Вино и сталь

Оригинал

Драко Малфой, как обычно, сидел в одиночестве, пребывая в унынии, на полпути к пьяному оцепенению — такое происходило гораздо чаще, чем хотелось бы его матери. Хотелось. Хотелось когда-то. Вообще говоря, его покойная мать уже не способна ничего хотеть… там. Если быть точным.

Драко жадно глотнул из бокала с вином, чудом державшегося на краю дивана. «Пино Нуар»… любимое вино отца, да и его тоже… «по наследству». Малфои не накачиваются спиртным, но если Малфои когда-либо и напивались, наверное, примерно так все и выглядело. Драко хотелось провалиться в блаженное беспамятство, и побыстрее, как минимум до того, как к вечеру проснется бабушка. Он с трудом подавил побуждение залпом проглотить остатки и потер висок в надежде, что боль успокоится, и он сможет заснуть.

Глаза равнодушно следили за языками пламени. Драко припомнил проведенный здесь сочельник, как родители, возвращаясь домой с весьма затянувшегося благотворительного обеда в Косом переулке, все никак не желали вернуться. По утрам, несомненно, было лучше всего. Вечера состояли из стаканчиков на сон грядущий, мазков помады и спустившихся петель на маминых чулках. Утра — из поцелуев, газет и лепешек, и Папа, сидя на подоконнике, вслух читал Маме стихи. Они любили сидеть вот так — слушая рев огня в камине, любуясь видом на парк через дорогу. Хорошее было местечко. Надежное капиталовложение, как все время повторял отец.

И всего этого Драко теперь лишился.

— Пьешь ликерчик, дорогой? Я против! Вино нальет тебя… тоской, — прохихикал голос с ярким акцентом от дальней стены гостиной. Для такого часа и обстановки в нем было чересчур много веселья.

Драко потер висок сильнее. Слишком поздно. Раз уж женщина проснулась, теперь, чтобы заткнуть ей рот, потребуется целый ряд заклинаний, а он не настолько трезв, чтобы с этим справиться. Ветхая тряпка получает огромное удовольствие, декламируя мерзкие стишки, и, наверняка, отцу это досаждало так же сильно, как и ему.

Досаждало. Некогда досаждало. Досаждало когда-то, до того как…

Бабушка… хрупкое тело, стройные руки-ноги, узкое лицо и тонкие губы. Это от нее отец унаследовал нос — нос, придававший жесткость лицам женщин и внушавший страх и почтение к мужчинам. Исключительно малфоевская черта, как герб Малфоев или малфоевский мрамор необычного зеленоватого оттенка, извлеченный прадедом из прибрежных каменоломен Амальфи. Городской дом, целиком обставленный матерью, был полной чашей — частично для того, чтобы компенсировать (в чем Драко был уверен) его маггловское окружение. Какими бы ни были обстоятельства, Нарцисса Малфой обычно не жалела расходов, с почти нездоровой гордостью нося фамилию мужа… вернее, когда-то нося. Носила. И уже не будет носить никогда.

Портрет вгляделся в него с изрядным интересом, черные глазки-бусинки сосредоточенно сузились. И как же заставить его сорваться? В каком-то смысле он такой же хрупкий, как и она, а в другом смысле — и того больше.

— Драко, дорогой малыш, от какой тоски не спишь? — проворковала дама. — Холод, мрак, петля, капкан, лучшим другом стал стакан…

— Что — беззвучные чары выветрились? — крикнул Драко в темноту больше для того, чтобы услышать живой голос, чем выразить что-то словами. — Прикрой-ка сегодня рот, а? У меня голова болит.

— Грубый, мерзкий, никакой — благородный принц Малфой…

— ЗАТКНИСЬ! — еще резче огрызнулся он. Принц… принц чего? — Тебе крайне повезло, что я держу тебя здесь. Надо было спалить тебя вместе с остатками чертова поместья.

Драко моргнул. Он не хотел так говорить, совсем не хотел. Не церемонясь, торопливо сделал из бокала длинный глоток и тут же еще один. В горле запершило, и Драко подавил кашель.

— А вот твоя мать была счастлива, правда? Как жаль, как жаль… такая милая, милая девушка. Помню, каждое лето она…

— Я больше не желаю ничего слышать! Просто ЗАТКНИСЬ! — он подхватил со столика палочку и направил с несвойственной ему горячностью в сторону картины. После войны немногому удавалось пробудить в нем ненависть, не говоря уже о каких-то других переживаниях, но она… бабушка запросто приводила его в ярость. Портрет. Дьявол. Призрак.

— Сейчас как запущу в тебя Инсендио — будет тебе по-настоящему больно, — палочка дрожала в руке, но он прожил вместе с бабушкой достаточно долго (если это можно назвать жизнью), так что она прекрасно знала, что все это, без сомнения, просто нервы. Поэтому просто рассмеялась:

— Боль? Я не чувствую боли… прынц… А вот ты…

— Нет, я точно это сделаю!

— Сделаешь что? Что же мой мальчик никак не заставит себя сделать? Давай, малыш Драко, вперед… Я сгорю, как сгорели твои родители. Как сгоришь и ты, и все мы… — ее истеричный голос все повышался и повышался, пока не перешел в пронзительный смех, который, эхом отразившись от мраморных стен, прокатился по коридору до спальни родителей. Бывшей спальни. Спальни, где когда-то спали родители.

Они ушли навсегда.

Убрав палочку, Драко повернулся к быстро опустевающему бокалу. Вспомнив, как это делал отец, покрутил бокал с остатками вина и вдохнул аромат. Запах был теплый, терпкий и такой до ужаса человеческий… древний, но полный жизни, и вино обожгло горло, прогнав озноб дождливого осеннего вечера.

На самом деле, он не мерз: температурные чары накладывали самые искусные волшебники, каких только можно нанять за деньги, на полу толстый ковер, да и окна плотно закрыты. Все дело во тьме, из которой он никак не может выбраться… а вино теплое, и его теплота словно свет — там, где нет ничего другого, и, наверное, никогда уже не будет.

Бросив пренебрежительный взгляд на притихший портрет, Драко взял бутылку и только тогда обнаружил, что она вновь опустела. Как быстро кончается вино! И вряд ли в его возрасте он сможет заказать еще. Последняя бутылка, остававшаяся в шкафчике. Последний винтаж, выведенный отцом, последний виноградник, с которого мама должна была снять пробу… ее нежное лицо светилось от удовольствия, когда папа предлагал ей отведать…

Люциус Малфой уже никогда не пополнит свою коллекцию. А ведь отец ей так гордился… когда-то.

Придется идти за вином самому.

Драко встал и удержал равновесие, только ухватившись за спинку дивана. Протрезвляющее заклятье, наверное, привело бы его в нормальное состояние, но будет болеть голова, а это ему не нравится. Уж не говоря о том, что все его почти сверхчеловеческие усилия пойдут прахом. А когда-то он ко всему относился легко. Забавно… вот, что тоска творит со способностью напиваться.

Только в самой тоске не очень-то много забавного.

Набросив поверх мантии безупречно скроенный плащ, Драко вышел из квартиры и, прикоснувшись палочкой, запер за собой дверь. Спустился по лестничному маршу на первый этаж, где решил было аппарировать, но передумал, в основном, из-за своего опьянения. Он понятия не имел, куда идти: вряд ли в такое время открыты хоть какие-то волшебные винные лавки. Решиться и зайти вглубь маггловского Лондона? В лучшем случае, это неприятно, хотя несколько раз он неплохо провел там время. До того, как стало опасно — когда были только интриги, секретные доклады и тайные встречи с тетей, кузиной и профессором Снейпом…

Кажется, это было так давно.

Небрежно кивнув ночному сторожу — тот низко поклонился в ответ — Драко вышел через двери из матового стекла на улицу. Его всегда забавляло то, как намек на богатство заставлял магглов держаться от дома подальше. На здании не было Ненаносимых чар, да и вообще никаких антимаггловских охранных заклятий… лишь едва различимые золотые буквы, выгравированные изящным шрифтом над входом, и перед дверью — толстый красный ковер. Этого всегда было достаточно, чтобы отгородиться от других волшебников. Так почему бы тому же заодно не отпугнуть и всех остальных?

Да, именно так — всегда забавляло, но теперь он с трудом мог отделаться от досады. Хотелось прокричать им, всем сразу — легкомысленным парочкам, бредущим, пошатываясь, домой из паба Финнегана за углом, ораве подростков, которая, высыпав из маггловского кинотеатра, шла по направлению к парку… каждому в отдельности и даже больше — всем остальным в городе: «Ты почти мертв. Почти мертв… и они умерли за тебя, хотя и не хотели…»

Он шел к Косому переулку. Ближе и ближе, и все чаще между маггловскими строениями встречались дома и башни волшебников… совсем как его дом, более того — квартиры магглов рядом с квартирами волшебников, комната за комнатой. Интересно, как они выносят это соседство, но ведь как-то терпят, причем сотни и сотни лет… Да, он шел к Косому переулку, старательно пряча лицо от любопытных — ото всех этих детей и смущенно глядевших взрослых — тех, кого интересовал слизеринец, который изменился, мальчик, спасший Мальчика-который-выжил, наследник самого большого хранилища ценностей во всем Гринготтсе и сотни акров плодородной земли.

А что еще у него за душой? Жалость и предложение дружбы. Жалость он отверг, от дружбы отказался и остался один в целом мире, брошенный прежними дружками и презирающий то, ради чего он их предал. Ну, и к чему, собственно говоря, все это было?

Вряд ли он сам хоть что-то понимал.

Поперечная улица. Перекресток, мостовой переход… что-то все еще кружит голову? Ах, да, вино, разумеется. Знакомая улица. Обычно он переходил на другую сторону парка, но дорога была такой живописной — старомодные здания с викторианскими фасадами, яркие краски и резное дерево… Он здесь уже был, но когда?

Грейнджер. Ясноглазая девушка, староста факультета, Староста девочек, член Ордена Феникса… грязнокровка, девочка, которую он толкал в грязь, оскорблял и дергал за косички… Каштановые волосы. Карие глаза. В ее окне горел свет.

С трепетом в душе, но уверенными шагами Драко подошел к ее дому. Тело двигалось словно само по себе. Швейцара не было. Только ряд почтовых ящиков и у подножия скрипучей лестницы кипа вчерашних газет. Квартира 28B. Он здесь уже был. Одним очень печальным днем.

Постучал. Дверь открылась. Она появилась в дверном проеме, теплый свет лампы золотом обрамлял ее непослушные волосы. Ничуть не повзрослела, и это его обрадовало — все стало как-то проще. Как будто она застукала его в коридоре после отбоя или проходила мимо в столовой. Случайная встреча.

— Драко Малфой? — спросила в замешательстве. Пару раз моргнула и тут же спохватилась. — В чем дело? Что-нибудь случилось?

— Да нет, ничего, — быстро ответил он. — Я просто… — беспомощно указал на разделявшее их пространство. Что он мог сказать? — Не знаю. Идет дождь, а у тебя горел свет, и… — снова беспомощное молчание. Гермиона встретилась с ним глазами и увидела в них мольбу.

Это был не тот взгляд, к которому она так сильно привыкла.

— Наверное, тебе лучше зайти? — она отступила в сторону, давая дорогу. Он вошел, капая водой на чистые плитки пола в прихожей. Мать бы за такое убила. Но сначала подняла бы шум по поводу простуды.

— Простудишься, — словно прочитав его мысли, мягко произнесла Гермиона и, прикоснувшись палочкой, заперла за ним дверь. На ней был клетчатый халат (бордовый с золотым — вышивала, без сомнения, Молли Уизли) и белые фланелевые пижамные брюки. На вид такая теплая. Жаль, что он ее разбудил.

— Обсушись заклинанием, ладно? Я поставлю чайник.

Драко кивнул и, высушившись, прошел дальше в квартиру. Относительно небольшая по волшебным стандартам, хотя, наверное, магглы посчитали бы ее удобной. «По-настоящему» она едва ли занимала много места — спальня да ванная, однако, аккуратно расширив ее кое-какими (конечно же, вполне легальными) чарами, добавились кухня, кабинет и гостиная.

Не зная, на чем остановить взгляд, Драко принялся рассматривать колдографии, стоявшие на каминной полке: многочисленные изображения пожилой четы — судя по одежде, магглов; мужчина явственно храпел, а женщина, казалось, что-то тихонько бормотала во сне. У нее были очень красивые зубы. Рядышком, на других фотографиях, главным образом, сонно усмехались Поттер и Уизли — в квиддичной форме, в школьных мантиях и в странных маггловских нарядах. Там же был снимок со свадьбы Гарри и Джинни, на которую Драко приглашали, но он не пошел. Молодожены широко улыбались на фоне залитого солнцем сада в Норе; Рон, одной рукой обнимая Луну Лавгуд, горделиво стоял рядом с Гарри. Гермиона с подозрительно припухшими глазами и Дин Томас слали теплые улыбки в сторону Джинни. Драко заметил, что радость их была почти что вымученной.

Но то было раньше.

Резкий свист прервал его размышления, и Гермиона быстро переставила закипевший чайник на кухонную тумбу. Драко нерешительно сел за обеденный стол, к тому времени все больше и больше ощущая неловкость. Она слабо улыбнулась ему из кухни, словно подтверждая нелепость происходящего, и юноша слегка приободрился.

Так сказать, чуть-чуть.

— Ну… — она поставила перед ним чашку и налила через ситечко кипяток, — что погнало тебя на улицу в это время ночи?

— Вино, — ответил он, не подумав, и тут же об этом пожалел. Уголки ее губ неодобрительно опустились, и она уселась справа от него во главе стола. На достаточно безопасном расстоянии, но как-то по-уютному близко.

Нарочно, разумеется. Она совсем не изменилась — все та же староста, какую он помнил: забрызганная кровью шепчет утешения убитой горем Падме Патил, охваченному местью Невиллу Лонгботтому, тысячам испуганных детей, которых он знал…

— Пьянством горю не поможешь, Драко, — она подула на свой чай, и Драко поймал себя на том, что странно очарован этим жестом. Самая высокообразованная ведьма из его сверстников, но было в ней что-то такое чуждое, такое любопытно-маггловское. Она вскинула бровь, как бы удивляясь — на что это он там таращится, и он быстро переключил внимание на свою чашку.

— Грейнджер, мне это прекрасно известно, — он не удержался от сарказма, но, вопреки ожиданиям, выражение ее лица смягчилось, и девушка наклонилась вперед, чтобы взглянуть ему прямо в глаза.

— Ну же, Драко, — она сделала ударение на его имени, словно говоря, что их нелепые обращения по фамилиям остались в далеком детстве. — А ты не… ну, ты понимаешь… ни с кем не говорил после того, как все закончилось?

— С кем именно? — бросил он в ответ горше, чем собирался. — С мадам Пинс? Джинни Уизли?

— С кем угодно, Драко. Уверена, у тебя есть Эмпат… у Блэков был, я точно знаю.

— Эмпаты… — хмыкнул он, глотнув слишком горячего чаю и порядком жалея себя. — Превосходная идея, Гермиона. Потому что ничто из того, о чем мне нужно было поговорить, не поддавалось классификации ни в каком смысле, а Эмпаты — волшебники уж такие надежные.

— Джинни надежна, — чуть сердито отозвалась Гермиона.

— И она Уизли, — ответил Драко так, будто это все объясняло. Гермиона, фыркнув, аккуратно положила кусок сахара в свою чашку и два — в его.

Он бы не засмеялся. Нет тут ничего смешного.

— Прошу тебя, — нахмурилась Гермиона. — Не говори, что все еще придаешь этому значение. После того, что вам вместе пришлось пережить…

— Если вы сообща убиваете, то потом и страдать должны сообща, так что ли? Нет уж, спасибо. У меня есть чувство собственного достоинства.

Гермиона лишь приподняла бровь:

— Ну, по крайней мере, тебе по-прежнему нравится быть настолько неприятным, насколько это в человеческих силах. Говорят, это целая наука.

Они молча допили чай. Он чувствовал себя дураком. В Большом Зале после стычки ты уходил: твои друзья хохотали, ее — багровели и сыпали угрозами, а ты отступал под прикрытие слизеринского стола… Драко будто снова увидел на нем обнаженные тела, лежащие поперек, и пятна крови на досках… От былой беспечности в мире почти и следа не осталось.

А для него не осталось совсем ничего.

Он что-то смутно предчувствовал, словно внутри него бурлила химическая реакция, готовая вот-вот выплеснуться сквозь его раны, поры и отверстия. Ртуть… мучительно-жгучая, кислая… Смывая все на своем пути.

Гермиона взяла его руку в ладони. Он заговорил.

— Моя мать… — выдохнув, начал снова. — Она бы не стала убивать Нимфадору. Она говорила, что у той был взгляд, как у тети Беллы, когда ей… когда ей было больно. Мама жалела ее, и Люциус жалел, а когда он… — Гермиона привстала, чтобы пересесть поближе, но он отмахнулся, — когда ОН приказал отцу доставить маму, тот не захотел. А сбежать не смог. Знаешь, они собирались прийти за мной на площадь Гримо… Хотели забрать меня и скрыться, пока все не пройдет, потому что отец сердцем чувствовал, что так оно и будет. Так сказали портреты. Но он настиг их. Дома. И поджег.

Ну вот. Все сказано. Тело горело, словно с него содрали кожу. Гермиона сочувственно охнула. Драко Малфой, жертва войны. Кто бы мог подумать?

Тихонько вздохнув, она обошла стол и села рядом. Поколебавшись, обвила руки вокруг его талии — гораздо ниже его ростом, но намного, намного теплее. Он на мгновение напрягся, а потом зарылся лицом в ее шею, упорно пытаясь подавить рвавшийся наружу истерический всхлип. Не слезы… Вдох, в котором он так нуждался… тепло, кислород, свет и все то, чего не было в той проклятой квартире с мрамором, хихиканьем бабушки и покойниками.

Портрет. Бабушкин портрет. Она тоже мертва, как и родители, и однокурсники, и тетя Белла, и все остальные…

— Ш-ш-ш… — сказала Гермиона. Он послушался.

— Я рада, что ты мне рассказал, — наконец пробормотала она в его плечо. Губы были теплыми, и звук ее голоса эхом отозвался по всей ключице. Приятное ощущение — как поцелуй перед сном. Его уже так давно никто не целовал.

Она прижалась губами к его щеке, целомудренно и страстно, и таким было ее желание исцелить, что если бы она могла вобрать его в себя, каждый дюйм, каждую частичку, метафизически и не только, она бы так и сделала. Просто чтобы приглушить боль, как-то поделив ее пополам. Он чувствовал.

Казалось, само прикосновение теплой кожи к коже было тем ощущением, по которому он так сильно тосковал, но никогда не чувствовал как следует. Лишь теперь, когда она такая невероятно теплая и так явно о нем тревожится, и никто еще не прикасался так к нему прежде. Никто. Никогда. Ни разу, но теперь.

Губы, соприкоснувшись, приоткрылись…так тепло, ярко, светло, нежно и, желая только добра, что он снова чуть не лишился самообладания. Драко Малфой не был чересчур сентиментальным, да и Гермиона Грейнджер тоже. Это было нечто большее.

Сбросив халат, она отвела Драко за руку в спальню. У него кружилась голова. Она целовала его, или он целовал ее — вряд ли это так важно. Он был как пьяный. Да он и был пьян. И это тоже неважно. Не торопясь, сняла с него ботинки, расстегнула ремень и пуговицы на рубашке и забралась в постель. Он — за ней следом. Простыни были холодными.

Она притянула к себе его дрожащее тело — мать и сестра, целительница и возлюбленная взяли в ней верх над чрезмерной рассудительностью.

Такая теплая.

Они заснули через пару минут.

---------------

Драко проснулся первым. Он всегда вставал рано — утро было его любимым временем суток. Мама предпочитала всем Дилана Томаса. Отец — Т.С. Элиота. А ему самому всегда нравился Байрон. Интересно, что больше всего любит Гермиона… Надо бы спросить ее, когда проснется.

Драко собрал одежду и, бесшумно ступая, прошел в кухню. Дождь за ночь прекратился. Машинально наполнил чайник водой из-под крана, поставил на огонь, прислонился к кухонному шкафчику, рассеяно думая о предстоящем дне, снял чайник, обжег пальцы (да что же это за ведьма, у которой чайник без Всегда-Холодной Ручки?), налил чай и бросил туда два куска сахара.

Выглянул в окно, обхватив чашку ладонями, чтобы согреться. Трава в парке напротив Гермиониной квартиры покрылась инеем, небо было таким же хмурым, как и накануне. Листья на деревьях уже начали менять цвет — алые и золотые, как вышивка на ее халате, как отсветы, в полумраке игравшие на ее коже. Багрянец и золото, как цвета ее школьной формы, как кровь, которую он пролил, и как свет ее улыбки прошлой ночью. Алое с золотым, как листья в парке напротив. Он будет помнить это превращение, эту осень, листья, краски и, прежде всего, цвет ее глаз…

И тут она появилась в дверях — закутанная в тот же клетчатый халат и весьма очаровательно растрепанная. Он поднял на нее взгляд, страшась увидеть в ее глазах то, что сломит его вновь, и она улыбнулась ему самой яркой, теплой и самой золотой улыбкой, шедшей из глубины ее существа.

Он улыбнулся в ответ.

Они молча пили чай, и Драко с удивлением заметил, что Гермиона не притронулась к еде, впрочем, он и сам был почти не голоден. Казалось, теплое питье смогло убрать похмелье мягче заклинания. Интересно — лекарство было маггловским или волшебным? Мысль его почти не взволновала — не то, что раньше — да и осознание этого факта его не тронуло совершенно.

Здесь он чувствовал себя как дома: она сидела напротив в своем домашнем халате, а солнце тем временем забиралось все выше в небо. Если бы он осмелился нарисовать в воображении другое утро… и он осмелился… и представил себе голые деревья, падающий снег и узорчатые шлепанцы в тон халату… а потом весну и легкий хлопок… лето и лен… все то, чему его научила мать, все, что любила сама, и что дарил ей отец…

Гермиона первой нарушила молчание:

— Пойдем, погуляем?

---------------

Было холодно, и оба надели школьные шарфы — слишком юные и занятые, чтобы побеспокоиться о покупке новых, и слишком взрослые, чтобы носить их без краски смущения.

Драко предложил ей руку, и девушка взглянула на него, будто говоря, что он абсолютно смешон, но все же приняла ее. Необычный жест, старомодный, совсем на нее непохожий. Она была другой, жизнерадостной, магглянкой. Грядет слияние — быть ему в роду последним чистокровным.

Они обошли парк, и при свете утра Драко обнаружил, что ночью ушел всего-то за несколько кварталов от собственной квартиры. Странно, что он прежде никогда сюда не забредал; сами эти мысли теперь казались нелепыми. Что он впустую тратил время, когда здесь для него была семья, что отверг предложенную дружбу и поддержку ради ветхих традиций и льстивых призраков. Как глупо…

Она подняла к нему лицо:

— Чего бы тебе хотелось, Драко?

Ее глаза казались еще теплее по сравнению с серым, затянутым облаками небом — карие, бездонные, и ее ручка в перчатке была крошечной и теплой в его большой ладони.

Чего? Принц чего?

— Я хочу сидеть зимой у камина и читать своей жене стихи, как читал мой отец до того, как…

Так трудно выразить эмоции… — обычное последствие… Взгляд Гермионы смягчился. Драко продолжил:

— До того, как все пошло не так. Ты понимаешь.

Тишина была беспредельной, безбрежной, пугающей. Но он этого и ожидал, потому и не испытывал неудобства. Что тут скажешь?

— Конечно, понимаю, — еле слышно отозвалась Гермиона. — Но сейчас осень.

Драко прикрыл глаза. И очень нерешительно проговорил:

— Вряд ли это большая проблема, правда?

— Вряд ли, — рассмеялась она. А потом улыбнулась, и до ужаса знакомое тепло разлилось по его телу, и он осознал — кажется, ему никогда больше не придется выходить на улицу в два часа ночи в поисках чего-то похожего.

Мир и спокойствие — вот, что такое дом.

КОНЕЦ

lepetitarsenic

Вино и сталь - Текст произведения

Прекрастно....

Браво!

Нет слов!!!

аж слезу вышибает!!

Тепло...