*
Стой на вершине, рядом со мной...
Ария, “Ангельская Пыль”.
Миллионные толпы выкатывают орудия и затачивают гильотины;
китайцы в четыре ряда маршируют в вечность.
Рэй Бредбери, “Жди дурного гостя”.
* * *
Ветер дул в лицо, ворошил его светлые волосы и раздувал пузырем тонкую рубашку, в безудержной попытке добраться до теплой кожи. Мелкие серые камешки больно впивались в босые ступни.
Далеко впереди высились синие горбы холмов, чьи пологие вершины тянулись к низким, тяжелым облакам, а подножия утопали в серовато-сизом тумане.
Он зябко поежился, нервно переступая через серые камни, и, раскинув руки словно для полета, шагнул в пропасть, окинув взглядом мягкие облака у вершин. Его тело камнем рухнуло в туман у подножия гор.
* * *
Я вздрогнул и проснулся. Иногда бывает и так. Он все чаще появляется в моих снах в последнее время, то смеется и рассыпается стаей белых голубей, то воздевает тонкие руки к небу и сгорает в пламени чуждого мне солнца. Реже – так: молчаливо сходит вниз со своей осыпающейся скалы... Странные сны, не так ли?
А за окном обычное, влажное английское утро, одно из тех, в которые хочется плюхнуться в теплую постель и никогда уже не вставать.
Но я пересилил себя и поплелся в душ.
Уже около месяца Хогвартс опутывает липкая паутина уныния и безразличия. За окном уже который день идет дождь, озеро вышло из берегов, и земля перед замком превратилась в липкую жижу с островками желтеющей осенней растительности.
Но вовсе не поэтому уже с месяц ни один человек не покидал старых, выбеленных солнцем, кажущихся лишь миражом стен.
Просто по территории, некогда засаженной яркой зеленой травой, бродили странные, покрытые гладкой шерстью, по которой быстрыми ручейками стекала дождевая вода, существа, отдаленно напоминающие кошек, но чуть больше по размеру. Кошки шлепали мягкими лапами по серым лужам и проводили шершавыми, мокрыми языками по выступающим клыкам.
Они появились, словно из ниоткуда. Просто однажды утром кошки пронеслись ураганом сквозь Запретный Лес, ломая лапами сухие корявые ветки, разрывая в клочья кору вековых деревьев.
Первыми оказались первокурсники. Их слабые мышцы и панический страх не давали убежать далеко, и длинные, острые зубы вонзались в теплую плоть, орошая горячей кровью траву квиддичного поля.
А я тогда стоял у окна и смотрел, как поднимается белый пар от измазанных красным, пестреющих на траве, словно ранние розы, тел.
И все вокруг рыдали, сыпали проклятьями и сходили с ума. Некоторые из них выходили наружу, возводили руки к небу, нахмурив брови от напряжения, кричали и смотрели, как освещаются зелеными лучами мохнатые морды. А потом тела этих безумцев, со следами когтей и зубов на разодранном горле безвольными куклами оседали на землю. Этих чертовых кошек невозможно было убить никаким заклинанием. Неужели вы не можете понять?
И Гермиона тогда сказала, что это прямо безумие какое-то.
Дамблдор посмотрел на Гарри из-под очков-половинок и пробормотал, что это проделки Темного Лорда, и настало время Золотому мальчику спасать мир.
Снейп лишь окинул всех презрительным взглядом, словно во всем случившемся была наша вина.
А я.. А я просто промолчал: мне слишком хотелось спать. И узнать, что случится на этот раз с посетителем моих снов.
* * *
Он все стоял на вершине.
Но сейчас он не пытался взлететь, в его бегающем взгляде читался испуг, он обхватывал плечи руками, словно пытаясь согреться. А может, ему и правда было холодно.
Я всегда смотрел на него со стороны, из своего убежища, которое не мог покинуть. Я не мог контролировать свое тело во сне, а иногда мне очень хотелось выйти к нему, запустить пальцы в его шелковые волосы, почувствовать его кожу под руками... Сдуть с его ладоней пепел или приласкать пушистых белых голубей.
Осторожный шаг, еще один - и вот, он присел на колени у обрыва и заглянул в манящую серую бездну.
И я заглянул вместе с ним.
Потоки серебристого света колыхались внизу, словно волны, танцевали и сплетали свои тела. Они звали. Его, меня – не знаю. Нас.
Когда-то в детстве я слышал, будто души умерших превращаются в серебристый туман и танцуют, взявшись за сверкающие неосязаемые руки, высоко в небе, под облаками, там, где положено находится Раю.
Так и они, блестели и переливались там, внизу, протягивая призрачные ладони к нам.
Он, завороженный этим зрелищем, протянул свою руку им навстречу и стал наклоняться вперед, постепенно переваливаясь через край серого камня.
Но тут наваждение спало, и прекрасные серебристые тела превратились в гибкие, покрытые гладкой шерстью, туловища кошек.
Если бы я обладал властью над собственным телом, я бы попытался предотвратить падение, но руки меня не повиновались.
Он вскрикнул и изо всех сил рванулся назад, с грохотом падая на свой серый камень. Я облегченно вздохнул и с раздражением подумал, какого черта эти кошки делают в моем сне? В его светлых волосах была пыль и каменная крошка, локоть и ладонь, которые он ушиб при падении, кровоточили.
Он чертыхнулся себе под нос, засунул пораненные пальцы в рот, и медленно исчез, словно песок, что сдувает сильный ветер.
А я проснулся, недоуменно глядя в высокий темный потолок.
* * *
Гарри сидит на полу в библиотеке и чертит пальцем линии в толстом слое пыли, а Гермиона до сих пор тщетно пытается найти разгадки в книгах. Ну когда же ты поймешь, что это бесполезно? Усталая девочка, с некрасивыми кругами под глазами и осунувшимся лицом, но еще не потерявшая надежду...
А я, как и вчера, как и много дней подряд, смотрю на пожелтевшую траву за окном и грациозные тела смертоносных животных из семейства кошачьих.
Гермиона вытирает кулаком слезы отчаяния и бормочет: “Господи, я не могу их больше видеть...”.
Я лишь пожимаю плечами, уткнувшись носом в холодное стекло. Кошки лениво бродят взад-вперед, но их желтые глаза горят голодом и яростью: немногие теперь выходят наружу.
Нас осталось мало, самые слабые давно вышли, протягивая руки к телам своих друзей, словно бродяги, просящие милостыню. Они падали на траву рядом с теми, кого любили, а их кровь красивыми алыми цветами распускалась на траве.
Дверь распахнулась, и на пороге показался директор. Былая мудрость и спокойствие в его глазах уже давно превратилась в ледяное безразличие и усталость. Все растворилось в этой льдисто-синей радужке, как растворяется соль в стакане воды: сначала оседая на стенках сосуда белой коркой, а потом исчезая бесследно.
И Дамблдор сказал: “Гарри, время пришло. Мы не можем больше ждать – нас слишком мало”.
А Гермиона вытерла предательские слезы платком, понимая, что ее друг – выкуп за наши жизни.
Снейп лишь кивнул и швырнул на пол Сортировочную шляпу.
Гарри тоскливо окинул всех взглядом.
Я заглянул в его глаза и не заметил в мутной зелени ни капли решимости. Всего лишь взгляд отчаявшегося, готового на все безумца.
Он протянул руку и вытащил из недр старой шляпы меч Годрика Гриффиндора.
Дрожащие пальцы обхватили украшенный рунами и рубинами эфес, и, опершись на меч, как калека на костыль, он встал.
Я не мог смотреть на это и отвернулся. Но даже спиной я чувствовал, как все расступаются перед ним, и Гарри плетется к двери, волоча за собой тяжелый меч.
Как он выходит и щурится от яркого света, как кошки изрыгают из глоток громоподобный рык и радостно бегут к вожделенной добыче.
Как.. нет. Я не хочу думать о том, как распустится самый красивый алый цветок на пожухлой осенней траве.
Я зажмуриваю глаза так сильно, что бледнеют веснушки на носу, и выбегаю из библиотеки.
* * *
А я знаю, почему он не ушел. Я видел.
Все эти слизеринские ублюдки, волдемортовы прихвостни сбежали в первую же ночь. И он, естественно, пошел с ними.
Я видел их в окно. Меня мучила бессонница: просто, когда много плачешь, начинают болеть глаза, будто в них песка насыпали. С тех пор как я увидел, как Джинни безвольно упала на траву и больше не пошевелилась, я не мог нормально спать, меня постоянно мучили кошмары.
А она была так красива там, на траве, моя сестра. Ее побледневшая кожа будто светилась изнутри, волосы огненным ореолом окружали голову, а на груди она держала букет этих цветов, самых алых цветов на свете.
Но мне уже не больно, просто пусто как-то. Никто больше со смехом не подбежит ко мне, не кинется на шею, не доверит самые дорогие тайны. Но о чем же я? Ах да, о слизеринцах...
Я помню, как он побледнел от страха и недоумения тогда, его кожа, казалось, стала одного цвета с его волосами. Все его дружки, как один отмеченные знаком Мрака, спокойно прошли вперед. А кошки обступили его, и их зловонное дыхание облачком пара ударило в узкие щелки его аристократических ноздрей.
- Драко! - крикнули ему издалека. - Ну что ты там стоишь?
Но кошки не пускали его, а Малфой кричал и совал им под носы бледное предплечье с начертанной на нем Меткой.
Ему пришлось вернуться ни с чем в свою холодную постель в слизеринской гостиной.
Увлеченный этими мыслями, я и сам не заметил, как ноги принесли меня в подземелья, и я оказался нос к носу с удивленным Малфоем.
* * *
- Слушай Поттер, - Снейп хватает его за воротник рубашки, - твоя чертова задача - вытащить нас отсюда. Ты сделаешь все для этого, не зря же я спасал твою задницу на протяжении всех этих лет. И мне наплевать как, если понадобится - ты сделаешь все, что скажет Волдеморт.
- Нет, нет, нет, - сбивчиво бормочет он, зажмурив глаза, и отчаянно вырывается из цепкой хватки.
- Да, - выдыхает Снейп и подносит к лицу Поттера сжатый кулак. Когда Гарри открывает глаза, он видит маленькое медное сердечко-медальон, что покоится на сухой, пахнущей травами, ладони. Дрожащими пальцами он дотрагивается до кулона, и тот со щелчком распахивается, открывая его взору собственную колдографию и выгравированное на внутренней стороне крышечки имя младшей Уизли.
- Джинни... - он хватает кулон, одевает на шею, покрытую засохшей кровью цепочку и с ненавистью взглянув на Снейпа, выбегает из пустого класса.
* * *
- Уизли? - в голосе звучит удивление и немного испуг.
Я смотрю ему прямо в глаза, резко хватаю его за тонкую руку, поворачиваю ее ладонью вверх и откидываю широкий рукав дорогой мантии.
- Не может быть! Какого черта ты делаешь? - кричит он, пытаясь выдернуть руку. Но я сильнее. Я внимательно смотрю на Метку, провожу по ней пальцем: кожа немного шершавая и очень горячая, будто Метка пылает огнем.
Он отводит взгляд, нервно отбрасывает волосы с лица и готовится сказать что-то язвительное, но я размахиваюсь и со всей силы даю ему пощечину.
Он оступается, падает на холодный каменный пол и прижимает ладонь к пылающей щеке. Теперь в глазах его – ужас, губы мелко дрожат, а я сжимаю свой кулак до хруста в костях, и вот, по его разбитой губе скатывается влажная, блестящая капля крови.
Он поднимается с пола так быстро, как только может, и, спотыкаясь, убегает в сторону слизеринской гостиной.
* * *
Кошки пропускают Гарри, и он идет по хлюпающей, мокрой от вечного дождя земле перед замком.
- Я пришел! Я здесь, твою мать!
- Я знал, что ты придешь, - тихий каркающий шепот, - ты готов заплатить эту цену?
Чертовы Упивающиеся Смертью радостно гогочут под своими масками.
Он прикрывает глаза - сдается, а Упивающиеся подхватывают его под руки и тащат в липкое влажное никуда.
Я знаю это. Я видел.
* * *
Я сижу на тумбочке рядом с его кроватью. Я – Рональд Уизли, староста Гриффиндора сижу на невысокой тумбочке в слизеринской гостиной и катаю по полу ногой баночку с черными чернилами, который смахнул в порыве гнева.
Он поворачивается ко мне лицом, натягивает одеяло до носа и, не открывая глаз, бормочет:
- Ты что, преследуешь меня, гриффиндорский ублюдок?
Я встаю, откидываю его одеяло и хватаю пальцами за острый подбородок, заставляя смотреть мне прямо в глаза. Он с ненавистью смотрит на меня, а я до крови впиваюсь в его губы. Чувствую на языке солоноватый отдающий железом привкус, и с силой впечатываю его в кровать. Серебряные пуговицы его пижамной рубашки разлетаются в стороны, как капли воды из фонтана. Не отрываясь от его истерзанных губ, я провожу ногтями по бледной груди, оставляя пять красных полос.
Тому, что мы делаем этой ночью нет объяснения в человеческом языке - я царапаю ногтями его грудь, словно пытаясь добраться до души и порвать ее тоже, он кусается до крови, вырывается и кричит, когда я слишком жестоко трахаю его. Он плачет от боли и унижения, и я плачу вместе с ним. Я мщу, а он принимает эти наказания.
Я насиловал его тело, а он - мою душу. Мы плакали, принимая эту боль друг от друга.
* * *
Он стоит на своей скале и смотрит на извивающихся серебристых призраков внизу. В его взгляде больше нет ничего: ни испуга, ни растерянности, только ледяная решимость.
И тут он поворачивается в мою сторону, и я вижу на его груди алые полосы от моих ногтей.
И тогда я выхожу из своего убежища. Ноги повинуются мне, и теперь я не беспомощная кукла. А он вспыхивает изнутри, словно его сердце превращается в лампу на тысячу ватт. Он светится весь: с тонких пальцев льются потоки света, полыхают щеки, лучи бьют из-под ресниц мне в лицо.
Я подхожу к нему, сливаясь с его светом. Он обнимает меня и кладет голову мне на плечо. И я чувствую, как впервые за много месяцев, в груди разливается тепло.
*
Я просыпаюсь в пустой, чужой постели с улыбкой на губах. За окном занимается рассвет, и я подхожу к окну. Вижу, как беспокойный ветер развевает его светлые волосы, раздувает рубашку, открывая алеющие на его груди полосы.
Кошки с ревом несутся к нему, я распахиваю окно и по пояс высовываюсь наружу. Слезы застилают мои глаза, я протягиваю к нему руки, словно хочу собрать в букет эти алые цветы, самые прекрасные цветы... Он оседает на траву, и солнце выходит из-за бордовых предрассветных туч, наконец, освещая нашу уставшую от дождей землю.
По округе проносится дикий крик, и в воздухе начинает пахнуть паленой шерстью. Кошки сгорают на свету, как тонкий сухой хворост. Я выбегаю на улицу, падаю перед ним на колени, протягиваю дрожащие пальцы, чтобы дотронуться в последний раз, опустить его веки, но моя рука проходит сквозь него.
Мои руки, все мое тело серебрится и переливается на свету, пропуская сквозь себя потоки солнечного света.
И в этот момент я понимаю все. Я вспоминаю, как выбежал наружу, взял в ладони бледное лицо сестры, и мои алые розы распустились рядом с ней.
А он должен был заплатить. А я – забрать его плату.
Вот она, правда. И эта правда отдает мышьяком...
