Элизабет Люпин.
Я помню, как все начиналось. Как одним летним солнечным утром профессор МакГонагалл пришла к нам домой и принесла мне какое-то странное письмо, написанное черными чернилами на пергаменте. Она так необычно выглядела в своей темно-зеленой мантии и конусовидной шляпе. Я еще тогда подумала, что пора завязывать читать сказки по ночам. Но профессор невозмутимо сидела в гостиной напротив моих ошарашенных приемных родителей, пила чай и рассказывала о магах и маглах, о школе, в которой почему-то должна была учиться именно я, а не Эмили – родная дочь тети Пэт и дяди Тома. Она вообще много чего тогда говорила, но мне – маленькой одиннадцатилетней девочке – этого было не понять.
Потом помню Косой переулок, где очень много столь же необычно одетых людей все сновали туда-сюда, торопились, а я смотрела на них большими глазами, пока МакГонагалл таскала меня от магазина к магазину. Первым делом – «Флориш Блоттс», затем «Мантии от мадам Малкин», «Котлы», «Заманчивый зверинец» и, наконец, «Олливандер», где я выбрала свою первую волшебную палочку. Одиннадцать дюймов, ясень, жила дракона.
В Хогвартс-экспрессе познакомилась с Лили Эванс, которая в последствии стала моей лучшей подругой. В ее рыжих волосах причудливыми бликами запуталось солнце, светившее в окно нашего купе. На осыпанном веснушками лице играла восхищенная улыбка, изумрудные глаза никак не могли остановиться на чем-то определенном, очень уж не хотелось упустить что-нибудь важное в этом поистине волшебном мире. Лили, как и я, была маглорожденная. Я, конечно, позже узнала, кто мои настоящие родители. Но тогда, наверное, мое выражение лица было не менее глу… восторженным так сказать.
Хогвартс. Школа чародейства и волшебства. Этот величественный замок стал моим настоящим домом. Словно какая-то пустота внутри меня мигом заполнилась, стоило мне переступить порог замка, внушающего доверие и уважение.
Самое интересное началось с распределения. Где-то в середине списка, после того как в Когтевран уже отправили Роберта Паркера и Алису Лавджой, в Слизерин – Северуса Снейпа, в Гриффиндор – Мэрилин Маккинон и Джеймса Поттера, в Пуффендуй – Хлою Сандерс, я услышала:
- Люпин, Элизабет!
Профессор МакГонагалл, зачитывающая список, делала большие паузы между фамилией и именем ученика, поэтому сделав шаг к шляпе еще на первом слове, я заметила, как одновременно со мной вперед выступил какой-то щуплый светловолосый мальчик, напоминавший мне кого-то (а именно – меня, как я поняла позже), но услышав мое имя, тут же остановился, удивленно взирая то в сторону профессора, то в мою. Шляпа распределила меня на Гриффиндор и, отправляясь к своему уже родному столу, я остановилась на полпути, поскольку теперь МакГонагал выкрикнула такую же фамилию, но с другим именем:
- Люпин, Ремус!
Все тот же мальчик подошел к стулу со шляпой и она, едва коснувшись его головы, также выкрикнула название факультета храбрецов.
Вот так я познакомилась со своим братом-близнецом. Мы с ним быстро сдружились, для нас обоих было шоком, когда чуть позже, в кабинете у Дамблдора, родители Ремуса (ну и соответственно мои тоже) вместе с директором объясняли, как так получилось, что я выросла у маглов, если оба моих родителя-волшебника живы и прекрасно себя чувствуют. Единственное более-менее связное из всего, что было мной услышано и понято, это что-то про предполагаемое проклятье и то, что это было для моего же блага. Я не могу сказать, что обозлилась на родителей, нет. Я выросла у прекрасных опекунов, пусть они и любили свою дочь больше, чем меня и никогда не скрывали, что я приемная, но их довольно благосклонного отношения к моей персоне было вполне достаточно. Поэтому мы с моими биологическими родителями не часто общались, они так и не стали мне настоящей семьей, впрочем, и не особо пытались. Большую часть каникул я проводила у тети Пэт и дяди Тома, рассказывала Эмили о школе, о своих друзьях и постоянных приключениях. А уже ближе к учебному году Ремус упрашивал родителей пригласить меня пожить пару недель у них. Рем… Он действительно стал мне настоящим братом. Все то время, что проводили вместе, мы делились сокровенными тайнами, рассказывали о недолгой прошлой жизни или просто молчали, глядя друг на друга и пытаясь хоть как-то восполнить те пробелы, что предоставила нам судьба. Мы хотели стать настоящими близнецами, которые друг друга знают, чувствуют, которым не нужны слова, чтобы чем-то поделиться. И у нас все получилось.
Не могу сказать точно, когда наши столь близкие отношения дали трещину. Наверное, какая-то недоговоренность оставалась всегда, а может все началось после тех снов на втором курсе. Я тогда долго не могла ничего понять. Их было три – три похожих друг на друга сна. Какие-то слова, рунические формулы целыми днями потом вертелись у меня в голове. Руны изучала Лили, поэтому, уже отчаявшись разобраться в этом сама, я сунула ей пергамент, где записала то, что смогла вспомнить после первых двух снов. Мы с ней просто поселились в библиотеке, просматривая чуть ли не каждый свиток-книгу-журнал. Казалось, что я не могу никак вспомнить нечто очень важное, что было в этих снах, без чего мы не сможем в этом разбраться. Видимо Мерлин услышал мою ругань и ниспослал мне третье сновидение. Оно было самое кошмарное. Хотя единственное, что помню – резко проснувшись среди ночи в холодном поту, я подумала, что мне срочно нужно в Запретный лес. Даже не раздумывая, какого черта, нафига и с чего вдруг, накинув мантию прямо на пижаму, сломя голову помчалась на улицу. Словно неведомая сила манила меня вперед, я бежала четко, не запинаясь, что-то внутри меня точно знало дорогу. Не знаю, как долго бежала, но чуть позже, остановившись, недалеко от себя увидела нечто светящееся в траве. Я вытащила палочку, которую, слава Мерлину, не забыла взять с собой, но все та же неведомая сила, которая привела меня сюда, откинула ее с такой мощью, что она разлетелась на щепки, врезавшись в многовековое дерево. Внезапно мне показалось, что мое правое запястье мягко обволакивает теплом и таким же светом, что виднеется в траве, как я увидела, поднимая руку на уровень глаз. Повинуясь внутреннему чувству, вытягиваю ее вперед и вижу: это светящееся облачко поднимается из травы и медленно подплывает ко мне. Через несколько секунд рука обхватила аккуратную тонкую волшебную палочку. На первый взгляд идентичную моей бывшей, но нет. Это была моя настоящая, родная палочка. Десять дюймов, тис, волос единорога. Она меня нашла.
Тут же крутящиеся в моей голове рунические формулы встали на свои места, преобразовались в одно слово-заклинание и я, едва успев лишь подумать о нем, превратилась в пантеру.
Так я каким-то чудом стала анимагом. Чуть позже мы с Эванс узнали, что книжка-пособие по этой «науке» есть у мародеров и, нагло стащив ее из поттеровской сумки, стали обучать этой науке Лили. Именно тогда мы и узнали, что мародеры тоже не особо собираются ждать разрешения на регистрацию, чтобы превращаться в животных. Но об их анимагических обликах мы могли лишь догадываться. Знали только, что Джеймс – олень, ведь не зря же его прозвали Сохатым. Лили же, как и я, была семейства кошачьих – тигрица. Кстати, о том, что эти черти сделали себе карту Хогвартса и шляются ночью по замку в мантии-невидимке, мы тоже узнали. Правда, им не стали рассказывать.
Вообще, с мародерами мы общались довольно близко. Эти четверо сводили с ума всю школу – одну половину своими проделками, другую – красотой. Они были такие разные: Ремус – умный и спокойный, Джеймс – наглый и бесцеремонный, Сириус – самовлюбленный и взбалмошный. И только одному из друзей своего брата – Питеру Петтигрю, такому серому мышонку среди их компании – я никогда не доверяла. И не доверюсь до сих пор.
А у нас с ними была своя игра: Поттер сох и бегал за Лили, а она, хоть и тоже сохла по нему, постоянно отшивала; Сириус же (несмотря на то, что, как утверждает Эванс, также сох по мне) бегал за каждой третьей юбкой Хогвартса, а я тихо мирно сходила по нему с ума…
Блэк… Ненавижу тебя. За угольно-черные волосы, за небрежную походку, за форменный факультетский галстук, лениво повисший среди двух не застегнутых верхних пуговиц белоснежной рубашки. Ненавижу за то, что все это притягивает/манит/влечет. За то, что на каждой тренировке по квиддичу готова принимать отбитый тобой в мою сторону бладжер, как знак внимания, как букет цветов.
На шестом курсе многое изменилось, но я помню, как все начиналось.
Сириус Блэк.
Я помню, как все начиналось. Мои гребаные, помешанные на чистоте крови родственнички всю жизнь твердили мне, каким я должен быть. «Сириус, ты, как и все твои братья и сестры, будешь учиться на Слизерине!»; «Сириус, не вздумай общаться с этими грязнокровками!»; «Сириус …» и бла-бла-бла-бла. Никто никогда не спрашивал, каким хочу быть я. А я уже тогда знал, что как бы ни складывалась моя жизнь, я все равно не буду такими как они.
Когда распределяющая шляпа отправила меня на Гриффиндор, моя чокнутая мамаша прислала громовещатель, и весь Большой зал слышал, что она довольно-таки не высокого обо мне мнения. Но мне было плевать. В Хоге у меня появились поистине верные, преданные друзья, здесь началась моя настоящая жизнь, здесь я нашел себя.
На втором курсе мы узнали, что Рем оборотень. Не знаю, как он умудрялся скрывать это весь первый год. Он рассказал, что по приказанию Дамблдора была построена Визжащая Хижина и что под чертовой Гремучей ивой (которая, кстати, тоже была посажена специально для Люпина и чуть не убила меня, тогда еще одиннадцатилетнего сопляка) есть подземный ход, ведущий туда. В общем, мы не могли оставить друга одного со своей проблемой, тем более, что он взял с нас обещание не говорить о ликантропии даже его сестре – Элизабет. На всеобщем совете решили, что бесполезно спрашивать у МакГонагалл разрешение на посещение запретной секции библиотеки, затем объяснять мадам Пинс нафига нам книжка по анимагии и тупо сперли ее под покровом ночи и мантии-невидимки Джеймса. Начать выводить свои формулы было, мягко говоря, не легко, так как взять себе в качестве дополнительного предмета руны никто из нас четверых не посчитал нужным, поэтому приходилось все изучать самим. Все же наши старания увенчались успехом и, спустя некоторое время, перед Луней появились здоровый рогатый олень, иссиня-черная псина и маленькая серая крыса. Оттуда же пошли наши клички: Лунатик, Сохатый, Бродяга и Хвост.
Кстати, книжку нам вернуть так и не удалось, потому что она хрен знает каким образом пропала из сумки Поттера.
Вообще, помимо того, чтобы сводить с ума весь Хог и издеваться над Нюниусом – этим грязым слизеринским ублюдком – в наши ненормальные головы иногда приходили блестящие идеи. Например, Карта Мародеров. На этом зачахлом, но пропитанном сильнейшей магией пергаменте, что достал Джеймс, мы нарисовали карту замка и ближайших окрестностей, где смогли бы увидеть, куда направляется тот или иной человек, привидение и даже драная кошка Филча.
Да, мы стали грозой Хогвартса. Казалось, удача – наше второе имя. Казалось. Не спорю, мы порой выбирались чистенькими из таких передряг, что другим и не снились, но даже у нас было не все так гладко. Даже смешно подумать – у мародеров проблемы в личной жизни. Но все же глупо это не признавать. Эта дура Эванс постоянно отшивала Сохатого, а тот в свою очередь прожужжал нам все уши, сравнивая ее глаза с «нежной салатного цвета травой на берегу нашего озера». Ремус из-за ликантропии вообще шугался любых девчонок как огня и, не считая сестры и Лили, единственная особь женского пола, с которой он более-менее близко общался, это книга. Питеру же, по-моему, было и вовсе похрен на все движения. Хотя он с некоторой периодичностью все же гулял с девчонками исключительно с Пуффендуя. А я… Окончательно и бесповоротно влюбился в сестру Лунатика. Она свела меня с ума; ничего не мог с собой поделать. Я еще тогда жутко сорвался – стал бегать за каждой третьей, нет второй юбкой Хогвартса, обходя стороной разве что только слизеринок. И лишь иногда ловил ее странный взгляд. Еще бы, ведь меня она считает «напыщенным бесчувственным болваном». Хотя с последним определением даже не стал бы спорить. Конечно, ни одна из тех с кем я «встречался» не могла сравниться с Лизой, тем более заменить ее.
Поцелуй меня дементор, это бесит до сих пор, но я ничего не могу поделать – меня тянет к этой чертовке. Как сейчас помню – тогда, на пятом курсе, мы прятались от Филча за доспехами. В этой тесной нише… Я прижимал ее к стенке, своим дыханием она обжигала мне шею. Мои же губы были где-то в районе ее уха, и я еле сдержался – ее запах сводил с ума, хотелось уткнуться лицом в ее волосы, запутаться там, целовать шею, скулы, медленно подбираясь к губам. Тогда же я первый раз по-настоящему увидел ее глаза. Зеленые, но не «нежные салатного цвета» как у Эванс, а яркие насыщенные, как изумруд. Глаза настоящей ведьмы. Отблески факелов играли с ними в причудливую игру, рассыпая зеленые искры. Устоять невозможно.
Ненавижу тебя. За чуть вьющиеся длинные светло-каштановые волосы, за всегда разный магловский стиль одежды. Ненавижу, за то, что твое полное непринятие школьной формы взбудораживает; за то, что сны с тобой заставляют просыпаться с улыбкой на губах; за то, что лишь один твой взгляд в мою сторону заставляет тут же улыбаться другой, чтоб ты хоть как-то выдала свои чувства.
На шестом курсе многое изменилось, но я все еще помню, как все начиналось.
