Симус, для скопления воды.
Никакой воды не было, равно как и системы водоснабжения и канализации. Из подвального крана вылилось полстакана бурой жижи с ржавчиной, все остальное пришлось устраивать с помощью магии.
– Отчего ты бежишь, а, приятель? – спросил Гарри Рона. – Ты, вообще говоря, мог бы жить у порога квартиры Гермионы сутками, пока она не согласится тебя пустить. Ты так достал своими причитаниями о разрыве, что даже я запомнил: двадцать один по Принцесс... прикинь, она наверняка выбирала по названию... Принцесс-авеню, особнячок в колониальном стиле. Там неплохое крыльцо, Рон, с крышей и всё такое.
Когда Орден прекратил свое существование, и война была закончена, Гермиона на кое-какие скопленные деньги купила себе квартиру. Когда-то, вспомнил Гарри, когда-то в лучшие времена...
– Когда закончится война, мы будем жить вместе, правда ведь? Все четверо: я с Гарри, и Рон с Гермионой, все...
– На Гриммаулд-плейс, Джинни, – Гарри приобнял невесту за талию, и та зарделась от удовольствия. – Тебе необыкновенно идет эта мантия.
Под звон бокалов шампанского и хлопки Убийственных Фейерверков Уизли все четверо входили в Большой Зал.
(кажется, последнее воспоминание выпускного вечера, слишком много выпито, Гарри проснулся на лестнице, ведущей в девичью спальню).
Гарри там жить не мог.
То и дело сами по себе хлопали ставни, визжали несмазанные двери, шептались старинные портреты, Финеас Найджелус, окончательно спятив, переходил с холста на холст: Сириус, где же Сириус... Туда вернулось это мерзкое создание, Кричер, и...
Там все напоминало о крестном. Эти воспоминания намертво впечатались в стены штаба, никаким «Суперочистителем мадам Андрес» не уберешь.
Спустя два дня после окончания школы Гарри открыл неиспользуемый штаб, дом-музей, для туристов и передал все права на владения Министерству. Отныне номер двенадцать по Гриммаулд-плейс не принадлежал никому. Чары маскировки и изменения пространств были сняты; к изумлению соседей-магглов, дома одиннадцать и тринадцать в один прекрасный день сами по себе раздвинулись, и между ними выросло это странное, жутковатое нечто – почерневшая от времени развалина с разномастными стеклами и древним, покосившимся крыльцом.
Первое время на пороге постоянно ошивались какие-то люди в странных черных балахонах, хорошо хоть не пили и не шумели. А потом люди стали приходить и по вечерам: таких в метро, между прочим, не встретишь.
Одноногий и одноглазый старик своей деревяшкой громыхал по улице, один глаз как глаз, а другой неистово вращался, старик то и дело прикладывался к бутыли с чем-то весьма горячительным, а как стал подниматься по ступенькам, так и упал, провалялся всю ночь, сквернословил и кулаками стучал. Его с трудом под утро увела девчонка с ежиком кислотно-розовых волос и в драной майке, кажется, изображающей музыкантов группы Kiss в самом начале их карьеры.
Приходили дети, все как один, рыжие и шумные, приходил не старый и не молодой, какой-то совершенно бесцветный человек с желтыми звериными глазами, приходил изуродованный жуткими шрамами паренек под руку с блондинкой, да такой, что дух захватывало – все оборачивались на улицах.
Много кто приходил в это странное место. Однако ни одному приличному человеку почему-то не хотелось туда идти. Будто какая-то чертовщина искрилась в воздухе. Один раз пожилая миссис Торп из дома напротив решила выяснить, в чем дело, но неожиданно вспомнила, что к ней в этот день приезжает племянница и надо бы накрыть стол. Мистер Финчли тоже как-то заинтересовался, но его пес Арчи как назло подвернул лапу, и надо было отвезти его в ветеринарную лечебницу, где – вот чудеса-то! – Арчи стал радостно прыгать, призывая хозяина продолжить прогулку, будто это не он полчаса назад скулил, делая вид, что умирает.
– Не, – сказал Рон, – ничего не выйдет. Да не очень-то нужно, правда ведь? Она же, как это... Считает, что я помешаю ее карьере.
* * *
Щелчок диктофона.
– Симус, убери это дерьмо.
– Это не дерьмо, Рон Уизли, это, между прочим, настоящий электронный диктофон. Твой отец умер бы от зависти – такая магглская штука.
– Я слышал, их стали использовать маги.
– Ещё бы, Гарри. В кое-то веки догадались. Мы ведь как делали? Заходишь в комнату, ставишь заглушающие чары – и болтай себе сколько влезет. А между прочим, вот такие вот штучки на батарейках продолжают работать, и ни один маг и понятия об их существовании не имеет! Вот затем и учи, маг, маггловедение в школе.
– Их Скримджер во время войны ставил даже в больничные палаты – мол, мало ли о чем там люди с битвы шепчутся...
– Хватит, ребят, меня эта штука вводит в транс. Симус, чертов ты любитель электроники...
– Уважаемый Рундил Уозлик...
Звуки борьбы. Приглушенные ругательства.
– Рундил, ведите себя прилично, это исторический момент. Когда-нибудь вы умрете, а пленка останется, и тогда я перешлю ее по почте мисс Гермионе Грейнджер на Принцесс-авеню, чтобы она порадовалась, какой вы придурок.
– Ха, ха, ха. Очень смешно, чертов ты ирландец.
– Уизли, будьте добры, поведайте нам, как вы скатились к такой жизни.
– А что ты хочешь, трепло? Чтобы моя веснушчатая физиономия сверкала на первой полосе «Пророка»: вот они, наши герои? Когда Сьюзен передала всем оставшимся хогвартсцам записки о том, что собирались сделать с Гарри, все бросились кто куда. По-моему, яснее ясного.
– Только все остальные либо съехали из страны, либо нашли себе пристанище у тех, кто может их защитить. А у вас, мистер Уизли, весьма неглупая и неплохо устроившаяся...
– Ни слова больше, Финниган. А то получишь в ухо.
...
– Ну, что ж, парни, как знаете. Я помог вам с ремонтом, а теперь мне пора, у меня встреча в «Трокадеро палас», кажется, очередная... что?! Что вы, мать вашу, ржете?..
Щелчок диктофона.
12 по Брикстон-роуд, подвал, диктофонная запись от 2 января 1999 г.
* * *
«Поттер, вы идиот.
Я так часто повторяю это, что слова впечатались в кончик моего языка, тираж выпуска именно этой фразы превышает сотню раз, и слова постепенно обесцениваются, теряют смысл.
Тем не менее, Поттер: вы идиот.
Я не буду говорить сейчас о вашем мальчишеском сумасбродстве и склонности к необдуманным поступкам, совершенно бессмысленным, как и все, что вы совершаете. И чего вы добились, отправив мне ваше гневное послание? Вам стало легче? Я очень рад.
Я не буду говорить о вашем неуклюжем побеге из лечебницы (у вас хватило ума довериться хаффлпаффке!), в результате которого благородной, но удручающе несообразительной мисс Боунс под присмотром леди Лонгботтом приходится латать все дыры в сюжете и подделывать документы. Возможно, вы не заметили, но уже выбегая из Св. Мунго, вы додумались использовать палочку, а все заклинания на территории лечебницы фиксируются. Но я, Поттер, не буду говорить об этом.
В данный момент, когда тем нескольким десяткам благородных и преданных вам людей, заинтересованных в вашем спасении, приходится платить взятки и разбираться с министерским бюрократическим аппаратом, а то и вовсе отправляться в Швейцарию, чтобы подкупить тамошних добропорядочных магов, вы в открытую посылаете сову. Отлично зная, что ваша чертова птица знаменита не меньше вас самого.
Уже этого, Поттер, вполне достаточно.
В данный момент мне следовало бы с этим самым письмом прийти в Министерство и положить конец этим нелепым поискам и т.д. Тем более, я знаю, что вы там скрываетесь не один.
У меня просто нет слов, Поттер. От подобной глупости я немею.
С. Снейп, профессор Хогвартса
P.S. Слова нашлись. Поттер, какой же вы идиот!»
Письмо от 4/01/1999, 21 Тупик Прядильщика, от Мастера Зелий, профессора Северуса Снейпа – Гарри из заброшенной дыры под номером двенадцать в брикстонском квартале для бедных.
Январь, 4, 1999 г.
07:34 pm на электронных часах, и на тускло подсвеченном экране в режиме онлайн выдается куча совершенно бесполезной информации, вроде графика роста населения в пригородах Токио или как будет «вашу мать» на языке хинди.
Симус обожал все электронное, видимо, привык к нему в своем магглском детстве – а в Хогвартсе, как известно...
«Вы что, не читали историю Хогвартса?..»
Каштановые кудряшки, руки в бока. За окнами Хогвартс-Экспресса проносятся поля и леса. Где-то под кожаными сиденьями квакает потерянная жаба мальчика по имени Невилл.
Гермиона...
– Вы видели этих новых первогодок? – она заходит поздно вечером, ее прическа напоминает снежный домик. – Нет, вы их видели? Я зашла проведать Макгонагалл и попала на церемонию. Это кошмар какой-то.
– Да ладно... – протянул Симус, развалившись с плей-стейшн на диване. – Мы уже давно забили на школу. Что с ними не так?
– Около шести... нет, постой-ка. Семидесяти процентов попадают в Хаффлпафф, – Гермиона бухнула на стол тяжеленную сумку, – дескать, будут лучше приспособлены к жизни в современных реалиях. Работа, работа и ещё раз работа. На выходе из Зала кто-то из маленьких сказал, что у меня красивые ноги.
– Неудивительно, как Макгонагалл ещё переносит длину твоей мини-юбки, – заметил Рон, недовольно рассматривая подругу.
– Рон Уизли, если ты ещё не заметил, между нами...
– О, Гермиона, ты притащила еды, – Гарри вскочил с кресла.
В сумке оказалось немного тайского take-away, в картонных коробочках – креветки, жаренные с кунжутом, какие-то роллы с ростками сои, кусочки запеченной рыбы, лапша с перцем, такая острая, что много съесть было невозможно – зато совсем немного хорошо согревало. Текли слезы, становилось жарко, но Гарри доел это, почувствовав, наконец, что он почти... почти дома.
– Гермиона, постой как стоишь, пожалуйста, – Симус пошарил в карманах и наконец вытащил цифровую магглскую камеру. – Вот так...
Она быстро повернулась, сверкнув полоской кружева на чулках, юбка взлетела вверх, каштановые кудри отливали медным в свете электрической лампы.
–... улыбнись...
Гермиона улыбается, как обычно чуть поджимая губы, но смех прячется в уголках ее рта. Она с детства выглядит усталой – нет, не усталой, скорее утомленный – «Мерлин, ну сколько же в этом мире идиотов!»
–... помаши ручкой...
Машет, сбивая со стола пластиковые бутылки и термос. Неуклюжая...
–... отлично. Скажи что-нибудь.
– Что за пакость, Финниган, ты задумал?
– Я пришлю это в редакцию «Ведьмополитена», – Симус с довольным видом закрыл объектив. Гермиона медленно выпрямилась, откинула с лица блестящие пряди волос.
С первых курсов, лениво подумал Гарри, она и правда здорово изменилась.
– Симус Финниган, – набрав побольше воздуха, начала Гермиона, – неужели ты считаешь, что квалифицированной ведьме, лучшей ученице Хогвартса выпуска девяносто восьмого года не найдется работы получше, нежели рекламировать дурацкую косметику для тупых, ограниченных...
Биииииип-бип-бип-бип.
Игровая приставка мигнула зеленым глазом, и батальоны лазерных роботов вновь пошли в наступление. Гермиона сердито одернула мини-юбку и, зашвырнув остатки еды в пакет с мусором, принялась натягивать пальто.
За окном стеной валил снег, но холода почти не чувствовалось – с помощью небольшого колдовства им удалось разжечь чугунную печку, притащенную с верхних этажей.
– К вашему сведенью, – сказала она, – я собираюсь поступать в «Мэджик Интернейшнл». Тамошние сотрудники в год получают до двухсот галлеонов. А вы можете оставаться в своем подвале, валяться на диванах и ничего не делать. Если вам так нравится, джентльмены.
Когда под конец второй недели все трое-плюс-Гермиона, утомленные и страшно довольные собой, сидели в полностью обустроенной гостиной – драные покрывала скрывали уродливые металлоконструкции под потолком, Симус притащил сверху антикварный диван выцветшей желтой кожи, Рон преобразовал кусок жести в столик стиля «хай-тек» – Гарри впервые задумался над тем, что он, на самом деле, творит.
2. 1999 год. ОБЩИНА.
В это хмурое серое утро к ним постучали.
– Иди, Симус. Тебе все равно сегодня тащиться за едой.
Симус привычно прогремел по заржавелым металлическим ступенькам, поднялся наверх, в то, что раньше было холлом первого этажа, открыл старую обшарпанную дверь. И зажмурился.
– Если вы собираетесь выгнать нас отсюда...
– Симус?
В пыльную комнату ворвался рой снежинок, и Финнигана обдало морозцем.
На пороге стоял Дин Томас.
* * *
– Нет, ну все же, Дин, как тебя уго...
– Да объясняю же, – Дин нервно взлохматил свою шевелюру. – Это было в метро. Я как раз делал зарисовки с натуры в переходе с линии Пикадилли на Грин Парк, и тут, говорю же, увидел ее. Просто слов нет.
– Кого? – Рон вытянулся на потертом ковре. Он открыл ещё одну бутылку пива, Томасу пришлось притащить целый ящик, как налог за нарушение спокойствия общаги, и сделал изрядный глоток.
– Ну? – Симус с увлечением мочил компьютерных монстров.
– Музу, – Дин мечтательно прикрыл глаза, – именно то, что надо. Ничего лишнего. Я сразу подумал, что она будет позировать мне для моей «Загонщицы», все как надо, ноги от ушей, копна волос, фигура... Я даже не узнал ее, честное слово. Так подошел и внаглую: «Девушка, мол, не согласитесь мне позировать?»
– А если маггла? – встрял Симус.
– А что? – Дин махнул рукой. – Имею право. Может, я жениться на ней захотел. Только она-то видать, с норовом, я и забыл про это, все война, школа закрыта – не виделись. Повернулась, бац мне по морде. Мол, ты, Томас, такой же озабоченный придурок, как все остальные парни...
В комнате на минуту воцарилась тишина. Рон, откашлявшись, осторожно спросил:
– Ты... ты говоришь про кого-то, кого мы все знаем, верно?
– Ну конечно же, – Дин хлопнул его по коленке. – Да Грейнджер это, Гермиона Грейнджер. Представляешь, со спины не узнал.
– Что, прости? – Гарри медленно опустил бутылку на стол, – Дин, что ты несешь? Откуда ты узнал этот адрес?
– А, адрес, – Дин рассеянно пошарил за пазухой и выудил на свет аккуратно сложенный «Еженедельный пророк». – Вы не читаете объявления? С тех пор как мы разминулись с ней в метро, я регулярно просматриваю полосу, может, она передумает? Я же сказал ей в спину: мол, если такая умная, ищи себе принца по заявкам.
– Он невменяем, – Рон за спиной Дина сделал красноречивый жест, – он втюрился в мою невесту.
– Дин Томас, ты можешь внятно объяснить, почему ты здесь? Или иди на все четыре стороны, мы тут, между прочим, скрываемся, чего и тебе советуем, по правде говоря.
– Так вот же... – почесав в затылке, Дин положил газету на стол. – «Шикарная маггла, очевидно, предпочитает известных спортсменов. Как известно, она уже крутила роман с болгарским ловцом Виктором Крумом. Обращайтесь: Брикстон-роуд, 12». Я так понял, что это задачка вроде ребуса. Ну, помните, была такая статья Скитер в незапамятные времена...
– Газету прочла вся школа! – Гарри вскочил на ноги и уставился на крошечное объявление. – Помните, она ходила по рукам в Большом Зале, а после этого Гермионе пришла куча писем, ей ещё руки гноем бубонтюбера разъело, помните?.. Так ты за этим пришел сюда, Дин? Ты думал, это она решила с тобой встретиться, правда?
Томас только печально развел руками.
Симусова приставка издала тонкий тревожный гудок и, замигав на прощание, отрубилась.
– Черт. Батарейка сдохла.
На экране небольшого монитора с жуткой перекошенной рожей застыл недобитый монстр. Симус с горечью ткнул в него вилкой.
– Короче, Томас, – заявил он, – тебя дезориентировали. Мы все когда-нибудь умрем от руки феминистически настроенной Гермионы Грейнджер, а она как пить дать пойдет в большую политику. Хоть ножки у нее и правда загляденье, но все это – лишь чей-то розыгрыш, тут ее нет, она вообще редко к нам приходит. Тут всего лишь три хогвартских неудачника, скрывающихся от Министерства, а ты... ты... ?
– Честно говоря, я вообще уже ничего не понимаю, – недоуменно произнес Дин. – Кажется, меня обвинили в предательстве родины, но я был занят работой над «Ловчихой» и не мог отвлекаться. И так угрохал на войну добрые полгода художественной практики... Что ж, я тогда здесь подожду прихода музы, парни? Если хотите... ну, буду за пивом бегать или убираться.
Не дожидаясь ответа, Дин принялся деловито расставлять на полке свои краски. Вынул из кармана пригоршню какого-то мусора, взмахнул палочкой и увеличил предметы: трехногий этюдник, масло, набор разнокалиберных кистей, тряпка, банка скипидара и повидавший виды рабочий фартук.
– Томас, ты спятил, что ли? – медленно проговорил Рон. – Нет здесь никаких муз. Здесь, как его... тление. И, как их... декадентские грезы.
– Ну ты даешь, – с восхищением выдохнул Гарри, – здорово у тебя получается. Может, тебе вести переписку со Снейпом?
Рон молча пожал плечами и открыл очередную бутылку пива.
* * *
«Я понял, я все понял!
Это ведь вы были, да? Несчастная газета четырехлетней давности не дает мне покоя. После того, как этот самый «Пророк» со статьей Скитер прочли все ученики, вы изъяли его у Лаванды с Парвати, которые листали его во время урока зельеварения, я помню! Вы тогда ещё встали и принялись зачитывать вслух, надеясь меня уязвить, правильно?
Вот теперь вы зачем-то опубликовали в газете дурацкое объявление. Все верно – вы специально не называли имен, зная, что поймут его только с нашего курса, те, кому была посвящена статья. Кое-кто откликнулся, только я не понимаю, чего вы ожидали?
Ну пришел к нам сумасшедший художник, ну и что, нам от этого плохо стало, что ли?
Бред какой-то. Или я вообще ничего не понимаю! Я ненавижу ваши письма, неужели сложно объясняться человеческим языком?
ГП»
От 07/01/1999
«Поттер,
Что ж, в таком случае мне остается лишь пожелать вам удачи. Обратите же свой светлый, незамутненный взгляд в будущее.
Профессор С. Снейп».
* * *
– Уииизлииииии наааааааш бооооог...
Бум. Бах.
– Уиииииизлииии нааааш король.
Бам-бам-бам!
– Дееержииии метлуууу раааастяяяяпаааа Уизли –
Мерлин!Симус! Дин! Кто угодно – к двери, скорее, дверь!
– СЛИЗЕРИН-ГРИФФИНДОР – 170:0! -
Гаркнул дружный хор мужских голосов, и открывать дверь было уже без надобности – она сама сорвалась с заржавелых петель и грохнулась, разбивая узорчатый кафель, Рон только успел отпрыгнуть.
– А вот и он! – бедный Рон тут же оказался в чьих-то медвежьих объятьях. – Наш дорогой Рональд Уизли!
Тот как-то странно приглушенно пискнул и отскочил в сторону. Гарри как стоял с опущенными руками перед обвалившейся дверью, так и остался стоять.
Прямо перед ним в полном спортивном обмундировании, надетом на магглские джинсы и пуховики, стояла сборная команда факультетов по квиддичу.
«Уизли наш бог! Обращайтесь: 12 по Брикстон-роуд»
Страница объявлений «Еженедельный пророк», от 12/01/1999
* * *
Щелчок.
– Представьтесь.
– Предатель родины номер один! Роджер Дэвис, Рейвенкло! Йооооо, мы команда!! Ребята! Что стоим?! Где пиво, где снитчи, где командный дух, черт вас подери?!
– Дэвис, черт тебя подери, тот рождественский вальс с вейлой окончательно заморочил тебе мозги. Ты хоть понимаешь, где ты нахо...
– Он, кажется, ушел, Гарри.
– Вот ЧЕРТ. Я убью этого подлого слизеринского...
Щелчок.
– Представьтесь.
– Иди в жопу, Поттер.
– Мерлин, Флинт, неужели ты? Но как...
– Мы уже давно играем за другую команду. Мой отец собственноручно засадил старшего Малфоя в Азкабан в третий раз, Поттер. И что я получил? Что, спрашивается, мы получили?! Эта страна катится ко всем чертям, раздери меня горгулья! Вместо банальной благодарности, да черт подери, простой благодарности, что мы получаем? Мы вынуждены скрываться! Да я...
– Ой. Флинт. Прошу тебя, только не трогай этот мольберт... Маркус...
Щелчок.
– Ладно, можешь не представляться, Деннис...
– Здравствуй, Гарри. Знаешь, не каждый день видишь в газете что-то настолько... личное. Что-то из твоего прошлого. Спасибо тебе за...
– Послушай, Деннис, я боюсь, что это не я вас собрал. Мне кажется, кое-кто...
– Я как увидел, сразу позвонил Дэвису и Смиту! Мы просто поверить не могли, как здорово ты придумал! Вот так, в открытую – и в то же время совершенно секретно, для своих. Так что же, это что-то вроде встречи выпускников, да?
– Деннис...
– Ох, как хорошо, что ты это затеял. В последнее время не так-то просто не то что однокурсников увидеть, но банально выйти из дома. Мы же теперь все... предатели?
Щелчок.
– Предста...
– Захария Смит, девятнадцать лет, Хаффлпафф.
– Отку...
– Мне позвонил Криви. Сначала подумал – бред, потом решил рискнуть. Уж лучше так, чем торчать на острове Уайт у бабушки.
– Покля...
– Клянусь. В конце концов, это секретный штаб или что, Поттер? Где антиаппарационные барьеры? Или – я правильно понимаю? – вы отказались от использования магии? А почему записывается на такие ненадежные источники? А плата? Вы взимаете плату, текст присяги есть?
– Какой прися...
Щелчок.
Флинт, чья семья в пиковый момент войны перешла на другую сторону. Обозленный, вечно раздраженный, вечно что-то крутит в руках – в последнее время это строительные инструменты, все какие-то ножи и гвозди. Два тихих рейвенкловца, чьи имена Гарри никак не мог запомнить, как мышки прошмыгнули в гостиную и расселись по углам, ожидая, видимо, что их сейчас погонят. Бледный, тощий Деннис Криви, потерявший на войне брата...
Колин погиб и не успел всерьез раскрутить роман, который завязал с его, Гарри, невестой. В один чудный вечер они устроили дикую драку в штабе на Гриммаулд-плейс, и Хмури спустил обоих с лестницы под пронзительный визг Джинни. Гарри ночевал в сугробе, а эти двое ушли – больше он их никогда не видел.
Дэвис, красавец-капитан факультетской команды... Шумный и очень деловой Захария Смит в видавшем виды мятом костюме. Индюк напыщенный. Много кто...
С этих пор голова у Гарри пошла кругом, и глаза разбегались. Его новая жизнь только начиналась.
* * *
Он ходил по своему новообретенному дому, чувствуя, что совершенно ничего не понимает. Их уютный, завешанный шторками и устеленный пледами подвал превратился в многорукое, многоликое чудовище – туда с трудом вмещались десять человек, и людские массы стали распределяться сверху вниз, углубляясь в нижние подвальные уровни, оборудуя себе места для сна и отдыха, столы для работы.
– Вы сдурели? – проходя по шаткой металлической лестнице, Гарри выхватил из толпы спешащих туда-сюда Дэвиса, замотанного в шерстяной платок. – Что вы делаете? Что, черт подери, тут происходит?
– Ну, – рослый рейвенкловец с готовностью заулыбался. – Нам же тоже надо где-то жить. Теперь мы отбросы этого общества. Кстати, спасибо за приглашение, Гарри.
Его хлопнули по плечу с силой, от души, так, что он едва устоял на месте.
Он спустился на нижний уровень подвала, предназначенный для скопления воды, и ахнул. Тут, кажется, не осталось ни клочка свободного пространства. Все занимала странная деревянная конструкция, лишь отдаленно напоминающая многоярусную кровать. Спускаясь с последней ступеньки, Гарри поскользнулся на россыпи гвоздей и винтиков, Деннис ловко подхватил его под руку.
– Не волнуйся, пожалуйста, мы все уберем, – торопливо заговорила он, не переставая смущенно улыбаться. – Дин предупредил нас, что вы тут обходитесь без магии. Я считаю, и Захария, кстати, со мной согласен, что это хорошая идея, не засекут. В общем, Флинт сказал, что немного разбирается в столярном деле...
– Вон отсюда, – прохрипел раскрасневшийся и злой Флинт с ножом, зажатым в зубах, вылезая из-под завала каких-то досок, – убирайтесь, все убирайтесь! Только мешаетесь, я так к вечеру не закончу.
Орудующие вокруг хогвартсцы стали послушно отползать назад – уж больно зверский вид был у бывшего капитана слизеринской команды. Краем глаза Гарри успел заметить, что его порядком потрепала жизнь – щеки ввалились, он изрядно побледнел, под глазами красовались темные круги от усталости и бессонницы.
Да и сам он, если по правде, выглядел не лучше. Всех их измотала война, а случившееся после не принесло ожидаемого облегчения – Скримджер добил их, он все-таки их добил.
– Деннис... Ради бога... С чего вы решили, что это лучшее место для вас?
Он уже открыла рот для, очевидно, подготовленного ответа, как внезапно под другую руку Гарри поднырнул Захария Смит с блокнотом и карандашом за ухом.
– Этот подвал идеально подходит на место нашего штаба, – сообщил он, – отсюда можно будет легко пойти в наступление.
– Куда?.. – Гарри задохнулся, но Захария уже повернулся к нему спиной и сложил листок, выдранный из блокнота, в конус-рупор:
– Внимание всем...
Гулкий голос стократ усиливало подвальное эхо. Работа на какое-то время прекратилась: все уставшие, растрепанные, медленно подходили к ним, оттирая пот со лба.
– Работа над установкой многоярусных кроватей и рабочих мест должна быть закончена к закату солнца.
Да их больше десятка, неожиданно понял Гарри. Когда успели? Откуда?.. Кто впустил?
– Наш уважаемый хозяин, принявший нас здесь, советует нам всем задуматься о нашем предназначении, – Захария повернулся, и все абсолютно синхронно уставились на Гарри, – что мы делаем здесь и кто мы вообще такие. Действительно, кто мы? Герои войны, отдавшие все, для того чтобы жить ТАК? Обвиненные в убийствах, которые мы не совершали, обманах и предательствах?
Лица, такие родные, разные, но в то же время чем-то удивительно похожие. Почерневшие от подвальной пыли, осунувшиеся, с острыми скулами и поджатыми губами. Люди, измученные войной?
Люди, которых не поблагодарили.
– Да мы и не ждали никаких благодарностей, правда? Все, ради чего мы шли грудью на вражеские палочки – дальнейшая спокойная жизнь. И что мы получили в ответ? Что мы получили в ответ?
Смит опустил рупор и обвел толпу яростным взглядом.
– Хер мы получили в ответ, товарищи предатели. Ложные обвинения, унижения, несправедливые аресты. Теперь, благодаря всему этому мы вынуждены скрываться здесь. Хер вам, сказало министерство. Вопрос с том, что скажем...
... Министерству мы.
Последнее потонуло в одобрительном гуле разгоряченной толпы.
* * *
– Ты решил испортить мне жизнь, да? Ты что, не знаешь, КАК я насытился этой войной – по горло!! – Гарри судорожно строчил, бумага рвалась, карандаш ломался. – На кой хрен мне все это, что это вообще, это толпа психованных подростков, или мой любимый подвал превратился в террористический штаб, или...
«Пузырь. Остаток. Ябеда. Уловка. Номер 12 по Брикстон-роуд, обращайтесь»
«Еженедельный пророк», объявления от 19/01/99
– А, может, это все так задумано специально для того, чтобы собрать нас всех в одном месте, а потом взорвать к чертовой матери? Ведь тебе все равно! Тебе никто, – карандаш ломался, царапал листок, – никто никогда не был дорог, ну, может быть, разнесчастненький Драко Малфой и все, тебе на всех было плевать!! Это подстава! Засада! Да?!
«ГАВНЭ – присоединяйтесь! 12 по Брикстон-роуд, вас ждут»
«Еженедельный пророк», объявления от 26/01/99
– Как будто все это мне нужно! Все, что я хотел – жить спокойно, ну и пусть, что приходится скрываться, ну и пусть, что так – но хотя бы меня никто не трогает и в стране мирно. Так вот, Поттер, пожалуйста, получайте?! Зачем вам это? Вы из вредности решили угробить мне жизнь и после, когда и жизни-то практически не осталось? Обиделись, что я назвал вас ублюдком? Ха, ха, ха! А кто вас так не называл? Нет, серьезно, вы что, в первый раз услышали?..
«Никакой он не чемпион, он выскочка и смердяк. Брикстон-роуд, 12, стучитесь».
«Еженедельный пророк», объявления от 31/01/99
«Уважаемый профессор Снейп,
Пожалуйста, перестаньте давать объявления с адресом в газету «Еженедельный пророк». Я искренне извиняюсь за то, как обозвал вас в письме...
Ладно, в любом случае я повел себя глупо и сожалею об этом. Прекратите давать объявления, или моя квартира превратится в террористический штаб, а Захария Смит со своим маниакальным стремлением к лидерству взорвет нас всех нафиг.
Спасибо,
Гарри»
* * *
– Стр-рройся в ряд,– прорычал Смит, и все привычно шарахнулись в сторону, – к чертям не годится. Вы что, АД забыли? Никакой дисциплины, ядрена вошь.
– Захария, слезь с табуретки, – Деннис тронул его за рукав. – Флинт говорит, нужно укреплять потолок, нам нужна опора.
– Что здесь, столярный кружок имени Маркуса Флинта, что ли? – Рон стоял за его спиной, уперев в бока руки. – Вообще-то, мы здесь жили с Симусом и Гарри... Неплохо было бы разгрести наверху, пока не пришла моя девушка.
– Твоя девушка? – Смит насмешливо прищурился. – Рон, не смеши меня. Уверяю, у первого кандидата в топ-менеджеры «Мэджик Интернейшнл» есть с кем встречаться. Вот уж кто устроился лучше нас всех... А уж с такими ногами... – Захария, опустив рупор, тихо прицокнул языком, за что тут же получил в нос шваброй.
Гарри едва успел отпрыгнуть в сторону, как началась драка.
И, конечно, в дверь позвонили.
– ВОН! – заорал Гарри, по пояс высунувшись из окна на первом этаже, перед глазами – рой снежинок. – Все, больше никто сюда не поместится! Никого тут нет! Вообще никого! Убирайтесь во...
– Да! – неожиданно поддержали снизу. – Теперь ты, Поттер, ещё будешь орать, высунувшись из окошка. Отличная идея для человека, который в данный момент должен в Сан Морисе наслаждаться чистым альпийским воздухом.
– Ой, – тихо сказал Гарри, машинально схватившись за облезлую раму, – я сейчас спущусь.
... Захлопнув дверь, он прижался к ней спиной и чуть ли не силой заставил себя взглянуть на гостя.
– Не впустите? – осведомился тот бархатным голосом.
– Не впущу.
– Что, несладко вам, Поттер?
Гарри на мгновение прикусил губу: «идите к черту» и «вашими молитвами» – оба варианта были чертовски соблазнительными.
– Мне кажется, этот дом скоро рухнет, – наконец, признался он. – Зачем вы это сделали? Ну, повел я себя нехорошо, ну и что же, теперь нужно вот таким изощренным способом испортить мне жизнь?
– Как всегда, только о себе, – задумчиво проговорил Снейп, – а что, больше никаких идей, Поттер? Я только порчу вам жизнь?
Гарри запнулся. Снейп выглядел так, будто прошел пешком весь путь от Тупика Прядильщика пешком – на его плечах лежали два небольших сугроба.
– А вы никогда не задумывались над тем, почему я, работая в Министерстве на Скримджера, не спешу выдать аврорам ваше местоположение? Почему я так стремлюсь собрать вас всех вместе?
– Вы... вы ведь не выдадите?
Черт, как же холодно. Январь месяц. Построждественские холода. Обычно если в Лондоне идет снег, то он не ложится, сразу же тает, но сейчас все было запорошено ослепительно-белым, и на тротуаре после вчерашней метели лежал жесткий ледяной наст.
– Утирать вам всем сопли – это мой крест по жизни, Поттер, – негромко проговорил Снейп. – Удивительно. Когда же я, наконец, перестану воспринимать вас как своих учеников?
– Нам не нужно этого, – сказал Гарри, – и уж точно сюда больше никто не влезет.
– То объявление было последним, – сказал Снейп, – что ж, почти все в сборе. Живите теперь.
– Живите? – у Гарри аж дыхание перехватило. – Это что, издевательство? Да видели бы вы, что там творится внутри.
– Я против того, чтобы вы жили в этой дыре, Поттер, – поморщился Снейп, – но это был ваш выбор. Вы должны понять одну вещь.
Он наклонился так, что почти касался Гарри кончиком своего мерзкого крючковатого носа.
– Вместе вам будет легче, чем поодиночке. Только если вы будете держаться вместе, из этого может что-то получиться. Не поодиночке, Поттер.
Это было так странно слышать. В это почти не верилось. Чтобы Снейп говорил это... Выходит, Гарри в нем ошибался? Он отнюдь не на стороне Скримджера? Он не хотел отправить его в Альпы?
Кажется, что-то из этого было произнесено вслух. Или Снейп просто прочел его мысли.
– Когда вы, наконец, перестанете рассуждать детсадовскими категориями? – с раздражением произнес он. – Сторона зла, сторона добра, в вас этот послевоенный бред остался. Сейчас стоит задуматься над тем, как нам вообще выжить. Все, Поттер. Я буду содействовать, чем могу, но если вы намереваетесь раньше времени вывести меня из себя, то лучше молчите. Просто молчите, Поттер.
3. 1999 г., февраль. ЛИДЕР
– Он помешался, – тихо произнес Рон, дергая Гарри за рукав, – только погляди.
Захария Смит склонился над блокнотом.
– Что там, Смит? – Гарри подошел ближе. – Никак террористическая операция?
– Проблема в том, – сказал Захария, – что ничего серьезного мы, не имея ни денег, ни возможности использовать наши палочки, не сотворим. Единственное, что мы можем противопоставить правительственному гнету...
– Смит, ты, никак, спятил, – Гермиона поднялась с кресла, – зачем вам это нужно? Живите себе как живете. Мне всегда казалось, что вы, парни, наслаждаетесь этим ничегонеделаньем.
В строгой рабочей мантии поверх элегантного магглского костюма-двойки, с волосами, собранными в аккуратный пучок, она выглядела в этой захламленной, уставленной пустыми пивными бутылками гостиной девушкой совершенно из другого мира.
В следующем месяце ей предстояло пройти собеседование в «Мэджик Интернейшнл», и она, как всегда, готовилась заранее. Приходила к ним после работы, приносила что-то из еды или свежий выпуск «Пророка», а также кипу каких-то своих учебников. Под жадные взгляды парней и тоскливые вздохи Рона она с невозмутимым спокойствием садилась за стол и принималась учиться.
Смит вел себя... странно. Он терпеливо что-то чертил, придумывал, строил какие-то зловещие планы, бубнил о том, что «мы должны мстить и бороться за свои права» и все такое. В другой стороны, его слушали с удовольствием – особенно такие речи хорошо шли под пиццу и виски-колу – и поддерживали довольным гулом и одобрительными выкриками, но, хоть убей, Гарри не мог понять, как можно Захарию Смита воспринимать всерьез.
– Поджог, – объявлял он с важным видом, – для этого не нужно ни оружия, ни людей. Мы подожжем телефонную будку, ведущую в Министерство, и тем самым спровоцируем всеобщий хаос и временное замешательство властей. Мы не можем не воспользоваться моментом...
Флинт с каким-то мрачным воодушевлением мастерил кровати. Рон тихо сквернословил в стороне, причитая, что стук молотка сведет его в могилу. Тихие рейвенкловцы третий час безуспешно пытались открыть банку консервированного тунца. Гермиона в пушистых наушниках учила магическое право.
Симус гонял виртуальных монстров.
Смит ходил из угла в угол и зачитывал программу разгрома.
– Кстати, Смит, – как-то не удержался Гарри, – наверное, рискованно прямо сразу, без подготовки, идти и жечь Министерство. Может, вы потренируетесь на ларьке там, за углом? Там почти никого нет, говорят, какой-то бомж поселился. Заодно принесете чего-нибудь пожрать, а то у нас финансовый кризис.
– Да, но это не несет никакой идейной нагрузки, – бубнил Смит, расхаживая кругами по комнате, – но... как тренировочное мероприятие, вполне приемлемо. Если со мной пойдут Дэвис и Флинт... И Криви пусть стоит на стреме... Мы должны разработать тактику!.. Тактику и стратегию...
Они выбрались один раз и вернулись с добычей. Как выяснилось потом, единственная удачная вылазка Смита и компании во многом определила дальнейшую жизнь общины. В ту холодную зимнюю ночь на дворе была снежная буря, и дуло из всех углов.
Смит вместе с Роджером и тихими рейвенкловцами ушел час назад. Захария хотел прихватить и Криви («он мелкий и везде пролезет»), но Гермиона не дала в обиду ребенка.
«Хотите играться – играйтесь, а детей не тронь».
Она была единственной, с кем Смит не решился спорить.
Говорить не хотелось. Они сидели вокруг самодельной печки из старого металлического ведра, Гермиона беззвучно шевелила губами над книжкой, повторяя числа и слова, Рон, завернутый в плед, уснул, ткнувшись головой ей в колени, Флинт лениво строгал какую-то деревяшку, насупленный и мрачный, как обычно.
Когда раздался оглушительный треск и звук бьющегося стекла.
Прежде, чем кто-либо успел подбежать к двери, та распахнулась, и со страшным грохотом в комнату влетели: сначала Захария со своими безумными выпученными глазами, светлые волосы стояли дыбом, потом – без единого писка – два тихих рейвенкловца, затем – вообще что-то неясное, громила Роджер в магглской бандитской шапочке с прорезями для глаз нес кого-то, перекинув через плечо, сердце сделало ощутимый скачок и чуть было не остановилось.
А потом в комнату вошел Снейп и огляделся. На его пальто налипли комья снега. Он втолкнул Роджера в самый центр комнаты, и тот неуклюже пошатнулся, сбивая стулья. Гермионины учебники повалились на пол.
– Поттер, забирай свой народ, – профессор сердито пнул перевернутую табуретку, – их счастье, что я оказался рядом.
– Что... – голос Гермионы срывался от волнения, – что произошло? Они... кого-то убили?
– Почти убили их, – буркнул Снейп, – волшебнички. Никакого понятия о таком предмете, как банальная магглская сигнализация. Эти болваны вообще не знают об электричестве? – он повернулся к Гарри. – Они вздумали поджигать провода. Средние века просто. При первом же взрыве их метра на четыре отбросило, я вообще удивляюсь, что живы.
Краем глаза Гарри заметил, как Захария подползает к двери и нащупывает свой блокнотик. Наверняка промашки взялся фиксировать. Псих, ну чистый псих просто.
Роджер осторожно положил свою ношу на пол. Юноша лежал, замотанный в пуховик, его лицо закрыто капюшоном.
– Кто это? – оторопел Рон, на всякий случай уходя куда-то за спину Гермионы.
– Бомж, – пояснил Дэвис, – мы чуть его не покалечили.
Он подошел и откинул капюшон – так и застыл, вглядываясь в красивое лицо парня – светлая, ровная кожа, разметавшиеся волосы, роскошные, между прочим, длинные темные ресницы, легкий румянец.
Снейп как-то странно крякнул и отошел в полумрак комнаты. Все стояли, не в силах вымолвить и слова.
Перед ними на полу лежал Драко Малфой.
* * *
– Почему мы должны ему доверять? Почему мы должны доверять им обоим? – Рон сидел, раскачиваясь на стуле, Захария снова что-то высчитывал.
Ветер завывал в развалинах первого этажа, Гермиона скучала на диване, скрестив на столе свои изумительные ноги.
– А если это все засада? Что Снейп делал здесь посреди ночи?
– Дин, заткнулся бы ты, что ли. У тебя слишком богатое воображение.
– Но, Симус, ты сам-то посмотри. Один скользкий слизеринский ублюдок ни с того ни с сего спасает наших ребят и притаскивает в наш дом второго слизеринского ублюдка...
– Ладно, успокойтесь, – Гарри вздохнул и поднялся со стула, – Снейп был за нас с самого начала.
Все уставились на него с недоумением. Снейп, слава богам, не мог ничего слышать, он увел тихих рейвенкловцев, Малфоя и Дэвиса наверх обследовать на предмет телесных повреждений.
– Объясни-ка, Поттер, – Флинт ни с того ни с сего решил подать голос, – ты разве не знаешь, что Снейп работает сейчас на этого подонка Скримджера, чтобы спасти свою шкуру? Он может сдать нас в любой момент.
– Когда... когда мы только пришли в это место, Симус, Рон и я, я совершил одну промашку. Он узнал адрес, и именно он... – Гарри вздохнул, скрывать больше было бессмысленно, – по сути, он собрал нас всех здесь, дал вам новый дом. Он давал в «Пророке» объявления, что привели вас сюда.
Ответом ему было недоуменное молчание. Что ж, эту информацию им придется переварить.
– И он не собирается нас сдавать министру, потому... потому что я ему верю. А кто не верит, тот пусть катится на все четыре стороны, товарищи. Мы никого здесь не держим.
Снейп ушел через час, убедившись, что все в порядке. Перед уходом он все-таки увел Гарри поговорить на лестничную площадку.
– Поттер, ты понимаешь, что я не смогу вечно быть рядом, – Гарри кивнул, сглотнув, – у тебя-то голова на плечах имеется? Ты-то знаешь про то, что замышляет этот ваш Смит? Какого черта ты...
– Я больше не школьный староста, – возмутился Гарри, – я не несу за них никакой ответственности.
– Несешь, – с усилием произнес Снейп, – нет, ты несешь.
– Ничего подобного, я им не отец и не старший брат. Я даже не гарантировал им безопасности. Вы сами привели их сюда и навесили все это на мою шею. Я не желаю больше ни за кого отвечать, профессор!
Он стоял и ковырял отколупливающуюся от перил краску. Глаза поднимать не хотелось. И тут Снейп сделала что-то неожиданное – своими длинными холодными пальцами он бесцеремонно схватил его за подбородок и дернул вверх, заглянуть в глаза.
– Ты не смеешь так говорить, Поттер, – прошипел он. – Я из Слизерина, и я понимаю лучше кого угодно: да, формально никакой ответственности за этих людей ты не несешь. Но я не позволю тебе говорить так, потому что случись чего, ты ведь не сможешь жить после этого. Тебе не справиться с собственной совестью.
Он молча развернулся и ушел, оставив Гарри мерзнуть в одиночку на пустой, продуваемой со всех сторон, лестничной площадке. Потоптавшись там ещё с четверть часа, Гарри спустился вниз, в ставший уже родным подвал.
Им предстояло принять нового человека в общину.
* * *
Кажется, за первую неделю Малфой никому не сказал ни слова. Вечно хмурый, с покрасневшими глазами, он ходил по дому в перчатках с обрезанными пальцами, потому что у него мерзли руки. Перчатки были из грубой шерсти, из них вечно торчали нитки, и Драко обкусывал их.
Он не желал отвечать на вопросы и даже огрызаться в ответ на издевки. Гарри решил заранее огородить его от возможной – и с большим энтузиазмом планируемой – гриффиндорской травли. Каждому, кто вообще мог начать травить Малфоя за все его грехи, было вынесено предупреждение.
Малфой...
Мало кто в действительности имел четкое представление о том, откуда он взялся. Малфой молчал и ни на кого не смотрел. Малфой... что было самым тревожным, так это то, что Малфой не умел и не желал работать.
– Ты, козел, – грубый толчок – и Флинт прижимает его к стене; Малфой смотрит куда-то сквозь него, отрешенный. – Я сказал – двухдюймовые головки. Я сказал – работать чисто. Ты посмотри, тут все в опилках... Ты не слушаешь? Ты, мать твою, не слушаешь?!
Малфой работал медленно и неохотно. Он выслушивал задание, молча кивал, брался за швабру или тряпку – но убирался плохо, гвозди закручивал ненадежно, а большей частью стоял, безучастно глядя в пространство.
Дин предположил, что Драко сидел на какой-то наркоте, но Гарри чувствовал, что это неправда. Зато он курил – сначала выходил через каждые полчаса на лестничную площадку, а потом и вовсе принялся курить в доме, стряхивая пепел в пластиковую бутылку с обрезанным верхом.
Ни на кого не смотрел. Не мог поднять больше, чем два пакета зараз и не годился для походов в супермаркет. Он шатался по дому с утра до вечера, не поднимая глаз. Абсолютно асоциален.
Как-то, когда Снейп в очередной раз пришел их проведать, Гарри решился спросить его о Малфое. По крайней мере, если кто-то и может знать правду о Драко, так это Снейп, и никто другой.
– Что ж, это разговор не для стояния на крыльце, – ответил Снейп с тяжелым вздохом, – молчите, к вам я не пойду, там и так тесно.
Потом он молча, без предупреждения схватил Гарри за плечо и аппарировал. Оказалось, Снейп привел его в небольшое лондонское кафе в самом центре, на Риджентс Стрит, и Гарри стоял посреди освещенного теплым светом зала, в толпе людей, чувствуя себя ужасно неудобно из-за своих драных джинсов и вытянутого свитера.
Снейп усадил его за столик и вернулся с двумя чашками горячего латте.
– Пей, – буркнул он.
Гарри пил кофе, замечая краем глаза долгие взгляды людей. После безвылазной жизни в подвале он выглядел так, будто только оправился от тяжелой болезни: под глазами темные круги, волосы обросли и ещё больше взлохматились, ни тени румянца.
– Выглядишь так, будто вчера только откопали, – мрачно пошутил Снейп, угадывая его мысли.
По сравнению с темнотой прокуренных подвальных комнат, спутанным узором теней на полу от потолочных металлических конструкций, сыростью длинной комнаты, смешанными запахами остатков еды и плесени, это кафе казалось просто каким-то сверкающим раем.
Он впервые раз за долгое время появился в нормальном людном месте. Он выглядел инопланетянином среди этих людей.
– Что касается Малфоя, то его история простая, – заговорил Снейп. – После того как он провалил свое первое серьезное задание с убийством Дамблдора, он был автоматически вычеркнут из ближнего круга последователей Темного Лорда – тот второго шанса не дает. Участвовал в рядовых драках, походах Пожирателей, но ему хронически не везло... То есть вообще не везло. Малфой, кажется, отчаялся.
– Да ещё отец...
– Да, он навещал Люциуса в Азкабане, даже пытался его спасти, но там снова что-то не задалось. Как всегда, Малфоя подводит либо какая-то досадная мелочь, либо собственное самомнение. Тогда он и стал таким, каким ты его видишь – молчит и слишком много курит. Его мать заступалась за него, я заступался за него, он вздумал жить один, грезил самостоятельностью, то ночевал на вокзалах, то завтракал у меня, когда совсем невмоготу становилось. Когда все закончилось, Нарциссу Малфой арестовали. Люциус, по слухам, спятил в Азкабане. Все.
Снейп замолк и уставился в свою чашку.
– Все?
– Да. Вот такая вот простая история человека, которому не везет.
– Блин. Жестко.
Снейп пожал плечами.
– Странно, Малфой был почти во всем хорош. Конечно, он всегда был плохим мальчиком, но не подлым... в нем нет подлости, Поттер. Может, когда-то была, но это никогда не выходило за пределы школьных шалостей.
Снейп помешал латте ложечкой и снова посмотрел на него.
– Странные вы все становитесь, когда время школьных шалостей кончается.
– Да, – сказал Гарри, – наверное. Мы все изменились.
– Поосторожнее с ним, – предупредил Снейп, – скажи своим головорезам.
– Да. Я скажу. Спасибо за кофе.
Фыркнув, Снейп поднялся.
– Пойдем. Я не хочу, чтобы ты тут заснул. Давно не пил горячего?
– У нас нет чайника, – Гарри пожал плечами.
– Что мне, чайник вам купить? Это уже просто смешно. У кого-то там есть... мозг?
– Один на всех, у Гермионы, – хмыкнул, – она готовится к собеседованию в «Мэджик Интернейшнл».
Снейп тоже хмыкнул и допил свой латте. Отложил ложечку. Улыбнулся каким-то своим мыслям.
– С ее внешними данными...
– О, не продолжайте, – Гарри картинно закатил глаза, – вы бы видели, как она скандалит.
– Ребячество, – Снейп пожал плечами. – Если у тебя есть красивые ноги, глупо это отрицать.
– Она хочет чего-то добиться не ногами, а головой.
– К сожалению, добьется только ногами. И, интересно, долго она будет нянчить своего неудачливого женишка?
Снейп расплатился и, неожиданно оказавшись ближе, замотал Гарри в свой теплый шарф.
– Дарю. Безвозмездно, Поттер.
Вышел на улицу и аппарировал.
* * *
Придя домой, Гарри так и замер на пороге. Хотелось протереть глаза. Открывшаяся ему картина поражала воображение.
Прямо перед ним на диване сидел Малфой, наклонившись вперед и расставив ноги, повесив голову. Волосы привычно закрывали его лицо, он уставился в пол, как будто не было ничего занимательнее.
А рядом с ним в своем жутко дорогом строгом костюме сидела Гермиона с книжкой на коленях и что-то усердно ему втирала.
С характерными учительскими интонациями в голосе.
Обычно, если кто-то пытался заговорить с Малфоем на тему, не касающуюся совместного ведения хозяйства, тот молча отворачивался и уходил или пересаживался в другое место. Но сейчас Малфой, кажется... кажется, слушал. Не отвечал, конечно, но слушал. Не глядел на Гермиону.
Но... слушал.
Увидев Гарри, Гермиона быстро махнула рукой – мол, выметайся. Уже выходя из комнаты, он увидел, как она вытаскивает из кармана малфоевской куртки пачку сигарет и трясет этой пачкой перед малфоевским носом, что-то ему объясняя.
Что она, толкует, что ли, о вреде курения? С Малфоем?
Свою первую сигарету он сам выкурил спустя неделю после этого. Просто возвращался от Снейпа и столкнулся нос к носу с Малфоем на открытой лестничной площадке.
Тот не стал уходить, только хмуро кивнул в ответ на его приветствие.
– Дай сигарету, Малфой, – сказал Гарри, и тот безропотно протянул ему пачку.
Он не стал говорить Малфою, что это его первая – вот ещё не хватало! Пусть думает, что ему угодно, а ему, Гарри... что ж, один раз живет, отчего бы ни попробовать? Он чиркнул спичкой.
Малфоя повсюду провожал легкий аромат горьковатого ментолового дыма, и Гарри это нравилось. Интересно, каково это на вкус.
Затянулся.
– Спасибо, Малфой.
Тот не ответил. Понятное дело.
Острый дым щекотал горло и ноздри, огонек сигареты тлел в дымном полумраке. Было жутко холодно. Малфой молча пялился на него из темноты.
А красивый, зараза, неожиданно подумалось Гарри, ведь красивый же.
Глаза у него были серые и прозрачные, брови и ресницы – темнее, чем волосы. Странный контраст был весьма... притягательным. Даже в подвале, когда Флинт делил подобранную где-то одежду и вечно швырял Малфою самые жуткие телогрейки и пуховики, на Драко они смотрелись как-то по-особенному.
В том, как он выглядел и как носил любую – все равно, какую – одежду, был определенный шик. Ему, Гарри такого не дано, и непонятно, откуда оно берется. В юности – он вспомнил путешествия в думосброс профессора Снейпа – так же выглядел молодой Сириус Блэк рядом со своими однокурсниками.
В нем было... Да, в нем было это небрежное изящество.
Он докурил свою сигарету и взял у Малфоя ещё. В конце концов, они были куплены на общие деньги.
– Слушай, ты вообще разговариваешь? – неожиданно для самого себя спросил Гарри.
– Поттер, – негромко ответил Малфой, – иди к черту.
* * *
Гарри поймал себя на том, что коллекционирует эти моменты.
– Следующий поход назначим на второе число, – разглагольствовал Захария Смит со своей табуретки, – ударим противнику в тыл. Я предлагаю атаковать западное крыло Святого Мунго, оно защищено хуже, чем остальные.
– А... А как же больные, Смит? – не выдержал Симус.
– Они перейдут на нашу сторону! Мы введем их в курс дела и начнем набор в вольную народную армию.
– Смит, ты идиот, – сказал Малфой.
На какое-то время в комнате воцарилась полная тишина, только Гермиона продолжала невозмутимо строчить в тетрадке.
Голоса Малфоя раньше никто не слышал.
– Да, – уверенно повторил Малфой, обводя взглядом притихших сожителей, – этот план – большая глупость. А Смит – полный идиот.
Он произнес это даже с некоторым вызовом – да, я живу среди вас, и вам придется к этому привыкнуть.
А Смит все-таки придурок.
И всем сразу стало легче.
Спустя пару дней Малфой нашел себе дело. По всеобщее хихиканье и поддевки со всех сторон, он после одной из своих долгих прогулок притащил с какой-то помойки старую раздолбанную гитару с оборванными струнами.
– О, – сказал Дин, – оно выглядит, как женщина.
На самом деле, оно выглядело так, будто какая-то совершенно оторванная рок-звезда в экстазе колотила инструментом по сцене.
Малфой молча уселся со своей находкой и мотком проволоки в кресло и начал сосредоточенно прилаживать к гитаре струны.
– Пиздец, – громким шепотом сказал Симус, – оно ещё и поет.
Малфой не пел. Гарри редко видел его играющим, а если он играл, то это не было похоже на музыку. Но все чаще Малфоя можно было видеть с этой несчастной деревяшкой, с которой хлопьями слезала полопавшаяся краска, он сидел и что-то подкручивал, прилаживал, пробовал звук.
– Я чувствую себя в каком-то кружке «Мы ищем таланты», – пожаловался Гарри, – один бренчит, другой стучит, третий рисует.
Рисовал Дин. Одним прекрасным утром он выволок на середину комнаты титанических размеров полотно с голой бабой на спортивной метле и сообщил, что это «Загонщица». После этого он долго терзал Гермиону на предмет ню-фотоссесий и сеансов позирования, та, недолго думая, послала его так далеко, как девушки обычно не посылают.
После чего Симус за пару бутылок пива продал Дину драгоценный материал – видеопленку
Долгими снежными вечерами со старенького экрана им улыбалась Гермиона, такая юная, в мини, она кружилась и махала Дину ручкой.
... вот так... скажи что-нибудь...
Симус Финниган, что за очередную пакость ты задумал?!
Работа над «Загонщицей» шла своим чередом. Дин сказал, что двух «Охотниц» уже перекупила Уайтчапельская галерея, только они их не выставляют, так как художник вдруг оказался государственным преступником.
Гарри привык жить так.
Смит привычно строчил в своем блокноте, Симус возился с игровой приставкой. Флинт мрачнел изо дня в день, глядя, как Малфой постепенно возвращается к жизни. На первых порах Драко говорил только с Гарри и Гермионой, потом стал за просто так опускать Смита в коротких политических и «стратегических» перепалках, потом стал отвечать всем.
Правда, никогда не начинал разговор первым. Но это было нормально.
Один раз Гарри даже видел его улыбающимся. Шутки ради Гермиона выкрасила ему ногти черными лаком, пока он спал, а с утра заявила, что ему, кроме того, необыкновенно пойдет розовая помада. Ржали все, и Драко не удержался. Смывку для лака Гермиона как-то совершенно случайно выбросила в окно.
Драко относился к ней вполне лояльно. Видимо, тот факт, что она была не просто девушкой, а необыкновенно привлекательной девушкой, мог примирить его с их былыми разногласиями. Странно, но в отношении Гермионы к Драко не было того привычного раздражения ко всему мужскому полу. Драко мог запросто так, проходя мимо, ущипнуть ее за задницу и в ответ получал лишь высунутый язык да хулиганскую гримасу.
Рон Уизли тихо страдал в сторонке.
Снег на улице шел беспросветной стеной, эта необычайно холодная по английским меркам зима подходила к концу. Снова и снова на повтор ставилась пленка, и кудрявая загорелая девушка смеялась прямо в камеру, кокетничала и улыбалась Дину, завороженному чудной картинкой.
Настоящая Гермиона, измученная учебой и работой, побледневшая, со впалыми щеками, сидела на подлокотнике кресла с неизменной книжкой в руках; остро отточенный карандаш снова и снова повторял ее черты в бесконечных альбомах Томаса – штрихи и размытые пятна.
Штрихи и пятна.
4. 1999 год, март. ИЗГОЙ
Малфой так и не смог очистить ногти. Черный лак полопался и слезал понемногу – Драко ударил, именно не провел, а ударил по струнам, звук получился какой-то неправильный, хрипящий, глухой.
– Today is gonna be the day That I`m gonna throw it back to you...
У него был странный голос – высокий, но непоставленный, непрофессиональный, срывающийся в конце каждой строки. Драко медленно глотал дымный, сухой подвальный воздух и, снова ударив по струнам, продолжал.
Кажется, это была «Wonderwall» группы Oasis. Едва ли Малфой мог знать магглскую музыку с рождения, а песня ведь была довольно старая. Вероятно, услышал где-то уже здесь, в их глючной подвальной жизни.
– By now you should've somehow realized what you gotta do
Гермиона тихонько взвизгнула от удовольствия и грациозно перекинула свои бесконечные ноги с подоконника на подлокотник кресла. Легко соскочив на пол, она вышла в центр комнаты, куда падал луч света из дыры в потолке, образуя что-то вроде домашней сцены.
– Давай, детка, – не удержался Малфой и снова, севшим голосом: – I don`t believe that anybody... feels the way I do... About you now.
В закатанных до колена пижамных штанах и майке, которой, вообще говоря, не существовало, она стала медленно поворачиваться вокруг, покачивая бедрами, и Гарри внезапно показалось, что нудная и пижонская «Wоnderwall» в действительности – самая эротичная на свете песня.
Столбы пыли и сигаретного дыма.
Светлые волосы Малфоя, падающие ему на лицо, закрывавшие глаза – медленный поворот, и за тонкой тканью пижамных штанов поразительно четко прослеживается каждый изгиб сильного, молодого тела, и Симус, не отрывая глаз от танцующей, вслепую шарит по столу в поисках камеры, и Рон, кажется, поперхнулся пивом.
– About you now... about you now.
Кто-то фыркнул, кто-то присвистнул, двигаться не хотелось. Медленные, плавные движения Гермионы завораживали, глаз отвести было невозможно, Драко в проигрыше одной рукой стряхнул пепел с сигареты, затянулся снова и дал неожиданно низкий аккорд:
– And all the roads we have to walk are winding, And all the lights that lead us there are blinding...
Полоса тусклого света, выхватывающая из темноту копну спутанных волос, изгиб длинной шеи, то напряжение, то расслабление, почти невесомые движения танца, обсыпавшаяся под глазами тушь, темные круги бессонницы, да, да, она совсем не такая, какой когда-то была, она совсем не такая, какой нужно быть приличной девушке, она совсем не такая, но...
... но почему-то Гарри показалось, что она никогда ещё не выглядела лучше, и ему хотелось запомнить её именно такой, худой, бледной, с копной спутанных волос – лучшей ученицей Хогвартса, танцующий в пижамных штанах перед десятком-другим парней в брикстонском квартале для бедных.
«Высокооплачиваемый топ-менеджер крупной интернациональной компании, Рон, запомни это».
– And all the roads we have to walk are winding...
И Малфоя, привыкшего носить оглаженные воротнички за ранним завтраком в поместье – просто необычно красивым для ординарного грандж-гитариста парнем в изодранных джинсах, с руками, перепачканными краской.
И Флинта с этим его вечным молотком в зубах, и Симуса с его электроникой, и Рона с его вечной бесполезностью – он всех в этот вечер был готов простить за одно движение гермиониных бедер, то есть вообще – всех.
– You my wonderwall, – светлые волосы падали на лицо, – you my wonderwa-all, – голос срывался, – you my wonderwall... you... my wonderwall...
И, разумеется, в этот момент в дверь постучали.
– Я открою, – он неслышно поднялся наверх. Ну, конечно же, это Снейп.
–... И такая девушка идет в экономику, а, – донесся из-за спины полный неизъяснимой тоски голос Финнигана.
Ну, сейчас начнется: «Симус Финниган, я сколько раз повторяла... «. Гарри усмехнулся своим мыслям и открыл дверь.
* * *
Он стоял там, в своем привычном черном пальто, и опять на каждом плече у него было по сугробу. Без всяких приветствий Снейп втянул своим крючковатым, покрасневшим от мороза носом запах дома.
– Здрасьте, – буркнул Гарри, – я вот, как видите, здоро...
– Дай мне сигареты, – хмуро сказал Снейп.
– Чего? Какие сигареты? – черт!
Он совсем забыл... надо было сказать этим обормотам, чтобы хоть в подвале не курили, а выходили на улицу. И сам-то, хорош. Поттер, ты сам-то о чем-нибудь думаешь?
– Я не курю, – повторил он под тяжелым, пристальным взглядом Снейпа.
– Куришь, – все так же мрачно сказал он, – дай мне сигареты.
Под ложечкой неприятно засосало. Они вторую неделю на мели. Курить вообще нечего, хоть лавровый лист закручивай.
– Вы не имеете права, – получилось каким-то противным, тонким голосом, – это моя собственность...
– Собственность?
Снейп посмотрел на него так, что захотелось сжаться в комочек. Совсем как в старые времена.
– Собственность?! – тра-ля-ля, на улице, однако, стемнело. – Нет у тебя никакой собственности, Поттер, – птичек нет, листьев нет, небо розоватое, грязные сугробы, – ты живешь в заброшенной государством дыре, которая отнюдь тебе не принадлежит. Своих денег у тебя нет, и эти чертовы сигареты ты покупаешь на зарплату добросердечной мисс Грейнджер... Да тебя банально на еду не хватает, ты посмотри на себя, тощий, как не знаю что, это отвратительно, ты разлагаешься в своем подвале, ты...
– Заткнитесь уже! Слышать вас невозможно! Какое вам дело до того, чем я занимаюсь? За вами же не охотится Министерство!
Снейп. Отвратительный, сальноволосый, когда орет, брызжет на него слюной. Притих. Ох, не к добру это. Ну, что сам-то замолчал? Начал, так заканчивай, вон, ждут тебя... Язык стал как ватный. Они со Снейпом уставились друг на друга молча, и стояли так некоторое время, пока профессор не сделал глубокий вздох.
– Отлично, – негромко произнес он, – значит, договорились. Ты, Поттер, живешь так, как считаешь нужным, можешь хоть сдохнуть в этом подвале вместе со своими приятелями. Только я если отстану, то знай – отстану насовсем. И тогда это совершенно не мое дело, кто будет отвлекать внимание авроров от странного местечка в районе Брикстон, где, по слухам, собирается некая молодежная волшебная группировка...
– Вы... – голос сел, – вы что...
– Ну разумеется, в Аврорате не такие уж дураки, Поттер. Если они взялись наблюдать за одним из вас, например, за Грейнджер, им не доставит никакого труда проследить ее перемещения по городу. К тому же, у многих проживающих с тобой есть родственники, которым так же интересно узнать, где их сынок или племянничек снял новую квартиру...
– Но... у нас же все в тайне...
– Это у вашего Смита все в тайне. Тайна, на самом деле, в том, что у него вообще с головой творится. Человек абсолютно невменяем. Я, к твоему сведенью, выгораживаю вас не первый месяц. Но, если тебе угодно, я, конечно, отстану.
Снейп повернулся и решительным шагом направился к калитке, ведущей на Брикстон-роуд.
Розоватое небо. Грязные сугробы. Все хитросплетения высоких целей и политических идей рушатся, как карточный домик.
А он-то думал! Что думал? Они сами такие умные? Всего-то община тинейджеров, никакая не террористическая организация, черт бы побрал Захарию с его теориями. Тоже мне, лидер нашелся. И зачем? Зачем?.. Чтоб Снейп... его выгораживал?..
Высокая фигура в черном замерла у ограды. Что это? Прощается?!
– Постойте! – А как мороз, оказывается, дерет горло! После двух суток безвылазного сидения в подвале, пропитанном никотином. – Постойте, я... я сейчас.
Снейп слегка кивнул и обернулся, с интересом глядя на то, как Гарри судорожно роется в карманах. Помятая пачка «Эссе лайтс»... пустая. «Вирджиния»... пусто. Сигарет шесть осталось в «Лаки Страйк», самые отвратительные. Все равно жалко. Ладно.
– Вот...
Снейп молча взял пачку и стал задумчиво крутить ее в пальцах. Не желает уходить.
– На самом деле все это замечательно, Поттер, – он медленно поднял голову, не замечая, что смотрит не на Гарри, а бессмысленно – в пространство за его спиной, – на самом деле, все это очень полезно. Всю жизнь вас ограничивали, вы поломанное, исчерканное правилами и ограничениями поколение. Да ещё эта война.
Он помял одну сигаретину в пальцах и неожиданно сверкнул откуда-то из рукава «люмосом». В его пальцах застыл тлеющий огонек; профессор медленно поднес сигарету к губам и неторопливо, с наслаждением затянулся.
– Вы все – изголодавшиеся люди... – выдохнув острый, ароматный дым, произнес он, – нет, на самом деле, я отлично понимаю этого вашего Захарию и иже с ним. Вы ведь дети ещё, а уже, поглядите-ка, государственные преступники. Сейчас вам дана свобода, которой вы не получили бы ни за что и никогда – вот вы и отрываетесь кто во что горазд, играете в свои игры. Устраиваете запретное пиршество, пока можете, пока не поймали... нет, – он снова выдохнул дым прямо в лицо Гарри, явно того не замечая, – нет, я вас действительно понимаю. Изголодались по самостоятельности, нарушениям, адреналину. Ну, вперед.
Неожиданно он смял недокуренную сигарету в пальцах и затушил огонек. И тут же посмотрел на окурок в руке так, будто недоумевал, откуда это могло взяться.
– Право же, Поттер, ну и дрянь, – сказал он, швыряя бычок в сугроб и притаптывая сверху талым снегом, – не рекомендую.
* * *
– Пидор.
Вероятно, это должно было стать началом разрушения изнутри. Отвратительное, злобное слово. Выплюнутое сквозь стиснутые зубы.
Дело шло к восьмому марта, и они долго обсуждали, чем бы порадовать свою единственную и неповторимую, пока та вкалывала на собеседованиях. В результате Гарри выпало бежать в единственных целых – на десятерых – кроссовках в супермаркет за продуктами к праздничному ужину.
Когда он, замерзший – чертова обувь, снег все-таки забивался вовнутрь, открыл дверь плечом и кое-как протиснулся в дом с кучей бумажных пакетов – неожиданно понял, что не может пошевелиться. Как давно это было?.. Вероятно, с окончания войны. Он уже успел забыть о том, каково это – запах крови, тяжелый, тошнотворный, звуки ударов, едва сдерживаемые всхлипы.
Там, в углу комнаты, скорчилась фигура человека. Закрыв лицо руками, подтянув к подбородку ободранные колени...
Малфой.
– Флинт! – заорал он, швыряя пакеты, – Флинт, мать твою, что ж ты, гадина, делаешь?! Что ты... твою мать... творишь?..
Ногами, кулаками в лицо, явно злобно, желая навредить, покалечить – господи, как же хорошо, что у них не было палочек! Гарри замер, растерянно озираясь – ну неужели одни?
– Гарри, – то ли всхлипнув, то ли выдохнув от облегчения, откуда-то с антресолей скатился Дэвис – здоровяк!
– А ты что... что же ты ничего не делаешь... ты же... – Дэвис огромный как слон. Какого черта он молчал?! – Помоги мне... кто здесь ещё?!
Вместе они кинулись и с огромным трудом оттащили Флинта. Бледный, разъяренный, он даже не понимал, кажется, что происходит. Малфой так и лежал, скорчившись, на полу, вздрагивая всем телом при каждом звуке.
Как только они с Роджером отшвырнули Флинта в сторону, народ стал как-то незаметно подваливать со всех сторон. Изменившиеся, виноватые лица.
– Вы что, не видели, что происходит? – Гарри обвел парней яростным взглядом, Мерлин, половина выше его на добрых полголовы. – Раздери вас горгулья, а если бы он его убил?
Малфой с тихим стоном перевернулся на спину и прижал рукав к кровоточащему носу. Краем глаза – слава богам, кажется, ничего серьезного – как он вовремя... Флинт... не успел.
– Из-за чего вообще вся заваруха?
– Гарри, он... – Дэвис сделал неуверенный шаг вперед, – дело в том, что он...
– Гомик поганый, – глухо и злобно выплюнул Флинт, – вот кто он такой.
Гарри застыл на месте, не решаясь повернуться. Хотя... надо признать, хотелось. Так вот с чего все это взялось. Вот откуда эта таинственность.
Вспомнилось все сразу: напряженные, натянутые отношения между Флинтом и Малфоем с самого начала, мрачные взгляды из полумрака комнаты, вечера, когда Малфой терзает гитару, его ногти с остатками черного лака перебирают расстроенные струны, его голос... взгляд... его волосы. Его поведение. Его молчаливость.
А он-то, Гарри, думал, это все из-за войны. Один исправился, другой сбежал. Семейные разногласия. Флинт ведь... на сколько лет он его старше?
– А вы почему... раз гей, значит, что, убить его надо?
Возможно, ему не хватало ярости и угрозы. Захария бы не одобрил, но сейчас в его голосе звучало лишь искреннее удивление. Да что, в самом деле, что за детский сад? Красноречивые взгляды говорили лучше любых слов. Нет, не убить, конечно, но... «Пидора» не любили. И не любили сильно. Боялись за свои задницы, что ли? Глупость какая.
– Так что...
– Позвольте, – Захария Смит с важным видом выступил вперед и достал блокнотик, – от имени всех присутствующих скажу, что мы отнюдь не против такого правомерного и конституционно подтвержденного явления, как гомосексуализм, однако...
Вот урод. Пыжится, как всегда.
И это, видимо, было уже слишком. Гарри сразу же припомнил ему все – и планирование стратегических операций, и высокие цели, и вчерашние презрительные слова Снейпа – «тайна, что у него в голове... « – и вообще, все.
Хватит с него этой хуйни. Хватит этой фальши. Сыт по горло.
– Иди в жопу, Смит, – без обиняков заявил он. Под всеобщее молчание он так же молча подхватил Малфоя подмышки и помог ему подняться.
– Пойдем, – сказал он, и повернулся к ребятам, – парни, ужин для Гермионы за вами. Продукты... на полу.
* * *
– Что ещё болит? Руки-ноги целы?
Он сидел на краю своей кровати, в кровать уложил Малфоя, это было легче, чем затаскивать его на второй ярус простых кроватей. И большим плюсом было то, что их от остальных отделяла лестница, а если поставить ширму, то даже звуков не слышно.
Сидел, сжимая палочку во вспотевших ладонях. Если что... что ж, будь что будет. Если Флинт ему что-то сломал, к врачу они не смогут показаться. Ни к магглскому, ни к волшебному. Придется рискнуть и лечить заклинанием...
– Дурак? – Малфой с трудом поднялся, вот ведь кислая морда. – Хочешь всех тут подставить?
– Просто скажи, если чувствуешь перелом, – терпеливо повторил Гарри, – я тут главный. Это не твое дело, стоит мне использовать магию или нет.
– Благороден, как и все гриффиндорские идиоты, – пробормотал Драко. Удивительно, даже в таком состоянии он вызывает острое желание поддать ему с ноги. Но Гарри не станет уподобляться Флинту, хотя, конечно...
– Я бы на твоем месте не рыпался, Малфой. Лежи уж, раз ничего не болит.
Синяки, ссадины, разбитый нос и губа. Неприятно, но не более. Облегчение...
Они помолчали.
– Поттер?
Это правда, что голос Малфоя как-то по-другому звучит?
– Да?
– Зачем ты стал мне помогать? То есть – да, я понимаю, всякие там моральные принципы и труп некуда девать. – Он шутит? Малфой шутит?! – Но все же... тебя... что, не смущает?
– Что меня должно смущать? Что ты... – голубой? Гей? Гомосексуалист? Черт, а это правда?
– Да... да, черт подери, правда.
Малфой с силой втянул носом воздух, кровотечение, кажется, остановилось. Подтянувшись на локтях, он сел в кровати и открыл глаза.
– Уже очень давно. Со школы. У меня даже родители знали, – он горько усмехнулся, – все знают. Даже... Даже Грейнджер знает.
– Гермиона? – Гарри тихо охнул. – Ты ей сказал?
– Знаешь, она сама догадалась. Умная девочка. Хоть и...
– Не смей при мне говорить это слово.
– Ладно.
Гарри попробовал сосредоточить свое внимание на чем-нибудь другом. Не получалось. Вопрос упорно лез в голову.
– Слушай... я знаю, в магическом мире это распространено больше, чем в магглском... скажи, а...
«... есть ли подобные... подобные люди среди наших общих знакомых?»
Это то, что он хотел сказать? Малфой понял. Устало покачал головой и посмотрел на него, как на малолетнего идиота.
– До фига. Знаешь, что Флитвик...
– Флитвик?! – Гарри поперхнулся. – Да с кем же он...
– Говорят, по молодости развлекался, – туманно ответил Малфой, – ещё отец... Отец Гойла... Сам Гойл.
Вот почему они не конфликтовали? Гарри почувствовал, как неудержимо краснеет. Снизу раздавался звон тарелок и весьма аппетитные ароматы еды.
– Знаешь, мне кажется, я не очень хочу про это слушать, – выдавил Гарри.
– Нотт, – безжалостно продолжал он, – Снейп. Биннс в молодости...
Что...
– Стоп. Кто-кто? Снейп?! Правда?..
Комната просто поплыла перед глазами. Это было слишком... Это определенно что-то, о чем ему, Гарри, совсем необязательно было знать.
Ох.
Блин.
Да что такое, в самом деле, с миром творится? А ведь он совсем не похож... Стоп. А ты, что знаешь, на что они похожи, Поттер? Ты что у нас, специалист по голубым? Засунул бы, в самом деле, свои представления о прекрасном в задницу.
– Ты же хотел знать, – пожав плечами, сказал Малфой.
И то хорошо. И то слава богу.
– А он... – черт подери, он похож на сплетницу из восьмого класса, – он с кем-нибудь?..
– Нет, – неохотно протянул Малфой, – а ты чего такой любопытный? Вон, Грейнджер пришла. Поздравь ее от меня с ведьминским днем, что ли.
* * *
Обитатели общины с молчаливого согласия Гарри дружно решили делать вид, что ничего не произошло. Стол был накрыт, цветы по собственной инициативе притащены Роном – кажется, он потратил на это все свои оставшиеся деньги.
Ответственным за готовку был назначен мелкий Криви, который, как выяснилось, один из всех имел наиболее четкое представление о том, в каком порядке мама кладет в суп овощи. В роли главного ассистента выступал Дин, большей частью путавшийся под ногами и украшавший все листиками укропа.
Ну и, разумеется, над всеми командовал Смит.
– Я могу руководить готовкой, – заявил он, – всегда нужно, чтобы кто-то руководил, иначе будет бардак.
– А не слишком ли много тебе руководства? Устанешь же, сам запутаешься. Ты и главный по стройке, и по хозяйству, – один из двух тихих рейвенкловцев, игравших охотниками в факультетской сборной, впервые подал голос.
Смит на глазах стал надуваться, готовясь выступить с сокрушительной речью, и Гарри пришлось в срочном порядке прийти на помощь, прежде чем Смит начнет говорить:
– Захария, а давай мы тебя просто Самым Главным назначим, хорошо? Что-то вроде общего руководства.
Рейвенкловцы прыснули в кулак, но Смит и глазом не моргнул.
– Это само собой разумеется, – абсолютно серьезно сказал он, властным движением отодвигая Поттера в сторону. – Это, Гарри, само собой разумеется.
И тут же в дверь позвонили.
– Это ко мне, – по привычке протянул Гарри и помчался наверх.
Внизу раздавались восторженные благодарности счастливой Гермионы, и на душе сразу стало легче. Парней он уже почти простил... Вот будет хорошо, если Гермиона хотя бы сегодня в порядке благодарности чмокнет Рона.
Вот тогда все будет совсем хорошо.
За дверью, как всегда, стоял Снейп.
– Как никотиновая диета, Поттер? – ехидно поинтересовался он с порога.
– Отвратительно, – буркнул Гарри. И вспомнил.
Разговор с Малфоем. Тарам-дам-дам. Теперь, Поттер, ты во второй раз в жизни смотришь на гея. Зная, что это гей.
Зрелище его не воодушевило.
Эй, Снейп, хотелось крикнуть, а на улице-то март месяц, снег тает, солнце светит, все преображается! Нет, это человек осени. Бесконечных, унылых сентябрьских дней.
Может, он ни с кем не живет, потому что ему никто, простите, не дает? Гарри хмыкнул, не забывая про ментальный барьер. Хмы! Вот тебе. Интересно, какого это...
О, нет, не думай об этом...
– Что вы так уставились на меня, Поттер? У меня вторая голова выросла или что?
Гарри быстро моргнул.
– Вы зачем пришли? Какая-то опасность?
Снейп стоял и молча изучал его взглядом. Холодно как и мутит. Сколько же он не ел? Сейчас все, небось, начали без него... А он тут... время, блин, тратит. И – интересно – сколько же он не курил? Курить хочется...
Черт бы побрал его «никотиновую диету»! Ни у кого ведь не стрельнешь, всем самим мало. А у Гермионы, да ещё накануне восьмого марта, деньги на сигареты клянчить совести не хватало. Кошмар.
– Я принес вам на Восьмое Марта, – Снейп издевательски ухмыльнулся и всунул ему в руки пакет, – держите и, Мерлина ради, не уроните. В этой дыре жить невозможно... у вас вид...
Снейп неожиданно замер и весьма бесцеремонно схватил его за щеку, притягивая ближе.
– Ай! Больно!
– Не шевелитесь. Откуда... это кровь?
Тьфу, блин. Этого ещё не хватало.
– Да отпустите же. Это не... не моя. У нас было... происшествие.
– Что? – брови профессора поползли вверх. – Кто-то пострадал?
– Нет-нет. Я смотрел.
– Он смотрел! Кто из нас двоих – дипломированный зельевар, сведущий во врачебном деле?
Он ворчал ещё с минуту. А потом ушел.
Гарри все меньше понимал, зачем он, черт подери, приходит.
* * *
Дверь приоткрылась, и Гарри неслышно проскользнул в комнату.
– Ну, как ты?
– Ты превратился в заботливую мамочку?
– Как видишь.
Малфой приподнялся на локтях. Опухоль с его лица сошла почти полностью. Внизу раздалось неумелое бренчание гитары и пьяный голос Симуса:
– Я смотреть на него не решаюсь, Патронажа его не лишаюсь. Разве только его укрощу Развращу и с балкона спущу.
Отлично, Симус.
– Я, Поттер, не удивлен, – Малфой фыркнул, внизу громыхали пустой посудой, день клонился к закату. – Что это?
– Он принес.
Гарри присел на край кровати, как в прошлый раз, и принялся вытряхивать вещи из пакета. На простыню вывалились несколько свертков. Деньги... Пальцы задрожали, пока он снимал резинку с бархатного мешочка. И много. Пальцы совершенно не слушались.
– Дай сюда, смотреть противно, – Малфой выхватил мешочек и как-то очень профессионально взвесил его на ладони, – фунтов двести, не меньше. Монетами.
– Охренеть, – выдохнул Гарри, – посмотри-ка, что тут.
Малфой подполз ближе, и Гарри зажег лампу на масле – в неверном свете тусклого огонька они разбирали свертки, сидя на кровати, разворачивали и долго изучали содержимое, не в силах поверить, что это реально, это перед ними.
Деньги... на этот раз банкнотами. Даже страшно смотреть, сколько там. Может, для других и немного, но для них – целое состояние. И книги.
«Воспитание ума», Дж. Рентис.
– Все, дальше даже смотреть не буду, – фыркнул Гарри, – мне название уже не нравится.
Малфой развернул стопку. Стихи Киплинга.
– Он знает, что делает, Поттер, – сказал он, – это все о стойкости. Мужестве. Способности в самых сложных ситуациях оставаться человеком. А ты просто...
– Ладно, заткнись, – сказал Гарри, – поверить не могу, Снейп притащил нам чтиво. А это что?
Из последнего свертка вывалилась и покатилась по кровати связки чего-то отдаленно напоминающего самодельные папиросы. Вернее, это были палочки из сухих, спрессованных листьев, и пахли они как-то странно... но знакомо.
К ним прилагалась записка.
«Нет ничего легче, чем бросить курить, – пишет Уайльд, – я делал это раз тридцать. Никотиновое голодание не приведет вас ни к чему хорошему. Читайте Киплинга и курите... уж лучше это, чем «Лаки Страйк». На первых порах будет непросто, но привыкните. Снижайте количество вредных веществ в легких, эти сигареты я сделал сам, они не вызывают привыкания».
– Сильно, – сказал Драко, откидываясь на подушку.
– О.
– Приехали. Теперь он приносит тебе сигареты... Ну, что ты сел, Поттер? Раскуривай давай. Попробуем эту дрянь.
* * *
– Вас не было две недели.
Гарри стоял, даже не вдыхая дым, а нервно покусывая кончик сигареты. Апрельское утро в их неухоженном райончике напоминало февральскую оттепель. Грязи по колено, хоть и светит солнце.
– Да, мне... мне надо было уехать. Проветриться. Сказали бы, захватил бы галоши.
– Я думал, вы все это нахер бросили.
Лицо Снейпа, изменившееся на какую-то долю секунду, вновь приобрело совершенно каменное выражение.
– Дурное настроение, Поттер? Не выражайтесь. Я с вами миндальничать не хочу и не буду.
Соблазн огрызнуться был велик. Но Гарри промолчал.
После вчерашнего огневиски гудела голова. Солнце слепило – Мерлин, сколько без визитов Снейпа он не видел солнца? Ну да, правильно, где-то две недели. Смотреть в зеркало не хотелось.
Ничего не хотелось. Вообще. Весна выдалась нервная.
– Я был в Министерстве, – сказал Снейп, – там неспокойно. Они, кажется, понемногу перестают верить моим байкам. Час грядет, Поттер. Это как раз то, о чем мы говорили. У нас могут быть проблемы...
Гарри выругался тихо, но очень изощренно. Проклятье, за десять минут торчания во дворе настроение портится на недели вперед. Опять плохие новости. Снейп пришел для того, чтобы принести плохие новости.
Под коркой грязи текли ручьи, и кроссовки промокли насквозь, совершенно.
Он стоял и глупо перетаптывался на месте. Проблемы. Проблемы. Проблемы.
– У нас? – он резко вздернул подбородок. – Вы хотите сказать, у «нас»?
Снейп сердито фыркнул, но Гарри не дал ему ответить.
– Вы, вероятно, хорошо проводите время, – тихо заговорил он, – поездки «проветриться», уютное местечко под крылышком Скримджера, ещё, небось, и зарплату платят... Признайтесь, какое вам все-таки дело до кучки беглых преступников и этой загнивающей дыры? Зачем вы приходите сюда, зачем? Я пытался дознаться, но от вас, учитывая семь лет нашего общения, я привык ожидать худшего, черт подери!
Снейп дернулся.
– Поттер, я...
– Знаете, что раздражает ещё больше дурных новостей? Это притворное сочувствие. Это не ваши проблемы, профессор. Далеко не ваши, и не пытайтесь быть причастным ко всему этому... мы выгребемся как-нибудь, а благотворительности...
– Поттер...
–... благотворительности нам не нужно. Спасибо большое за сводки новостей, мы как-нибудь переживем все это. Верите или нет, но мне не нужна эта ваша...
Хлоп.
Гарри осекся и поглядел на профессора мутным взором. Ну и что.
Вид у того был... словом, это явно было что-то из арсенала самых угрожающих взглядов. Если не убить, так сильно покалечить.
– Вы все сказали, Поттер? – тихое, угрожающее шипение. – Значит, ещё большей самостоятельности вам захотелось? Нет, я беру свои слова обратно – это не просто голод, голод вы бы уже давно утолили; это вечный голод – ваше слабоумие, ваша сумасбродность, безумное стремление к независимости вкупе с извечным желанием нахамить в ответ тому, кто пытается... – Снейп перевел дыхание, – пытается...
Слова кончились? Ну надо же, а как все красиво начиналось. Снейп стоял перед ним выпрямившись, сжимая и разжимая кулаки, будто пытаясь удержаться от того, чтобы не схватить его и не начать трясти за шкирку.
– То, что вы банально не умеете ценить людские поступки и добро, это ладно. Мне никогда не было нужно... вашей благодарности. Вот вашей фальшивой благотворительности мне не надо. Но меня поражает то, как вы, сами того не замечая, отрицаете любую возможность... шанс на то, что это может быть не издевка и не жалость, или что ещё вы там себе напридумывали! Если я взялся вам помогать, значит, это все с какими-то... намерениями, так вы обо мне думаете?
Снейп явно волновался, хоть и пытался этого не показать, на его щеках даже появился румянец, и он автоматически отошел на несколько шагов, будто пытаясь выстроить какое-то подобие воображаемого барьера, – но и тут все его попытки покатились ко всем чертям, потому что он тут же дернулся вперед и оказался с Гарри чуть ли не нос к носу.
– Вы весь в своего... вам... вам плевать...
Гарри открыл рот и тут же его захлопнул. Протестовать... не получалось. Снейп был так близко, это поражало – он мог разглядеть нечто удивительное в его глазах – дикую смесь злости, растерянности и... страха.
А ещё... было ещё что-то. Что-то, что он точно не должен быть ощущать – но это было, потому что Снейп все-таки схватил его за воротник рубашки, вцепился мертвой хваткой, и он был совсем рядом, и он был... ну, словом, встал у него.
У него – на близость Гарри. А что ж ещё?
Секунду назад он орал, брызжа слюной и чуть ли не касаясь лица Гарри кончиком своего носа, а сейчас стоит, молчит. И смотрит. Вероятно, пытается как-то справиться с собой... но ясно ведь уже, что заметно.
И ясно, что не справится.
Проветриться он уехал, значит. Что же ему, спрашивается, так не давало покоя. А что Гарри мог сказать? Стоял и пытался не опускать глаз. Было бы хуже, если бы он ещё и увидел...
Снейп очнулся секунды через две. Он бы выругался, да, видно, происходящее лишило его дара речи. Отшатнулся с ужасом.
Реально, с ужасом. Вот уж чего никак нельзя ожидать от профессора Снейпа. Отпрянул, сделал несколько неверных, шатающихся шагов назад. Развернулся, чуть не поскользнувшись на льду – и с громким хлопком аппарировал. Он никогда раньше из Брикстона не аппарировал – опасно, засекут. А сейчас просто взмахнул палочкой и исчез.
В таком состоянии – удивительно ещё, что не по кускам.
5. 1999 год, апрель. ОТНОШЕНИЯ
«П., Я пишу вам из Праги. Мне пришлось снова уехать, к сожалению, но я планирую вернуться в Лондон в скором времени. Это письмо вам должен доставить курьер из маггловской почты, я полагаю, это вполне безопасно, но на всякий случай не стану называть вас по фамилии.
Я прошу прощения за свой резкий уход. Мне не стоило так, не договорив, с вами прощаться. Между тем, мне действительно есть что вам сказать. Здешний чистый воздух хорошо прочищает мозги, на бумаге изложить все это гораздо легче, чем лицом к лицу, в этом я, к своему сожалению, уже успел убедиться.
В спокойном состоянии духа я смог обдумать ваши претензии ко мне. Что ж, вы, насколько я понимаю, беситесь и терзаетесь подозрениями, оттого что не понимаете моих мотивов. Я, конечно, предпочел бы ничего никому не объяснять и оставить все себе, но от вас, как основателя общины, зависят многие люди, их благополучие в ваших руках. Я, если вы помните, однажды говорил вам об ответственности: если вы наломаете дров, пострадают другие.
Я уже объяснял вам, что все, кто живет с вами – мои ученики, и я привык к тому, что вы даже после школы находитесь под моей защитой. Это профессиональная болезнь учителей – с этим я ничего не могу поделать. Что же касается моих политических убеждений, то вы должны понимать, что я работаю на С. отнюдь не потому, что разделяю его позицию.
Вы все это прекрасно знаете и без письма, однако, вам этого недостаточно. Интуиция? Вы требуете ещё? Хорошо, раз уж без этого никак.
Я знаю, мне следовало вести себя по-другому. Я не должен был делать столько лично для вас – это и подтолкнуло вас к лишним подозрениям, я знаю и признаю свою промашку, но, видит Мерлин, в этих пустяках я не мог себе отказать. Да, вы правы – вы, Гарри, отдельный пункт.
Я не знаю, как проистекают подобные процессы, это за пределами моего понимания. Если бы я мог, я сделал бы для вас больше, чем делаю. Я хотел бы делать для вас больше. Я понял это недавно, но я уверен в этом.
Я не знаю, что писать *зачеркнуто*. Черт.
*неразборчиво* Все мои сочинительства пусть сгорят на адовой сковородке. Идем другим путем.
Чем бы это ни закончилось, Гарри, запомните: вы всегда сможете найти убежище у меня. Когда община по тем или иным причинам перестанет существовать – а так обязательно будет – я хочу, чтобы вы пришли в 21, Тупик Прядильщика и поговорили со мной. После того как изменится ситуация в стране, или вообще после того, что будет... *зачеркнуто*
Когда будет то, что будет, я хочу, чтобы вы пришли ко мне.
Я надеюсь, так понятно.
Счастливо, я отправлю это письмо прямо сейчас, иначе не отправлю вовсе.
С.»
12, Брикстон-роуд, мистеру Гарольду Джеймсу Дурслю, От 03.04.1999 г.
* * *
Гарри весь день ходит по дому как пришибленный. В общине нервная, напряженная атмосфера: до собеседования Гермионы осталось немногим больше недели. Злая, растрепанная, она сидит в вытянутой толстовке Рона и сутками что-то зубрит и повторяет.
Бездельничать рядом с ней стыдно, делать особо нечего. Поговорить тоже не с кем.
Да и кому, кому расскажешь о талом снеге, ручьями стекающим из водосточной трубы, заброшенном дворе, залитом солнцем, застывшем белом лице Снейпа напротив... письме. Его словам. Их обоюдном страшном замешательстве.
Сумбур и полная неразбериха.
И, главное... как тяжело все это. Если взрослый человек, Снейп, умнее их всех в сто раз, не может разгрестись с этим – то кто может?
... Флинт делает вид, что никого не замечает. Работает больше всех, вечно делает что-то по хозяйству – с каким-то неизъяснимым наслаждением, злобным, мстительным удовлетворением, стиснув зубы. Если бы не Флинт, их бы давно залило или засыпало. Хотя, конечно, время от времени хочется набросить на него мантию-невидимку, это да...
Гермиона зубрит. Уход за ногтями и кожей лица летит ко всем чертям. Рон сидит и смотрит на нее щенячьим взглядом, Симус с наслаждением бездельничает...
Ни с кем он не станет говорить. Даже не потому, что неправильно отреагируют, а потому, что... непонятно, как. Как он скажет об этом? Никак он об этом не скажет.
Поздно вечером он поднимается по лестнице наверх, стараясь производить как можно меньше шума. Гермиона спит, положив голову Рону на грудь, тот похрапывает, на губах застыла идиотская счастливая улыбка. Симус дрыхнет неподалеку, уткнувшись носом в пустой пакет из-под чипсов.
«Изголодавшийся народ»!
Неправ был Снейп. Тоже мне, вечный голод... Бездельники.
Он молча улыбается и открывает дверь.
– Малфой?
Сонны й, тот поднимается на кровати и напряженно всматривается в темноту.
– Что случилось?
– Тсс-с. Ничего.
Гарри заходит и по привычке уже присаживается на кровать. Малфой почти не покидал эту комнату со времен драки с Флинтом. Сначала оправлялся от своих пустяковых ран, отказывался идти обедать вместе со всеми, на гермионины укоры бубнил «голова болит».
Спускался редко, читал книги, что принес профессор... Из всех общался только с Гарри и Гермионой. Кажется, он снова начал скатываться к тому, с чего все начиналось... Гарри это пугало, но много говорить с Малфоем он не решался...
... а сейчас вдруг накатило. Выплеснуть, вытрясти из головы то, что целый день не давало ему покоя. Куда там, дольше, чем день, Снейп просто поднял это на поверхность. К тому же, в случае с Малфоем это было легче, чем с остальными, много объяснять не пришлось – Малфой сам по себе знал достаточно.
А понимал, наверное, куда лучше Гарри...
– Ну и что ты думаешь? – дослушав, он почти равнодушно пожал плечами.
– Я не знаю. Все слишком сложно. Я же не смогу... я боюсь, что просто не смогу это выдержать.
– Глупый Поттер. А он – сможет?
– Я не знаю себя.
– Это правда. Ты себя совершенно не знаешь.
– Интересно, каково это. Вообще, мне же даже представить трудно. Каково это... быть с парнем. С мужчиной.
Малфой тихо фыркнул и откинулся на подушку.
– Хоть ты мне и неприятен, Поттер... Но если тебе от этого станет что-то яснее, вполне могу посодействовать.
Гарри резко захлопнул рот. Зубы, как ожидалось, громко клацнули.
– Что?
Малфой лениво махнул рукой.
– Перестань на меня пялиться. Выйди из комнаты. Закрой за собой дверь. Постой там в темноте пару минут. Как только смысл дойдет до тебя, возвращайся.
* * *
И он вернулся.
– Без поцелуев.
– Иди в жопу, ты думаешь, я мечтаю тебя целовать?
Малфой сложил на груди руки и выпрямился. А Гарри... Гарри вдруг почувствовал неожиданную слабость. Колени подгибались от тревоги... ожидания... предчувствия?
– Хорошее начало, возбуждает, – пробормотал он, почти падая на кровать, уткнулся носом куда-то Малфою в грудь, – блин...
Краем глаза он заметил, как рука Малфоя, спокойно лежащая поверх одеяла, поднялась – и запуталась в его, Гарри, волосах. Драко все так же спокойно сидел на кровати, осторожно, будто пробуя на ощупь, поглаживал Гарри по голове. В этом не было ни капли эротики, никакого желания, только тепло.
Он никогда не думал, что Малфой может быть таким... теплым.
Поймал его руку, накрыл своими пальцами. Захотелось забраться под одеяло.
– Ты спать сюда пришел или что?
– Ммммм. Сделай что-нибудь.
– Может быть, ты тогда дашь мне пошевелиться? Если ты не заметил, Поттер, твоя голова лежит у меня на коленях.
Малфой недовольно засопел. Даже несмотря на эту его язвительность и все их перепалки, Гарри каким-то непонятным шестым чувством ощущал, что Малфой, какой бы заразой он ни был в общении, был очень хорошим любовником.
– Я не знаю, Малфой, – наконец, признался Гарри, – это нелегко.
– Как знаешь, – легкое пожатие плечами, – дело твое.
За окном, кажется, пошел мокрый снег с дождем, но в комнате было тихо.
– Но я же должен попробовать!
Драко раздраженно прицокнул языком. А потом взял и совершенно неожиданно залез рукой ему под пижамную рубашку.
– Не дергайся, я ещё ничего не сделал, – недовольно прошипел он. Его пальцы, горячие и сухие, быстро пробежались вдоль позвоночника, тронули острые лопатки, стиснули на секунду гладкую кожу. Поглаживания становились сильнее, требовательнее – шея, плечи, ниже... и ниже.
Это было приятно и неприятно одновременно. Это вызывало... какие-то странные, противоречивые чувства. Наверное, он смог бы получать удовольствие от процесса, если бы отвлекся, но отвлечься не получалось, потому что всякие стремные мысли лезли в голову.
О пальцах... руках... губах другого человека.
Снейп бы сделал все не так.
Стоп! Ну вот, приехали! С каких это пор он думает в таком ключе о Снейпе? И ужели слово найдено? Оно? Вот это – вот это вот все Снейп мог бы проделать с ним, и... и, наверное, все это вполне могло ему понравиться.
«Когда будет то, что будет, я хочу, чтобы вы пришли ко мне».
Снейп мог бы... мог бы сейчас быть с ним.
И только сейчас Гарри заметил, что Малфой убрал руку и как-то незаметно убрался сам. Перекатился на другой конец кровати, сидит там, притянув к подбородку колени, смотрит на него из темноты.
– Нет... у нас ничего не получится, Поттер. Ты где-то витаешь.
Малфой отбросил простыню и шмыгнул под одеяло.
– Я даже не знаю, хорошо это или плохо, – пробормотал он, – вали уже, Поттер. Хватит лунатить, в самом деле.
– Да, – губы не шевелились, и язык был как ватный, – да, наверное... прости. Прости...
Без лишних слов он устроился рядом Малфоем, который сразу же ткнул его локтем в спину. Но устраивать очередную перепалку, пусть даже и шутливую, не хотелось. За окном хлюпала весенняя слякоть, в комнате – темно, хоть глаз выколи.
Малфой заснул сразу же, моментально и бесшумно. Гарри провалялся без сна до рассвета, слушал завывания ветра в верхних этажах разрушенного дома, лежал и молча смотрел в потолок.
* * *
С потолочного окошка сняли загородку, и свет ударил прямо в лицо.
– Малфой... черт, это мне не снится.
Тот тихо хмыкнул в ответ. Снизу раздавалось громыхание сковороды. Пахло омлетом и кофе. Но вставать все равно не хотелось.
Будем надеяться, что эти оболтусы не разнесут их допотопную плиту на части...
– Слушай, а что тебя вчера такое в башку засело? Даже интересно. Неужели и в самом деле то, о чем я думаю.
Ну вот. Опять эти мысли. И опять язык не поворачивается произнести это вслух. Какой же ты все-таки тугодум, Поттер. Самостоятельно, без пинка, ни шагу вперед не сделаешь.
Пока не подскажут... пока все, как оно есть, перед тобой не вывалят...
– Наверное, – наконец, выдавил он, – наверное, все-таки то.
И зажмурился.
– Бинго. Поттер таки себе признался.
– Малфой, это все так... сложно...
– Да запал ты на него, Поттер. Все просто как три извилины в голове Захарии Смита. Так бывает. Видишь, ты уже начинаешь видеть его в каждом человеке. Вот так все и случается. И трахаться ты пока ни с кем не сможешь. Я знаю, поверь мне. Я уже через все это проходил.
– Да?.. – Гарри боязливо поежился. – И чем закончилось?
Малфой махнул рукой.
– В моем случае все закончилось плохо. Но с тобой будет по-другому. Ты же у нас положительный герой.
– Который сейчас просыпается в одной койке с...
– Иди на завтрак, а то ничего не останется.
– А ты...
Гарри сел на кровати и стал натягивать носки.
– Я не пойду.
Ботинок... черт, где второй ботинок? Так каждый раз случается, когда ложишься с кем-то в кровать?
– Почему? Это что, все ещё из-за Флинта, или в чем все-таки дело, Малфой? Давай спустимся вместе, и я представлю тебя как своего любовника.
– Этого ещё не хватало, – буркнул Драко, – отстал бы ты от меня, Поттер.
Его глаза вновь стали непроницаемыми.
Драко встал, даже не кутаясь в простыню, как был, обнаженный. Худой, узкоплечий. Когда его фигуру осветило утреннее солнце, она показалась Гарри почти прозрачной.
Малфой с утра в отвратительном настроении... впрочем, он всегда в отвратительном настроении. Он, наверное, так устроен.
– Тогда пошли покурим. Только нормальные сигареты, а не эту дрянь.
С утра было солнечно. Струйки воды стекали из водосточного желоба, по земле бежали ручейки. Гарри натянул на себя уродливую шерстяную шапку с ушами, Малфой вышел в первом, что выудил из мешка, – драных джинсах и фанатской майке с концерта группы «Гроза зомби».
– Ты что на меня уставился?
– Ничего, – Гарри усмехнулся, с наслаждением затягиваясь, – уж больно ты забавный.
Малфой так и не донес сигарету до рта, стоял и крутил ее в пальцах.
– Какой, Поттер? Забавный?.. И это говоришь мне ты?
Гарри махнул рукой – мол, забей, ладно, – но на лице Драко не было и тени улыбки.
– Конечно, очень забавно делать меня забавным, – негромко проговорил он, – ты-то у нас звезда, а я кто? Бомж ларечный, которого подобрал Захария Смит?
Снова закурить после месячного перерыва было... охуительно приятно. Кры-ше-сно-ся-ще.
И ещё скоро приедет Снейп.
Северус. Красивое имя. Приятно раскатывать «р» на языке, глотать его – с холодком.
Даже Малфой с утра едва ли мог испортить ему настроение.
– Какая оса тебя укусила? – миролюбиво осведомился Гарри. – Я тебя чем-нибудь обидел, а? Мы совершенно нормально общались с тобой все это время, даже...
– Знаешь, – так же медленно произнес Малфой, глядя на него исподлобья. – Я, конечно, понимаю все твои романтические метания, но всему же должен быть предел... я не трогал тебя вчера. Ты просто задрыхнул.
– Что?
Гарри почти не слушал. Погода был прекрасной. Интересно, как там в Праге. Интересно, что там Малфой киснет. Так и не закурил, вот ведь зараза. Стоит и смотрит на него, напряженно.
– Ничего.
Малфой замолк.
– Нет, что такое?
– Свинство это, вот что такое. Свинство, ставшее нормой жизни. Я тебе не кролик для опытов и не проходной любовничек. Ты должен был извиниться и уйти. Не оставаться со мной в кровати. Даже если тебе холодно спускаться ночью по лестнице, Поттер.
– Слушай, – не отводя глаз от насупившегося Драко, Гарри затушил сигарету о стену, – но ты такой теплый, когда спишь. Очень милый во сне, честное слово.
Шутка не удалась.
Малфой грозно сверкнул глазами, и Гарри виновато улыбнулся.
– Ну ладно. Мы же вполне дружелюбно говорили с утра. Мы хорошо общались, ты... ты изменился. Раньше, в школе, я думал, что ты... Короче, оказалось, ты куда лучше, чем я думал.
Малфой просто швырнул помятую сигарету в лужу. Пятерней пригладил встрепанные волосы. На его щеках заиграл какой-то нездоровый румянец.
– Я не хороший, Поттер, – наконец, выдавил он, – что бы ты там ни думал. Я – не – хороший. Я плохой.
Он говорил это с такой убежденностью в голосе, будто пытался донести что-то до детсадовца. Это звучало до ужаса обидно.
– Я таким родился и так я буду жить. Ты у нас герой, тебе и творить свои геройские поступки. А я, Поттер, плохой. И не смей...
Он задохнулся. Глотнул острой свежести апрельского утра. Вздрогнул, сделал несколько шагов назад.
– Не смей называть меня... хорошим, милым и теплым. Не смей... потому что ты об этом пожалеешь.
Он резко развернулся и взбежал по ступеням. Гарри оставалось только ошарашено смотреть ему вслед.
Потом, спустя много времени, он все ещё думал – а где она была, эта точка перелома? Где тот переломный момент, когда Драко вновь вздумалось обидеться на весь мир и забраться в свою скорлупу? Где он, Гарри, повел себя не так?
Это была задачка-обманка. Запоздалая негативная реакция. Малфой обвинял его в том, что, дескать, Гарри унизил его прошлой ночью. Для любого молодого человека это было бы оскорбительно – полное фиаско, причем Гарри это даже не смутило, потому что он представлял на месте Драко другого.
А наутро ему говорят, что он был очень мил и вообще. Во сне, мол, хороший. Да, наверное, после того, что Малфой пережил, не стоило обращаться с ним, как с плюшевым медвежонком. Да, он мог в чем-то измениться, мог пойти против себя, общаться с ним, с Уизли, с магглокровкой... Но он остался Драко Малфоем. И его нельзя было недооценивать.
Он понял это... потом. Спустя месяцы, а, может быть, и годы. Пока же он стоял, задумчиво вкручивая бычок в слово «хуй» на стене, считал дни, повторял строчки письма... глядел на то, как из-за грязных коробов муниципальной застройки вылезает желтое ленивое солнце.
Весна, да. Весна.
* * *
Несмотря на предупреждение Снейпа о волнениях в Министерстве, они ещё не осознавали близости настоящих проблем.
Гарри был поглощен сочинительством. Все думал о том, что же написать в ответ и как написать... и вообще. По весне в воздухе витали романтические флюиды. И казалось, что все это – скрытная, андеграундная жизнь – все отошло на задний план, а на первом...
Ну, хотя бы то, что его выселили из спальни. Никаких просьб и уговоров ждать не пришлось – как-то раз он зашел туда поздно ночью, после долгого и пьяного разговора с Дином, и увидел две пары ног – одни какие-то рыжие и волосатые.
Очень знакомые ноги.
Другие он тоже легко идентифицировал.
– Я, конечно, все понимаю...
– Гарри? – лохматая Ронова башка вынырнула из-под одеяла. – Друг, давай я лучше с утра извинюсь, ладно?
Не вопрос. И ночь, и утро, и три следующих ночи Гарри провел на продавленном диване. Гермиона утащила наверх все учебники, перемежая, видимо, полезное с приятным.
Флинта не было видно и слышно. Малфой... тут было сложнее всего. Все уже привыкли общаться с ним открыто и без излишних реверансов, а он... видимо, он после того самого загадочного момента «икс» стал каким-то ранимым, что ли? Более чувствительным. Обижался.
Много молчал.
Перестал отвечать на вопросы Гермионы. Она пришла к Гарри как-то раз с утра, на кухне:
– Знаешь, он меня пугает.
Она глядела с тревогой и очень серьезно.
– Мне кажется, с ним что-то происходит. Депрессия, что ли? Он уязвлен. Женская интуиция, Гарри. Я чувствую.
И тут он – болван! – допустил вторую промашку. Причем Снейп же предупреждал. Ну предупреждал же.
– А мне какое дело? Знаешь, как меня утомила его унылая рожа. Я не знаю, из-за чего он взъелся. Вот ей-богу, не знаю. Я устал разбираться в его тонкой душевной организации.
– Гарри...
–..и, главное, зачем? Чтобы тебя лишний раз опустили и смешали с дерьмом? Плохой он, плохой. Ну, пусть и живет с этим.
Флинт ходил и чинил. Дин рисовал. Все пытался выбраться в город на поиск модели. Никто его, разумеется, не пускал. Дин страдал. Рон предложил позировать ему в лифчике Гермионы. Дин отказался.
Все это было весело и хорошо. Дни были теплыми, на улице всегда было солнечно и пахло талым снегом. Примирение Рона с Гермионой позитивно сказалось на всеобщем, как выражался Смит, боевом духе. Эта парочка источала романтические флюиды, и они весьма активно действовали на Гарри.
Он мучался с письмом – все раздумывал и оттягивал ту минуту, когда уже надо будет, наконец, написать.
И дождался.
Следующее письмо пришло через неделю. На бумаге быстрым, ровным почерком было написано буквально пару строк:
«Если не хотите, не отвечайте. Я не буду вам больше досаждать, прошу прощения за то, что, вероятно, шокировал. Однако я буду присылать деньги общине и прошу вас не противиться этому и не принимать это на свой счет.
Я планирую остаться в Праге ещё не несколько дней. Боюсь сделать что-то лишнее, если приеду сейчас же.
Прощайте,
С.»
Ему надо было ответить.
Объяснить, что это не потому... не потому, что он подумал, а просто потому, что он, Гарри, такой придурок! И все это сплошное непонимание, разве Снейп не осознает, как сложно писать о таких вещах, почему же он, черт его подери, так торопится...
Но что? Как? Не кинешься же Снейпу в объятья, это глупо, да и наверняка он не этого ждет. Может, к кому-то чувство приходит внезапно, но не к Гарри, это точно не его случай. С зарождающейся влюбленностью, какой-то неловкой, запоздалой, предстояло свыкнуться, сжиться. Но нельзя было сказать, что это как-то его раздражало.
Нет. Это было весьма увлекательно. Из сундука Флинта он выкопал старую чертежную доску, выпросил у Гермионы тетрадку и чернила. Сидел долгими выходными днями в кресле и пытался написать. Строчки неуклюже расползались во все стороны, перо рвало бумагу, ставило кляксы. Неужели за эти четыре месяца он разучился писать?
... А главное, слова не приходили. Не было нужных слов. Все – то фальшиво, напыщенно, чужим, прилизанным языком. То – неуклюже, коряво, зато очень по-поттеровски. Он сидел и представлял себе Снейпа, гуляющего по Праге, сидящего в городских кофейнях, ждущего, думающего о нем, Гарри...
Гермиона свежая, румяная возвращалась с работы, сгребала со стола пустые бутылки, стряхивала пепел – и ставила в консервную банку букет желтых весенних тюльпанов. Это был странный контраст, олицетворявший для Гарри всю их брикстонскую жизнь – нежные стебли цветов и уродливая банка с обрезанными краями, сладкий аромат весны в прокуренном темном подвале.
Так жили и они со всей своей любовью, дрались, шутили, подначивали друг друга, строили планы, великие и не очень, пили, шумели, творили. Как цветы в подвале – очень странно и почти не к месту. Последний раз Гарри выбирался в город два месяца назад, со Снейпом, когда тот сводил его в кафе – и уже тогда люди смотрели на него со страхом, как на больного. Он даже не мог представить, что сказали бы о нем сейчас, появись он где-нибудь в центре города.
Тюльпаны вяли быстро – ещё бы, без солнечного света. Гермиона через день приносила свежие. Тюльпаны, мимозы, подснежники, ирисы. Самые первые, самые хрупкие цветы.
Все были так радостны и так возбуждены, так полны этой весной и предвкушением чего-то нового и интересного, что многое просто не замечали. Так они не заметили, как стихло в подвале это извечное бренчание гитары, мотки проволоки и...
– А куда, собственно, делся Малфой? – как-то осведомился Гарри за завтраком. – Что-то его давно не видно.
Его сожители только пожимали плечами – может, вышел в магазин? Это-то и было началом всех последующих событий, это было, по сути, началом конца.
6. 1999 г., апрель-май. В ОСАДЕ
– ДОМ ОКРУЖЕН, ДОМ ОКРУЖЕН, ПОВТОРЯЕМ... У ВАС НЕТ ВЫХОДА. ДОМ ОКРУЖЕН.
У вас
нет
выхода.
Гарри сидел на полу и тупо пялился в стену. Это все? Неужели это – конец? Так быстро? Их весна закончилась ранним субботним утром, когда он проснулся в кресле, обнимая пустую бутылку, и голова трещала, перед глазами все плыло. Дверь распахнулась с грохотом, и в комнату влетел Деннис с безумными выпученными глазами.
Замер в дверях, открывая и снова закрывая рот, бессмысленно глотая воздух.
– Что... что ты молчишь?... Что там, черт подери... ? – Гарри вскочил и схватил Денниса за плечи.
– Я возвращался из магазина... авроры... они за углом... целый батальон, не меньше... так близко... так близко...
Деннис вырвался и метнулся на кухню, схватил чугунную сковородку и принялся неистово стучать по ней половником, от грохота задрожали стены.
Флинт застыл в дверях, сонно моргая. Гермиона, полуголая, замотанная в одну только лишь простыню, сбежала с лестницы, за ней растерянный Рон на ходу натягивал штаны.
– Что случилось?! Что слу...
И тогда они врубили Сонорус.
– ПОВТОРЯЕМ... ДОМ ОКРУЖЕН.
Какое-то время никто не мог вымолвить и слова. Снаружи раздавался грохот, они чем-то шарахнули по входной двери, но спускаться не спешили. Гарри ринулся на лестницу, откуда был виден кусок двора.
Их было человек десять, не меньше. Все в форменных мантиях, с палочками наготове. Охота на государственных преступников, так ведь... «В Министерстве стало неспокойно» – тут же вспомнились слова Снейпа.
Из-за того, что произошло и прозвучало после этих слов, Гарри забыл о предупреждении. Вот так он всех и подставил, верно? Хотя... что они могли сделать? Всему когда-нибудь приходит конец.
– Конец? – почти неслышно прошептала Гермиона. Гарри мог разглядеть мурашки на ее коже и как побелели костяшки пальцев у Рона, выхватившего свою палочку.
– Похоже на то, – сказал он, – остальных будите. Идите, идите наверх. Все должны быть здесь через минуту.
Что будет... непонятно. Они должны их арестовать, не так ли? Арестовать, и куда... его в психушку. Остальных – под суд. Странно, они считаются опасной молодежной группировкой? Они, за все время проживания здесь ничего толком и не сделавшие, если не считать неудачного поджога продуктового ларька.
– Когда-нибудь это должно было случиться. Когда-нибудь.
Гарри замолк и оглядел своих сожителей. Все как один сонные, испуганные, лица бледные и тревожные.
– Вопрос в том, что делать сейчас.
– ПОВТОРЯЕМ... ВЫ ОКРУЖЕНЫ. ВЫХОДИТЕ ПО ОДНОМУ С ОПУЩЕННЫМИ ПАЛОЧКАМИ. ПО ОДНОМУ... С ПАЛОЧКАМИ.
– Погибли, – чуть слышно произнес Деннис. Кажется, у него покраснели глаза. Все повернулись к нему со странными, изменившимися лицами, и в этот момент Смит вскочил на ноги и широко ухмыльнулся:
– Черта-с-два! Этим подонкам... они не посмеют нас взорвать. И они побоятся ворваться.
– Это ещё почему? – хмуро поинтересовался Флинт.
– С нами Гарри, вы что, забыли, кто это? – Смит ткнул пальцем в Поттера, сгорбившегося и всклокоченного. – Самый могущественный волшебник современности! Да они и подойти-то к нему не посмеют ближе, чем на пять шагов.
Все молчали, переваривая смелое заявление.
– Смит, ты безумец, – сказал Симус, – нас всех отправят в Азкабан без суда и следствия.
– А что, ты думаешь, суд и следствие тебе помогут? Один хрен. Все равно в Азкабан, ребята... По-моему, помирать, так с музыкой. Дайте я скажу этим ублюдкам...
– Захария, ты спятил! – Гермиона бросилась вперед и вцепилась в полы его ночной рубашки. – Никуда ты не пойдешь, глупец, ты нас всех погубишь!
Гарри неожиданно выступил из полумрака комнаты в яркую полосу света. Потребовалось чуть больше минуты, чтобы попробовать на вкус эту новую мысль. Этот новый протест.
Безумие? Конечно, безумие. Но они – конченые люди, им всем и так дорога в лечебницу или Азкабан. Им нечего терять, так, в самом деле...
– А я, ребята, люблю это место, – крикнул он, перекрывая грохот с улицы – авроры взялись оборудовать себе площадку, – думаю, нам есть за что побороться, а? Как вы считаете?
Ответом ему было ошарашенное молчание.
* * *
Пятый аврорский батальон закончил подготовку площадок вынужденной обороны. Это значило, что если по ним будут палить заклинаниями из окон, они смогут быстро поставить щиты. Все равно никто из них не чувствовал себя... уверенно.
Список государственных преступников, «вооруженных и крайне опасных», проживающих в подвале дома номер двенадцать по Брикстон-роуд впечатлял, если не сказать больше. Юный мистер Малфой больше суток провел в Тайном Отделе. Договаривался, любезничал, торговался. Вид у него был такой, будто только вчера из могилы вылез.
А ведь он жил там, в этой общине. Если бы только он захотел что-то им поведать о тамошней жизни... пусть и не во время допроса, а хотя бы в перерыве на ланч, за пинтой пива...
История о хогвартсовских выпускниках-героях, основавших собственную коммуну, была самой увлекательной легендой Тайного Отдела за последние несколько лет.
Они протоптались в чертовом дворе до вечера, повторяя требования и предупреждения. Из проклятого дома не доносилось ни звука. Самое интересное началось, когда стемнело.
Хоть какое-то действие...
Из подвального окошка с западной стороны, там, где стена была грязной и обшарпанной, со всякими неприличными записями, а двор был усеян кусками битого стекла, прямо над накарябанным на стене словом «хуй» вылезла изящная женская рука с розовыми ноготками и выставила вперед средний палец.
Рука была без палочки, защитные рефлексы не сработали. Как один, авроры потянулись с злополучному окошку и стали молча смотреть на эту руку.
Рука не двигалась минуты две.
Пальчик был тонким, чистеньким, на нем поблескивало серебряное колечко. На него можно было ещё очень долго тупо, не отрываясь, смотреть, но Джеффри Гайд вовремя очнулся и, прокашлявшись, вновь наложил на себя Сонорус.
– ПОВТОРЯЮ. ПО ОДНОМУ, ЧЕРЕЗ ГЛАВНЫЙ ВЫХОД ИЗ ЗДАНИЯ... БЕЗ ПАЛОЧЕК. ПОВТОРЯЮ...
– Хер вам.
Рука убралась.
– Что? – оторопел Гайд и опустил палочку. Собственный голос прозвучал в гнетущей, угрожающей тишине как-то жалко.
На какое-мгновение в окошке снова показалась прелестная девичья мордашка в веснушках, с кудряшками и всеми делами. Девочка улыбнулась аврорам, лукаво, с хитринкой, подмигнула и произнесла:
– Никуда мы не пойдем. Нам и так хорошо.
– Эээ-эээ, мисс, – в списке точно, ну точно не было никаких девчонок, что за чертовщина творится? – Мы же будет вынуждены принимать меры.
– Принимайте, – снова улыбнулась девушка, – мы все скоро умрем.
Она замолкла и задернула окно поломавшимися деревянными жалюзи.
На какое-то время во дворе наступила полная тишина. Эта девчонка все делала не так... Только сбивает с толку. Сколько ей, черт подери, лет? Восемнадцать? Девятнадцать?
Им всем столько же. И Гарри Поттер... Гарри Поттер. Сколько их предупреждали о тройной защите и усиленных щитах. В результате ничего из всего этого не используется, а к дому подойти страшно.
– Там дети, Гайд, – севшим голосом произнес аврор, что ближе всех стоял к окошку, – и женщины. Мы ведь не станем...
– Разумеется, мы не станем их оттуда «инсендио» по кускам вытаскивать, – Гайд вздохнул, – но и так просто забираться внутрь опасно.
– Нам говорили не вступать в прямой контакт с Поттером. После того как бедолага потерял рассудок, его сила стала совершенно непредсказуемой. Он младенцем мог без всякой палочки на месте испепелить, а сейчас...
– Только добровольно, – пробурчал Гайд, – идти на переговоры? Переговоры с государственными преступниками? Или в Министерство за разрешением на крайние меры?
Солнце медленно опускалось за горизонт, и уже скоро пятый аврорский батальон накрыла кромешная тьма.
* * *
Одна-единственная свечка, горевшая в темноте, навевала какие-то неприятные, могильные мысли. Флинт заявил, что если ему немедленно не дадут выпить, он пойдет и собственноручно, без всякой палочки набьет этому Гайду морду, и пусть потом что хотят, то с ним и делают.
Не без колебаний последняя бутылка огневиски была ему вручена, и Флинт, хмуро пожелав всем дожить до рассвета, самоудалился. Хоть легче стало.
Что касается боевого духа... что ж, первая эйфория прошла, когда они с Роном валялись в корчах на полу, пока Гермиона строила аврорам глазки. Истерическое хихиканье, весь долгий, безумный день не смолкавшее в общине, переросло в угрюмое, напряженное молчание.
– Они не могут применить силу против детей просто так, – сказал Смит, что-то вычеркивая в блокнотике. – Отправились за специальным разрешением.
– Что-то ты больно спокойный, Смит, – не выдержал Дин, – будто тебе не страшно.
– А что? – с поразительным, неожиданным для себя здравомыслием ответил Захария. – Мы сделали то, что сделали, считай, осуждены за неповиновение властям. Так что остается наслаждаться отведенным нам временем, верно?
Они посидели вокруг этой свечки ещё немного, в полном молчании.
– Преферанс? – наконец, предложил Дин, и Симус полез за картами.
– На раздевание Гермионы, – фыркнул Гарри, и Рон высунул из-под одеяла кулак.
Пока расписывали пулю, каждый думал о своем.
– Это ведь он, – наконец, произнес Гарри, – Малфой. Моя вина. Не уследил.
– Гарри...
Гермиона поднялась с кресла и как-то очень нежно, по-матерински, обняла его за плечи.
– Не переживай. Это общая вина... а, может, и никакой нашей вины в этом нет. Драко всю жизнь комплексовал насчет того, что он чему-то не соответствует. Обычная вещь для человека из выдающейся семьи. Родительские ожидания, учительские ожидания, ожидания его друзей...
– Нет, – сказал Гарри, – тут не просто комплексы. Ему никогда не везет. Ни в чем. Не спрашивай, откуда я знаю. Я просто знаю. И я боюсь...
– Что ему не повезет и на этот раз? Останется Малфой с носом?
– Так ему и надо, – встрял Симус со злорадной ухмылкой, – слизеринская тварь.
– А ты представь себе, что вот сейчас этот дом разнесут ко всем чертям, Симус, – тихо произнес Гарри, – и тебя вместе с ним. И получится, что последним, что ты сказал в этой жизни...
– Хватит. Нам и так немного осталось, – Гермиона наклонилась и задула свечу, – не будем злиться. Симус, спой лучше свою песню.
Она уселась с ногами на табуретку. Колода карт полетела на пол. В комнате было темно хоть глаз выколи, и за окошками двигались длинные тени – ночной патруль.
– Изголодавшийся народ, – отчего-то вспомнилось. И Симус запел.
– Положи мне, Христосе, муки В геометрию правой руки.
Забарабанил по деревянной столешнице.
– Господи, это самая глючная на свете песня, – засмеялась Гермиона, – дурацкая, как вся наша жизнь.
– Одолжи макинтош битокам, А наркотик оставь беднякам. Избавляясь от лишнего веса, На Сан Патрик я вышел из леса... То ли тучи на городом встали, То ли мы уже все проиграа-а-ли.
В банке на столе стояла охапка опавших, поникнувших тюльпанов.
«Глючная, как вся наша жизнь».
Он так и не написал письмо Снейпу. Если бы он сделал это хоть на день раньше... Все ещё можно было бы изменить.
Профессор примчался бы за ним из Праги. Решил бы все их проблемы. Они бы сейчас не сидели в этой гнетущей тишине и не думали о том, что с ними будет. А он не написал... Слов у него не было. Ну и где же они теперь, эти твои слова?
– Это может быть комплекс клошара, Или, может быть, юность мешала. Или, может быть, черная кожа. Или просто уродская рожа. И зависимость от капитала, И от дяди с глазами шакала, И от тети, которой нет дела, И от собственной крыша лете- е- ла...
– Симус...
– Молчу, Гарри, молчу.
А с другой стороны.
Ему, Гарри, стало бы от этого легче? Если бы он раньше отправил злополучное письмо, или Малфой выдал бы их Министерству на день позже, и Снейп узнал бы, и приехал, и помчался бы его спасать? Ему от этого стало бы легче?
Сколько раз уже Снейп спасал его шкуру? Сколько раз он уже был профессору обязан? И как после всего этого у него, Гарри, ещё наглости хватает думать о том, что вот, мамочка-Снейп приехал бы за ним, спас их всех, и все было бы хорошо?
Самому аж противно стало от этих мыслей. Неужели... неужели у него, Гарри, своей головы на плечах нет? Или они, правда, не больше чем безмозглые подростки, решившие пошутить с Авроратом шутку, за которую всю жизнь будут расплачиваться?
Снаружи было слышно, как мерно вышагивали часовые.
Симус сидел и неотрывно смотрел на пламя свечи. Гермиона сходила наверх, уложить Денниса спать. Вот уж кому и в самом деле пришлось тяжело... Эх, шестнадцатилетний.
Захария... Захария пишет.
– Эй, Смит.
Тот поднял голову и прищурился.
– Не отвлекай меня, пожалуйста, – пробормотал он, – ситуация критическая. Необходимо действовать.
– Как? – горько усмехнулась Гермиона. – Как тут подействуешь? Предлагаешь достать палочки и выйти против батальона авроров? Смит, это самоубийство.
– Да, – спокойно сказал Захария, – ты права. Если рассуждать здраво, ещё ничего не потеряно. Мы можем сдаться в любой момент, они все равно предупредят, если решат пойти на... серьезные действия.
Гарри неуютно поежился. Захария Смит впервые говорил спокойно и рассудительно, ничего из себя не строя, – и от этого всем стало не по себе. Должно быть... должно быть, они все же его недооценивали. В критических ситуациях Смит действительно преображается.
– Но сейчас наше преимущество в том, что мы выиграли время. У нас точно есть эта ночь и, возможно, завтра на то, чтобы подумать, что делать будем, когда выберемся. Или когда нас силком вытащат отсюда. Понятное дело, что следующим пунктом назначения станет Аврорат. Вопрос в том, как выкручиваться дальше...
Снейп. Снейп. Снейп...
Мерлин, как его не хватает.
* * *
Позже, через несколько месяцев, а может быть, лет, Гарри понял, что дали ему эти дни.
Ровно трое суток они просидели в осаде, пока рефлексирующий и нерешительный Гайд, добрый в душе человек, слишком добрый для аврора, поднимал на уши все Министерство на предмет «особых мер». Даже учитывая святую уверенность авроров в том, что Гарри Поттер совершенно сошел с ума, ни у одного из них не поднялась бы рука послать заклинание против человека, который сам когда-то спас их жизнь.
Кроме того, обычные правила – ждем сутки, не отзываются, применяем силу – на детях никто не решался... применять. Авроры сидели во дворе, жмурились на солнце, бегали в ближайший магазин за кофе, травили военные байки и играли в плюй-камни. Ждали.
Гайд пропадал в Министерстве. А в общине... в общине творилось нечто странное, и это-то было важнее всего.
Те сумасшедшие три дня, проведенные как будто во сне, научили Гарри ценить каждый миг, каждую минуту. Молчаливое, томительное ожидание сменялось истерикой, истерика – злостью, злость – раскаяньем и всепрощением. Они обнимались с утра на кухне, потому что каждый день становился праздником, каждый день – как день рождения.
Больше не существовало экономии и отказов себе в чем-либо. Гермиона надевала вечернее платье цвета электрик, закручивала волосы в высокую прическу, становилась на каблуки и шла в их маленькую грязную кухню готовить завтрак.
– Если нас сегодня поднимут на воздух, платье никто не оценит, а жаль, я на него двести фунтов потратила, – вздыхает она, и Рон благоговейно проводит пальцами по ее плечам и открытой шее.
Криви жмурится от удовольствия, когда вместо обычных хлопьев на завтрак Гермиона накрывает оладьи по-французски с джемом, которого всего-то полбанки осталось.
Но самое важное, что он смог почувствовать в полной мере, – это ожидание. До дрожи, до боли, до этого выматывающего, болезненного раскаянья – время было и вместе с тем его не было.
Он мог сидеть и целыми днями сочинять одно-единственное письмо Снейпу, прекрасно зная, что никогда не сможет его отправить. В этом была какая-то сумасшедшая ирония.
Все черновики летели к черту, он мог исчеркать тетрадку о том, как он живет, кто что сказал, как они все завтракают французскими блинчиками и что он никогда не пробовал ничего вкуснее.
Рассказать о том, как смешно выглядит Гермиона в вечернем платье цвета электрик с бутылкой пива в руках, когда она сидит на столе и что есть мочи вопит «I am the woman in love», воображая себя то Эллой Фитцджеральд, то Барбарой Стрейзанд.
Рассказать, какие счастливые и отчаянные глаза у Рона, когда он на руках относит ее в спальню, а она жалуется на то, что «по долбанной причине собственной смерти» не сможет прийти на собеседование, к которому готовилась два месяца.
Рассказать, как Деннис Криви, когда ему страшно, берет томик стихов Киплинга и забирается в какой-нибудь темный угол, сидит там и бубнит вслух: «... то помни, сын, ты – человек!»
Многое он мог бы рассказать. Иногда ему даже нравится воображать себе ответы Снейпа на все неотправленные послания.
«Не нойте, Поттер, вот увезу вас в Прагу и раскормлю, а то смотреть страшно, одна кожа да кости. Я надеюсь, вы окончательно бросили курить?». Ему нравится воображать себе город, в котором он никогда не был, площадь с ратушей и зубчатой стеной, похожей на огромного ощерившегося дракона. Он бы шел, опираясь на руку Снейпа, по узким мощеным улочкам поздно вечером и прислушивался бы к звуку собственных шагов.
«Когда будет то, что будет, я хотел бы, чтобы вы пришли ко мне»
Когда будет то, что будет...
А ведь Снейп не знает. То есть вообще ничего не знает... он ждет его, Гарри, ответа. Не знает, что он, Гарри, тоже... тоже чувствует, и разделяет, и понимает... что эта муть, в которой они варились последние полгода, засосала обоих с головой.
Не знает.
Не знает.
Не знает.
И не узнает больше никогда.
* * *
– Хватит, – Смит резко грохает об стол тяжеленную папку с писаниной.
За окном темнело.
Дин аккуратно сгребает в сторону бутылки с пивом – они под чипсы как-то очень расслабленно и приятно приканчивали последний ящик.
– Что такое? – засмеялась Гермиона, вглядываясь в сосредоточенное лицо хаффлпафца. – Идем в наступление?
– Нет, я думаю о нашем будущем...
– Захария, возьми лучше пива и забей. Будет то, что будет...
– Вот уж нет, – рассердился Смит и снова начал надуваться, – я понял одну важную вещь. Профессор Снейп натолкнул меня на мысль.
Дожили. Уже при одном упоминании этого имени екает сердце.
– Мы сможем выгрестись из всего этого только когда мы вместе, – сказал Смит, – иначе все, капец. Снейп для того нас всех и собрал – он, по сути, дал нам шанс. Я долго думал об этом – почему вместе, чем легче? А потом понял.
– Ну и что ты понял? – все так же насмешливо спросила Гермиона.
– Это дает нам одно реальное преимущество. Дело в том, что одного человека никто не слушает, одному не верят. Нас обвиняют в предательстве нашей страны, и мы должны дать веское опровержение. Люди будут верить нам, если мы будем защищаться вместе. Мы должны выплыть из этого дерьма, товарищи. Иначе судьба наша – мыкаться по всяким лачужкам до конца жизни в лучшем случае, в худшем же...
– Смит, – сказал Гарри, – ты понимаешь, что все эти обвинения ни на чем не основаны? Им нечего выставить против нас в суде, следовательно, судить нас не будут. Нас просто так, сразу...
– Но почему мы должны спорить со Скримджером? – Дин неожиданно вскочил на ноги и подбежал к Смиту. – Слушай, он гений! Не Скримджер, в смысле, а Захария. Ты вспомни лучшие времена, Гарри. Как ты защищался, когда все сильные мира сего ополчились против тебя? Вспомни, ну!
– На пятом курсе выложил всю правду в интервью «Экивокеру», – пробубнил Гарри, – эффект был ошеломительным. Вы предлагаете связаться... с народом?
Все стали как-то очень оживленно переглядываться. И сам он понемногу стал понимать, к чему ведет Захария Смит... И это – удивительно! – показалось вдруг таким простым и таким... правильным.
– Ну конечно же, – с убеждением сказала Гермиона, – у нас наверняка будет возможность сказать слово в свою защиту. В крайнем случае, свяжемся с той же Лавгуд. И правильно говорит Смит – если один напишет, что его оклеветали, ему никто не поверит, но если это напишут все...
Она замолчала, не сводя восхищенного взгляда с папки.
На лице Смита не было ни тени обычной самодовольной улыбки. Он казался очень серьезным и сосредоточенным на работе.
– Только не надо попусту жаловаться, – сказал он, – если выдастся шанс, то он будет единственным. Мы должны не просто обелить себя в глазах магического общества, но чего-то добиться, чего-то существенного. Одной единственной статьей мы должны, по сути, обеспечить себе дальнейшую жизнь.
– Это все равно что просить милостыни у населения, – фыркнул Симус.
Все задумались.
На улице окончательно стемнело. Снаружи, похоже, было куда оживленнее, чем внутри – авроры громко переговаривались, чему-то смеялись, кто-то даже затянул песню. Преступники собрались вокруг стола и напряженно соображали.
– Ладно, расслабьтесь, так ничего не придумается, – наконец, сказала Гермиона, – и – да, Симус, ты прав. Мы не будем ничего просить у народа.
Она выдержала многозначительную паузу и обвела всех торжествующим взглядом:
– Мы будем требовать.
7. 1999 г., апрель. КОНЕЦ ОБЩИНЫ
И понеслось.
В этот последний день Гарри чувствовал себя как минимум начальником типографии – повсюду люди, носятся, что-то подписывают, везде поломанные перья и клочки смятой бумаги.
– В нашей акции протеста, – вещал Смит в рупор с табуретки, – мы должны задействовать претензии и желания каждого. У нас же демократия, друзья! У нас, черт подери, народная республика! Так давайте же не будем колебаться и попусту терять время – изложим все свои требования на бумаге.
Флинт по собственной инициативе сколотил деревянную урну для материалов. Общими усилиями они водрузили эту урну на стол, убрав лишний хлам вроде пустых бутылок и сухих цветов, жутко романтичных, но совершенно бесполезных в их напряженном осадном положении.
Вы пишете свои требования на бумаге.
Вы опускаете бумагу в урну. Количество требований не ограничено. Все требования будут сохранены и обязательно изложены в оправдательной статье во имя всеобщего спасения.
Ответственный за собирание требований – Захария Смит.
Ответственная за написание статьи – Гермиона Грейнджер (начальник ред. коллегии в составе:...)
Что было удивительно, не нашлось ни одного человека, который протянул бы со скучающим видом: «Ну что вам, заняться нечем, что ли... «
Значит, их положение и в самом деле было серьезным. Авроры снаружи будто почувствовали что-то. Делать им было нечего, он сидели в ожидании дальнейших распоряжений от начальства и развлекались тем, что трепали им нервы своим Сонорусом:
– ПО ОДНОМУ, С ПОДНЯТЫМИ ПАЛОЧКАМИ... ПОВТОРЯЕМ...
Гарри сидел за столом и увлеченно грыз перо. Шум и воодушевленная топотня общины мешала сосредоточиться. Авроры, заразы, капали на мозги.
– Я требую... требую...
Чего он, в самом деле, требует? Сначала он искатал с обеих сторон тетрадный листок рассказом о своей неудавшейся жизни и невеселой перспективе отправиться в Альпы на принудительное лечение. Получилось до отвращения плаксиво, но он все равно сложил листок и бросил в урну. Будем надеяться, Гермиона с ним разберется.
Я требую, чтобы меня освободили. Я требую, чтобы меня не отправляли лечиться против моего желания... Требую самостоятельности. Требую, чтобы меня оставили в покое.
– Начинайте все со слов «я требую»! – вопил Смит. – Иначе все это и читать не станут! Так и пишите – я требую того-то и того. Мы не будем больше жаловаться, пришло время решительных мер. Мы больше не жертвы!
Да. Он требует, чтобы его оставили в покое.
Чтобы он мог встречаться с кем угодно, не озираясь испуганно по сторонам. Чтобы мог свободно ходить по улицам и приветствовать старых друзей каждый год в Косом Переулке. Чтобы он ни от чего и ни от кого не зависел.
Чтобы все кончилось, и он мог пойти в чертов двадцать один, Тупик Прядильщика и требовать, чтобы его впустили!
– Дин, – он ткнул локтем насупившегося Томаса, – а ты чего требуешь от этой жизни?
– Я не знаю, Гарри, – вздохнул он, – число требований не ограничено? Больше всего мы бы хотелось, чтобы они прекратили разбавлять тушь водой, а то на бумаге черт те что получается.
Он ходил по дому и заглядывал каждому через плечо.
Странно было одновременно видеть столько людей, которые настойчиво чего-то требовали.
– С ПОДНЯТЫМИ ПАЛОЧКАМИ... ПОВТОРЯЕМ...
Кто-то требовал внятно, коротко и сердито. Флинт со скоростью пулемета черкал на бумаге строку своими крупными квадратными буквами, отрывал, швырял в урну – и тут же принимался за другую. Много, видно, накопилось у человека требований.
Гермиона вдумчиво и сосредоточенно писала что-то, напоминающее сочинение. Видимо, на тему «Я требую» можно измарать пять листов бумаги, уму непостижимо.
Деннис долго сопел над тетрадкой, что-то быстро писал и так же быстро зачеркивал, будто боясь, что кто-нибудь увидит. Рон тихо хихикал в кулак над своим листком – видно, решил разбавить это депрессивное действо очередной шуткой юмора.
... А ещё он очень-очень требует вдохновенья. Он требует, чтобы ему позволили сделать последний звонок и отправить последнее письмо.
Он требует, чтобы наконец произошло чудо, ведь с другими чудеса происходят, так почему же не с ним? Он требует появления чудесного спасителя, требует, чтобы закончились уже все его проблемы – интересно, проблемы вообще когда-нибудь заканчиваются?
Он требует, чтобы Снейп немедленно появился.
Он так привык к его визитам... Ему не надо было уезжать. Он хотел попробовать справиться со своей слабостью вдалеке от Гарри, рванул в Прагу – но не поможет это, не стоило. Если бы он остался с ним ещё ненадолго, все разрешилось бы само собой.
Его не хватало. Он требует... он требует Снейпа.
Он требует Снейпа прямо сейчас.
* * *
А ночью, когда сил требовать уже не осталось, Симус с какой-то до костей пробирающей обреченностью выволок из-под матраса бутылку водки. Даже не огневиски, а просто водки.
Они разбавили ее остатками сока и лимонада и глушили из пластиковых стаканчиков, усевшись вокруг заполнившейся урны.
Говорить не хотелось, все отчего-то почувствовали себя невероятно измотанными. Осада. Гарри подумал, что дело даже не в физических ограничениях, к примеру, когда в средневековых осажденных крепостях людям нечего было есть и пить, дело даже не в этом. Осада – это испытание на психологическом уровне, это жуткое, изматывающее понимание того, что каждая минута может стать последней.
И от этого – хочешь пляши, хочешь вешайся. Зависит от человека. Снейп в одном прав: вместе легче.
Их пир во время чумы подходил к концу, и Гарри снова и снова вспоминал слова профессора. Вот он, конец их вечного голода – в эти три дня все и закончилось. Пировать больше не хотелось. И дело было не в том, что жизнь перестала радовать – она-то как раз радовала и очень, а в том, что дальше неизбежно должно было начаться что-то новое, а момент жизненного перелома намеренно оттягивали, и это выводило из себя.
Они сидели и молча пялились на деревянную урну, в которой покоились все ожидания и мечты – да что там, в этой урне ворохом исчерканных бумажек находилась вся их новая жизнь, какой-то бы она там, в будущем, ни получилась – она была там.
Симус наклонился и щелкнул по ней пальцами.
– Вот с таким вот эффектным «чпок» исполняются ваши мечты.
Гермиона хихикнула. Муркнула – и к Рону, пора бы, мол, в постель. Все стали понемногу расходиться, так толком и не поговорив, потому что слов не было. А Гарри ещё долго сидел в одиночестве перед деревянной урной, подперев подбородок кулаком.
– Псс.
Он подскочил, как ужаленный. Кажется, он заснул... В гостиной – ни души, все расползлись по койкам.
– Пс-сс.
Гарри медленно вынул из рукава палочку – в последнее время он все время носил ее с собой – и оглянулся. В окошке под потолком мелькнула чья-то длинная тень.
– Поттер, мать твою... оглох, что ли?
Так, на улице произошло какое-то движение, и вот в окошке показались носки чьих-то изодранных кроссовок и лохмотья поношенных джинсов. Авроры так не одеваются. А потом человек нагнулся, и Гарри тихо зажал себе ладонью рот.
– Малфой? Ты что тут делаешь?
– Ничего, Поттер. – Окошко со скрипом приоткрылось, и Малфой лег животом на землю, их с Гарри лица оказались нам одном уровне. Драко кое-как зажег сигарету, неспешно затянулся. – Вот, решил навестить старого знакомого.
– Это ведь ты бы, верно? – каким-то не своим, отрешенным голосом спросил Гарри. – Ты пошел в Министерство, да?
Малфой хмыкнул и неожиданно широко улыбнулся. Он ни разу не улыбался так, пока жил с ними, в общине.
– А я предупреждал тебя, Поттер. Я тебя предупреждал.
Его светлые, прозрачные глаза горели каким-то невероятным злорадством. Он одержал верх. Он показал им.
Малфой лежал и курил, медленно, с наслаждением втягивая ментоловый дымок, выдыхал прямо Гарри в лицо. Конечно, был соблазн дать ему в рожу, но неожиданно вспомнились слова Гермионы.
«А если это будет последним, что ты сделаешь в этой жизни?»
Гарри стоял и смотрел на то, как Малфой курит и ему, Гарри ухмыляется. И – вот чудеса – почему-то дать ему в рожу перестало хотеться. Малфой... всего лишь несчастный человек, которому не везет по жизни.
И тогда Гарри пригляделся: увиденное его ошеломило. Там, в глубине малфоевских серых глаз, где-то за внешним, напускным злорадством и самодовольством, плескалось что-то куда более темное, глубокое, древнее...
... и в тоже время удивительно, ошеломительно простое.
Человеческое отчаянье.
То чувство, когда ты понимаешь, что тонешь, но продолжаешь бить по воде слабеющими руками. То ощущение, когда тебе набрасывают петлю на шею, а ты шумно, жадно глотаешь холодный воздух.
«Я не хороший мальчик, Поттер. Запомни это, а то пожалеешь».
– Ты не знаешь сам, что делаешь, Драко, – медленно произнес он, – это не принесет тебе счастья. Увы.
– Что ты несешь...
Малфой махнул рукой, выбрасывая недокуренную сигарету, и посмотрел на него, лежал так и смотрел, а глаза у него покраснели и опухли, и волосы запутались и свалялись до состояния валенка.
Гарри пожал плечами.
Он и сам-то толком не знал, что с ним происходит.
– Чувствуешь, как приближается, а? – неожиданно проговорил Малфой. – Чувствуешь, как накатывает?
– Что... о чем ты?
Драко вздохнул и потянулся за новой сигаретой. Что-то вдруг изменилось в его глазах, и он молча протянул Гарри всю пачку.
– Ты знаешь, о чем я, Поттер. Так все и бывает. Мы по жизни опаздываем. Сначала ты его ненавидишь, потом недоумеваешь, потом ты шокирован. А потом нет его – и начинается, наваливается оно на тебя всей своей тяжестью...
Малфой чиркнул зажигалкой.
– Это чувство.
– А.
Гарри оглянулся. В комнате темно, хоть глаз выколи. На столе огромная коробка, ее громоздкий силуэт – сгусток беспросветной тьмы. В углу мерцает горлышко бутылки. И все, ни души.
... И холодно, должно быть, ему лежать так, на сырой земле.
– Зашел бы, – сказал Гарри.
– Ещё чего, – Малфой выдержал паузу, будто решал что-то, что-то очень для себя важное. А потом резко, судорожно вздохнул:
– Беги.
– Что?
– Беги отсюда, Поттер. Они получили приказ от Скримджера лично и предупреждать не будут. Минут через пять-шесть. Поднимай всех – и беги.
– Я... ты... серьезно?
– Ты можешь не верить мне, если не хочешь! – неожиданно глухо и страшно вскрикнул Малфой, поднимаясь. – Чертов придурок! Ты ещё подумай, может, я тебя уговорю!!!
– Значит, они готовы... ?!
– Вали, – коротко сказал Малфой и вскочил на ноги, лицо исчезло из окошка.
Тот наклонился – разъяренный, дышит тяжело, глаза налиты кровью.
–... Драко, спасибо.
Тут его как-то совсем перекосило, несколько секунд они стояли и молча пялились друг на друга через окно – преступник и жертва, тюремщик и заключенный, плохой и хороший.
Нет. Хороший и... хороший.
– Ты лучше, чем кажешься, – прошептал Гарри.
– Неправда, – процедил Малфой.
«И не смей назвать меня хорошим!! Я плохой, ясно тебе? Ты пожалеешь... «
– Поттер, иди на...
Он грязно выругался и снова вскочил. Натянул куртку и набросил на голову капюшон. И побежал – что было мочи, ему захотелось бежать так долго и быстро, чтобы упасть потом и не двигаться вообще.
And all the roads we have to walk are winding...
Вспышки уличных фонарей освещали ему дорогу. Скрип кроссовок о гравий и его частое, срывающееся дыхание – единственные звуки, нарушавшие тишину большого города. Дома – грязные бетонные коробки и насквозь продуваемые пенокартонные дуплексы – со свистом проносились мимо.
В подворотнях черные нюхали кокс и орали что-то на своем местном сленге, бездомные слонялись по обочинам и протягивали ему свои белые дрожащие руки, а он бежал, и сердце подскакивало, и ветер бил в лицо.
Кажется, только раз он был вынужден остановиться, когда путь ему перегородила огромная черная собака – клочья свалявшейся шерсти и светящиеся в темноте глаза.
Драко вдруг показалось, что где-то он уже видел эту псину – то ли в книгах, то ли в белом, туманном шаре предсказательницы. Но вспоминать не было ни желания, ни сил. Собака смотрела на Драко своими жуткими желтыми глазами и молча переступала с лапы на лапу. Опасности не было.
И он побежал дальше.
And all the lights that lead us there are blinding -
Дома, фонари, улицы и подворотни, нищие, наркоманы, бездомные собаки, неоновые огни и фосфорицирующие разделительные полосы на проспектах – все бесшумно, с запредельной скоростью проносилось мимо.
And all the lights that lead us there are blinding -
А потом что-то вспыхнуло, и тишина взорвалась оглушительным звуком.
Где-то позади, за его спиной прозвучал взрыв.
* * *
Так. Он чувствует холод. Он чувствует холод и, кажется, что-то теплое стекает по его лицу. Кровь, слезы?
Он что-то чувствует, а, значит, он жив.
Он открывает глаза и видит лишь шероховатую поверхность асфальта. Боковым зрением он может заметить вспышки и тени людей – они постоянно перемещаются, пахнет дымом.
Он слышит звук поспешных, тяжелых шагов, хочется отстраниться, отползти в сторону, но тело не слушается его. Гарри хватают за плечо и резко переворачивают.
– Ну слава Мерлину! – чье-то тяжелое, срывающееся дыхание, чьи-то глаза, безумные, полные страха – и чье-то великое облечение, ему считают пульс, водят палочкой по животу и груди.
Он открывает глаза.
«Это ты, – хочется сказать, – ты пришел, а я так и не отправил свои письма... но ты пришел».
Снейп смотрит на него, трясет его за плечи, дергает воротник рубашки – и Гарри хочется сказать ему, прямо сейчас сказать, пока он здесь, и не ушел, пока он с ним – он рад его видеть.
Он хочет это сказать, потому что Снейп должен знать.
Он хочет...
– Поттер, Мерлин великий, да очнись же... давай, давай же, очнись...
И потом, как-то совсем хрипло и испуганно:
– Пожалуйста, очнись... ты должен очнуться... посмотри на меня...
И потом:
– Да кто-нибудь! Сюда, сюда, срочно!
– Я... – губа разбита, он и так чувствует, – я хотел тебе написать... но у меня не получалось... а потом... потом... я не мог отправить.
Сначала Снейп смотрит на него с каким-то очень странным выражением лица, будто не понимает, о чем он. Но повторить второй раз Гарри не сможет. И Снейп наклоняется ближе, переводит взгляд с его глаз на царапину на щеке, на цепочку синяков, украшающих его плечи, а потом вдруг его лицо резко, невероятно меняется, и дрожат губы, и странно дергается подбородок:
– Поттер...
* * *
На этих подростков оборачиваются на улице – кто-то машет руками, кто-то сочувствующе качает головой.
Их не много и не мало – группа тинейджеров в вытянутых футболках и разодранных джинсах, все как один бледные, под глазами черные круги, со впалыми щеками и отросшими, неровно обрезанными космами.
Молодые люди так не выглядят и выглядеть не должны. Но эти даже не походили на обычных алкоголиков – да уж, воистину, странная была компания.
Вид у них такой... будто голодали много дней.
Мальчик, совсем юный, не больше шестнадцати, стоял с покрасневшими, опухшими глазами и отрешенно улыбался. Ещё один, постарше, явно скучал и делал в альбоме какие-то зарисовки с прохожих.
Ещё два, один рыжий, другой с лиловыми синяками под глазами, как у наркомана, играли в камень-ножницы-бумагу, троллеподобный верзила злобно скалился в стороне. Хрупкая пышноволосая девушка на шпильках стояла поодаль, завернутая в плед, и читала учебник по экономике.
Все они чего-то ждали в этом странном месте, на пепелище посреди этого жуткого брикстонского района. Этот двор выглядел так, будто здесь производили какие-то испытания. Груды камней, вывороченные трубы водопровода и вентиляции, какие-то проволоки, поломанная мебель. Кажется, в правительстве наконец вспомнили об этом уродище и распорядились снести дом.
Когда минутная стрелка подползла к двенадцати, из-за угла вырулил огромный, настоящий армейский грузовик в бронированными стеклами – такое не каждый раз увидишь на улице. Из него вылез какой-то престарелый сатанист в черном балахоне и махнул рукой:
– Забирайтесь!
Один за другим эти жуткие дети принялись залезать в открытый кузов, пока, наконец, светловолосый крепыш с дотошным видом не поинтересовался:
– А Гарри?
– Предатели родины назначены на шесть часов, – буркнул сатанист, – душевнобольные – на восемь. Живо, в аврорате ждать не будут.
– А Гермиона? – из кузова высунулась веснушчатая физиономия. – Она же...
– Мисс Грейнджер обещают отпустить на собеседование в «Маджик Интернейшнл», с нами связалось тамошнее руководство. После собеседования – на двое суток в одиночный карцер. За неповиновение властям.
Когда последний предатель родины забрался в кузов, тут же случилось что-то уж совершенно невероятное – прямо посреди двора, на груду осколков из воздуха материализовались двое – взлохмаченный парень в круглых очках и длинный носатый господин в черном балахоне.
Можно подумать, это последняя майская мода.
– Гарри! – завопили дети, всей толпой выкатываясь из грузовика. Сатанист молча закрыл лицо руками. – Гарри, мы здесь! Ты назначен на восемь!
– Угу, – кивнул парень, – наши планы остаются в силе?
– Да, – светловолосый уныло закивал головой, – но мы не успели вынести урну... но ничего, мы ещё что-нибудь потребуем. Все в нашей голове. Будь то, что будет, слышишь? Мы знаем, что все будет хорошо...
– Удачи, – одними губами произнес мальчик по имени Гарри – и, запихнув всех детей обратно, сатанист дал газу. Грузовик очень скоро исчез за поворотом.
ЭПИЛОГ
– Так что, Поттер? – Снейп оглядел пепелище, – душевнобольные на восемь часов?
Не отвечая, Гарри медленно прошел по двору. Вот и все, что осталось от их прежней жизни – развороченный диван, раздавленные лампочки и пустые бутылки.
Глаза все ещё болели – в лечебнице сказали, что его ослепило вспышкой и вдобавок дало по лицу тлеющей балкой, когда он вытаскивал Денниса из подвала, и времени не хватало вообще.
Ещё сказали, что если бы не Снейп, была бы ему крышка. Но это и так понятно. Если бы не Снейп, всем им крышка была бы с самого начала. Молоденькая медсестра вещала, когда профессор тащил его на руках по коридорам Святого Мунго и чуть ли не вышиб двери в операционную. Как сидел, ни живой ни мертвый в коридоре, пока Гарри залечивали ноги и вывихнутое плечо, и, в конце концов, накрутил себя так, что его потом самого пришлось откачивать.
И, разумеется, Гарри он и вида не показал. Наоборот, нахмурился, как-то неуклюже поинтересовался о самочувствии, чуть ни за шкирку и сюда – сдавать властям до освобождения...
Будто и не было ничего. Ни этой кошмарной ночи в лечебнице, ни его слез, когда Гарри лежал на дороге и смотрел на него, а сзади догорала их родная общага.
Вот ведь подлость человеческая. Что, теперь, после всех этих писем и признаний, в нем проснулась его гипертрофированная гордость?
В чем дело.
Гарри с трудом сфокусировал взгляд и увидел, что же издалека напоминало ему хлопья горелой обшивки-утеплителя. Это бы никакой не пенопласт и не макрофлексовая прослойка. Это оказалась... бумага. Почти не тронутые огнем листки, одни маленькие, другие побольше, усыпали эту разруху.
Он тихо опустился на корточки, и Снейп, забеспокоившись, подошел ближе. Вместе они стали поднимать и разворачивать бумажки.
«Я требую, чтобы они перестали обзываться»
«Я требую, чтобы Гермиона прекратила выпендриваться и вышла за меня замуж!»
«Я требую, чтобы чертов Малфой сгорел в аду... чтоб ему с Гримом на пустой дороге встретиться... «
– Я не могу это читать, – тихо произнес Гарри, опуская руки.
«Я требую, чтобы все были счастливы, потому что ради этого стоит жить»
«Я требую, чтобы авроры с улицы перестали орать свои песни»
«Я требую пива!»
«Я требую, чтобы моей бабушке заплатили ее пенсию, а то ведь за дом платить надо... «
«Скоро лето, я требую денег»
«Я требую любви!»
«Я тоже требую любви. Я заглядывал ему за плечо»
«Я тоже... требую любви»
«Любви»
«Любви»
«Любви»
– Что за опросник?
– Мы должны были написать, что мы требуем от этой жизни... – Гарри почесал в затылке, – бред какой-то. То пенсии, то пива, то любви.
Снейп посмотрел, прищурившись, на солнце.
– Нет, не бред, – сказал он неожиданно мягко, – если бы меня спросили, я бы тоже, наверное, написал – любви. Проблема только в том, что ее нельзя требовать. А все требуют. И я тоже требую от жизни любви.
– Любви? – Гарри вскочил, в голове неожиданно застучало и нахлынуло все это – горечь и разочарование последних суток. Любви он требует! Так возьми ее, что ты стоишь? Что меня ещё сделать, чтобы ты заметил? Что ещё? Мне кажется, ты издеваешься надо мной, и...
Во рту пересохло.
Снейп смотрел на него этими своими непроницаемыми глазами.
– Если я правильно понимаю, – медленно произнес он, – ответом мне было трусливое молчание. Вы не знаете, чего мне стоило написать вам то письмо. Вы даже не удосужились ответить хотя бы ради того, чтобы я не досаждал вам своими...
– Да нет же, – Гарри поморщился, – господи, как все сложно. Сначала у меня не получалось, главным образом, потому, что я сам себя не понимал, а потом... что ж, потом я не мог написать тебе. Не мог отправить. А ты, конечно же, сразу решил...
– Разумеется, сразу, – сердито перебил профессор, – а что мне оставалось? Твое молчание было весьма красноречивым.
– Кажется, – тихо пробормотал Гарри, – кажется, мы оба друг друга не поняли.
И тихо, без лишних слов уткнулся носом в воротник профессорской мантии. Прижался лбом к его шее, неловко, осторожно тронул рукой его лицо, провел по носу, подбородку, пробежался пальцами по впалым щекам и скулам.
Мир вокруг них – это теплое майское солнце, толпа зевак на противоположной стороне улицы, запах дыма и клубы пыли в воздухе, торчащая проволока и вывороченные бетонные блоки, раскрошившееся стекло и осколки бутылок – все замерло на мгновение, а потом бешено завертелось вокруг, когда Снейп судорожно, до боли, до крика стиснул его запястья.
* * *
Было что-то особенно прекрасное в том, чтобы сидеть в открытом летнем кафе в Косом переулке, где ещё месяц назад были развешаны их портреты «разыскиваются... «
Они бы с радостью разбежались кто куда после того, как их оправдали, но Захария Смит, памятуя старые времена, разослал всем по магглскому интернету (страсть к магглским вещам стала весьма ощутимой после жизни в общине) файл с видеозаписью.
Весьма раритетное видео, за такое сейчас выложили бы немалые деньги.
«Лицо и тело Ведьмополитена» в какой-то прошлой преступной жизни, обряженная в какие-то жуткие шмотки, смеется в экран – такая юная, не накрашенная и какая-то очень правильная и очень честная. Их, прежняя, Гермиона. В письме одной строчкой – место и дата встречи сожителей.
И сейчас они сидели у Фортескью, уже другие, знаменитые, изменившиеся – писатели и журналисты, политики и светские львы, взрослые, взрослые люди.
– Ну, так они были в восторге от моего эссе! – Гермиона скорчила страшную физиономию. – А потом этот их сраный зам. директора схватил меня за коленку и сказал, что в собеседовании остался последний этап, и все, считай, взяли.
– И ты... ? – Рон наверняка уже триста раз слышал эту историю, но никак не мог отвести от жены восхищенных глаз.
– Дала по морде и пошла сниматься на обложку «Ведьмополитена», – фыркнула Гермиона. – Знала же, что рано или поздно я сделаю именно так.
– Это принесло тебе миллионы, – ухмыльнулся Симус, – а уж учитывая твою судимость и темное прошлое...
– Я ненавижу мир глянцевых журналов. Но, знаешь, Симус... это было сделано из чувства сладостного протеста.
Гарри улыбнулся и перевел взгляд на сидящего рядом профессора. Тот когда-то предсказал ее историю, поразительно похожую на историю каждой, кого боги наделили не только красотой, но и умом. Именно Гермиона в соавторстве со Смитом составила знаменитую статью, вознесшую тираж «Экивокера» на немыслимые высоты и собравшей у входа в «Министерство» многотысячную толпу.
«МЫ ТОЖЕ ТРЕБУЕМ ЛЮБВИ»
Не всегда романтической. Не всегда от человека, которого любишь. Любви можно требовать и от правительства, и от государства, от целого мира. Желание встать посреди улицы и заорать «Я тоже требую любви!» должно войти в список врожденных рефлексов.
Вы не пробовали? Это простое действие способно очень здорово изменить вашу жизнь.
Притом, что Скримджер ещё некоторое время продержался на посту министра, ему и надеяться было нечего на грядущие выборы. После такой серьезной промашки он быстро ушел с политической арены. Пока пост занимали, чередуясь и грызясь, несколько его преемников, в каком-нибудь грязном брикстонском подвале подрастало молодое поколение, способное смотреть на жизнь широко открытыми глазами.
– Министром? – Захария отмахнулся. – Можно, я просто буду Самым Главным?
Вот и все, что случилось. Ах, да, ещё Снейп увез его в Прагу – отпаивать лучшим на свете кофе. А может быть, это было сделано из совсем других соображений – скрыться поскорее от глаз назойливой прессы. Журналисты разве что не лезли к ним в постель.
... Где, наконец, они смогли оттянуться по полной.
И Снейп, черт подери, снова оказался прав.
Когда будет то, что будет... оно уже было, только не Гарри пришел к нему, а он пришел к Поттеру сам. То, что будет, перестало их волновать. Их больше интересовало то, что есть.
А потом и эта фразочка в зубах увязла. И, когда Гарри получил, наконец, то, чего требовал, он понял – без всяких сомнений и оговорок – вот что: то, что есть, тому стоило быть.
do you already know the vaccines you should give to your new babies come on and visit my site to find out
http://kheymomo.blogspot.com/
24 ноября 2022Coreylog
ascef Whipt
a href="https://irkutsk.baikalwheels.ru/catalog?type=litye_diski&d=15&pcd=4x100"диски литые иркутск купить 15 4х100/a
04 июля 2022LewisDok
deferential
Give credit where credit is due.
It takes two to tango.
Bread always falls buttered side down Link to proverb.
Least said, soonest mended.
Any port in a storm Link to proverb.
Tomorrow is another day Link to proverb.
A woman's work is never done.
04 июля 2022RickyLayet
gracious
Beauty is in the eye of the beholder Link to proverb.
https://ogonek327.com
Leopard cannot change its spots - A.
An eye for an eye, a tooth for a tooth.
To travel hopefully is a better thing than to arrive Link to proverb.
It takes two to tango.
No fool like an old fool - There's.
Fair exchange is no robbery Link to proverb.
30 июня 2022MarioScary
well-favored
Practice what you preach.
https://strekatilo294.com
Repeat after me.
The original dictum said, A penny spar’d is twice got, but it’s adapted over the years for modern English.
Another example comes from Spider-Man, where Uncle Ben turns to Peter Parker and says, With great power comes great responsibility.
Let me ask you.
Want a few more.
search bar with "what use aphorism." written
Give it a try!
Don’t judge a book by its cover.
Proverbs, on the other hand, can be much longer than aphorisms and adages.
Another success aphorism comes from Chris Grosser.
He played the villain in the movie that famously stated.
Picture of Benjamin Franklin and a caption that says "Aphorist Extraordinaire"
Shifting gears a little, let’s talk about one of the world’s greatest aphorists – Benjamin Franklin.
Now you might be asking.
There must be a method to your madness.
