Пергамент нашей жизни (Свиток первый) Глава 12.

Предупреждение: Автор ничего не знает о сексе. Господа читатели, знающие о нём всё, и даже больше, пусть дальше не читают: останутся разочарованными и неудовлетворёнными.

*

– Oui, oui, mon coeur...

Фелица любила эту позу, потому что... О-ох! Потому что... Она позволяла...

Oui, она позволяла партнёру входить особенно глубоко... Да! Bon... tres tres bon... И одновременно стимулировать самые чувствительные участки...

– Oui! – упёршись невидящим взглядом в собственные руки, сжимавшие простыни, Фелица позволяла лихрадочному потоку слов литься из приоткрытого в тяжёлом дыхании рта. – Mon plus, mon plus, cher homme... Ещё, ещё, пожа... s'il vous plaît!

За её спиной Каллистус что-то прорычал и послушно удвоил усилия. М-м... Он был просто великолепен! Ещё немного... Да, encore mon cher, encore... А-ах!

Каллистус замер, а потом потянулся вперёд, Фелица ощутила жар его груди ещё до того, как она коснулась её спины. Каллистус провёл руками по влажным от пота бокам Фелицы, перешёл на грудь, сжал её в ладонях, а затем плавным движением откинулся назад, садясь на колени и увлекая волшебницу за собой.

Со стоном Фелица снова начала двигаться, медленно, наслаждаясь каждым толчком, каждым дюймом. Мышцы ног завтра не скажут ей спасибо за это, но сегодня, сейчас... И этот угол проникновения... Фелица хныкнула. Каллистус, уткнувшись лицом ей в волосы, тяжело дышал в ухо. А затем стал ускорять темп.

Фелица выгнулась дугой в его объятиях и слепо забила руками в воздухе, ища опоры. Нашла её в волосах Каллистуса и зарылась пальцами в мокрую гриву. А затем от Фелицы ускользнул и этот последний клочок реальности, и она осталась один на один с бурлящим морем, и было горячо, и мало, и ещё, mon plus...

Кажется, она царапала Каллистусу шею, бёдра – всё, до чего могла дотянуться. И, кажется, с её языка срывались: «je tiens», «grave», и, возможно даже, «baise-moi». Потом Фелица без сил рухнула лицом в подушку, глухая к звукам окружающего мира, слыша лишь стук собственного сердца. Каллистус упал сверху, вдавливая её в матрас. Некоторое невообразимо прекрасное мгновение они лежали неподвижно, и тяжёлое тело любовника словно было создано только для этого: защищать и укрывать Фелицу, дарить ей, пусть мимолётную, но сладкую иллюзию полной безопасности. А потом в их идиллию грубо вмешалась жизнь с её привычкой дышать, и Фелица повернула голову, делая вдох, и прижимаясь пылающей щекой к прохладному хлопку. Каллистус тоже зашевелился. Он приподнялся на локтях и спросил, обжигая Фелице лицо дыханием, словно дракон:

– Устала, или... ещё?

«Ещё?!» Фелица смогла лишь жалобно простонать в ответ.

Каллистус рассмеялся довольным грудным смешком и откатился в сторону, разъединяя их тела и забирая с собой тепло, и сладкую агонию последней послеоргазменной дрожи. Кожа Фелицы тут же покрылась мурашками, но двигаться влшебница всё ещё была не в состоянии. Вместо этого она решила развить свою предыдущую мысль, язык её уже слушался:

– Какое «ещё»? Я даже пошевелиться не могу. Fais-moi grimper au rideau. И я вообще с места не сдвинусь больше.

Она почувствовала, как губы Каллистуса коснулись её волос:

– Я тебя никуда из своей постели и не выпущу. – Он погладил Фелицу по спине и заботливо укрыл простынёй. – Спи.

И первый последовал собственному совету. Фелица некоторое время смотрела, как грудь Каллистуса мерно вздымалась и опускалась в такт дыханию, а затем пробормотала: «Нокс!», положила ладонь любовнику на живот и тоже закрыла глаза.

Среди ночи Фелица проснулась от толчка. Она села в постели, оглядываясь, спросонья не понимая, что происходит.

«Где?.. Ах да, холостятская берлога Каллистуса в Бексли».

– Нет-нет! Не надо! – раздался хриплый голос у неё под боком.

Каллистусу снился плохой сон? Судя по тому, как он ворочался в кровати и бил невидимых врагов, очень плохой.

– Каллистус, проснись! – Никакого эффекта.

Фелица с трудом увернулась от очередного слепого удара и, перегнувшись с кровати, стала впотьмах искать свою палочку в куче одежды на полу. Наконец, нашла и смогла зажечь прикроватные свечи:

– Алюмé!

Затем склонилась над Каллистусом и снова попыталась его разбудить:

– Эй, проснись! Тебе снится le cauchemar!

– Нет! Нет, я не хочу, нет! Фелица! Нет!

Фелица поспешно отложила в сторону палочку и поймала голову мечущегося по подушкам Каллистуса в свои ладони:

– Я здесь. Проснись, слышишь! Это только сон!

Каллистус вздрогнул и проснулся. Точнее, распахнул глаза и уставился на Фелицу. Он тяжело дышал, и она чувствовала, как под её руками бешено бьётся пульс. Но не это встревожило Фелицу, а взгляд Каллистуса. В неверном свете свечей его глаза казались влажными, чёрными: одни зрачки, без радужки. И в них было написано такое отчаяние, что у волшебницы заныло в груди.

– Только сон, mon coeur, – сказала она, нежно проводя пальцами по светлым бровям. – Всё хорошо, ты в безопасности.

Каллистус вздохнул и на миг опустил веки. Когда он снова посмотрел на Фелицу, это был прежний Каллистус – уверенный в себе, смешливый.

– Ты не представляешь, что мне снилось! – Он уткнулся лицом в грудь Фелицы. – Такого жуткого кошмара я и не припомню.

– Расскажешь? – Волшебница начала гладить Каллистуса по волосам, пытаясь успокоить. «И успокоиться».

– Я видел во сне Снейпа. – Голос Каллистуса звучал глухо. – Представляешь, Снейпа?! И он пытался накормить меня какой-то гадостью, типа мелконарубленных гнилопузов.

– Ты серьёзно?

– Да! И самое страшное: я не мог даже сдвинуться с места, а Снейп скалился и противно смеялся. Это было ужасно!

Фелица фыркнула:

– Знаешь, а я даже не удивлена. Если учесть, что добрую половину вечера ты расспрашивал меня о нём: что Снейп делал, да что Снейп задумал... Понятно, что, в итоге, он тебе и приснился.

– Тебе смешно, а меня до сих пор передёргивает от отвращения, как вспомню. У Снейпа была такая большая ложка... – Каллистус обнял Фелицу крепче.

– Знаешь, гнилопузы – ещё не самое страшное, что может использоваться в зельеварении. – Фелица захихикала.

– Может быть и нет, – Фелица почувствовала, как губы Каллистуса, прижатые к её груди, растянулись в улыбке. – Но в сочетании со Снейпом... Просто поверь мне на слово: этот сон наверняка бы победил в ежегодном конкурсе кошмаров на Мрак аллее.

– Да уж, наверно. Ты метался как одержимый. – Фелица завозилась, пытаясь устроиться поудобнее и не потревожить при этом Каллистуса. То, как он говорил и дышал ей в грудь начало... отвлекать. – Нет, pardonne-moi, не как одержимый, как лунный телец! Ещё и кричал.

Каллистус поднял голову:

– Эй, я гораздо более грациозен, чем лунный телец. – Он отодвинулся от Фелицы в притворном возмущении, а затем спросил: – А что я кричал? Надеюсь, не «Снейп! Снейп!», а то ты могла неправильно меня понять.

Фелица рассмеялась:

– Ты уже доказал мне, неоднократно, должна заметить, что Снейп тебя бы не заинтересовал. И ты просто повторял «Нет!» снова и снова. Впрочем, – Фелица сделала вид, что глубоко задумалась, – один раз ты выкрикнул моё имя. Значит ли это, что я тоже была в твоём кошмаре?

– Ах, Фелица, – Каллистус расплылся в озорной улыбке. – Скорее, я звал тебя на помощь. Если бы мне приснилась ты, это был бы уже совсем не кошмар, а нечто иное.

– Хорошо, как скажешь. – Фелица посмотрела на голую грудь Каллистуса из-под рениц и потянулась, давая простыне, которая и так укрывала её всего до пояса, сползти ещё ниже. – Наколдовать тебе стакан воды?

– Нет, спасибо. – Каллистус покачал головой, разглядывая тело Фелицы не скрываясь. – Но кое-что для меня ты всё же можешь сделать...

***

Утреннее «окно» в расписании Фелица решила потратить на написание писем. В преддверии зимы двое её французских друзей отмечали дни рождения, а значит, следовало загодя отправить им поздравительных сов. Для этих целей волшебница решила уединиться в собственных покоях, так как сидеть в кабинете ей уже порядком надоело. К тому же, вероятность, что кто-то потревожит её дома, была значительно ниже.

Расположившись за письменным столом в гостиной Фелица достала новую стопку пергаментных листов и начала искать любимое перо, слагая в голове композицию первого письма. Заодно хотелось написать и Каллистусу. Правда, виделись они всего два дня назад, на выходных, но почему бы женщине не написать своему мужчине письмо просто так? Тем более, встречались они всё же не так часто. Будучи деканом, Фелица оказывалась втянутой в различные факультетские дела чуть ли не круглые сутки. Как она уже убедилась, худшее рабочее расписание, с его рейдами и ночными задержаниями, мог иметь, пожалуй, только полевой аврор. Поэтому общение посредством совиной почты являлось важным аспектом их отношений.

К тому же, это давало Фелице возможность реализовывать одну из своих маленьких пикантных слабостей, о существовании которой она и не подозревала до знакомства с Каллистусом, а именно – быть игривой в тоне своих писем. Конечно, всё начала не она. Первые любовные послания от Каллистуса неизменно вгоняли Фелицу в краску, но очень быстро при их прочтении она начала испытывать другие чувства. Что интересно, как и в сексе, ей было гораздо легче выражать свои эмоции и желания на французском. В самом деле, произносить вслух, а тем более, писать вульгаризмы, вроде: «мой горячий жеребец» на родном языке, Фелице казалось глупым и совершенно неэротичным. Но чернильные «tu es un chaud-lapin» и прочие poivré словечки выходили из-под её пера легко и непринуждённо.

«Кстати, о перьях: куда я его дела?»

Любимое зачарованное перо Фелицы было белое, с мягкой опушкой. Она не держала его в кабинете, ведь оно не было предназначено для такой неблагодарной работы, как проверка студенческих контрольных работ. Нет, это перо было лишь для ведения личной переписки, для милых, дорогих друзей, ведь оно напоминало Фелице о Франции и о важных прованских гусях, которых держали почти на каждом деревенском волшебном дворе.

Перо следовало найти. Осмотрев все ящики стола, а также заглянув под него, и не обнаружив искомого, Фелица расширила круг поисков, но безрезультатно. В конце концов она заглянула даже в спальню, хотя перу там делать было абсолютно нечего.

Его и не нашла, но зато её внимание привлекло странное поведение будильниковой пикси. Как это стало уже у них своеобразным ритуалом: по утрам Фелица переносила пикси на подоконник, давая ей возможность до вечера наблюдать в окно внешний мир. Так что в том, как псевдо-фея стояла, буквально прилипнув к стеклу, словно находясь под Клейкими чарами, не было ничего удивительного. Но вот то, как она время от времени начинала барабанить по нему жестяными кулачками, наполняя спальню звоном, заставило Фелицу подойти ближе.

– Тише, успокойся. – Может, желание создавать шум было для пикси врождённой потребностью? Или же... – Что ты там такое увидала?

Препроводив сопротивляющуюся пикси обратно в будильник, Фелица села на подоконник и тоже выглянула в окно. Сначала она ничего особенного не заметила. Снаружи моросил мелкий дождь, отчего, несмотря на дневное время, дворик казался ещё более серым и унылым. Только глухие стены и...

Минуточку!

На мощёном каменном полу, частично скрытая углом неровно пригнанной плиты, находилась большая чёрная птица. Она была больна или ранена, так как лежала, неуклюже растопырив широкие крылья и крутила головой во все стороны, тщетно пытаясь подняться.

– Так вот кого ты увидела – вóрона! – воскликнула Фелица и стала торопливо открывать окно руками, хотя гораздо проще это было сделать с помощью магии. Тугая рама, которую не открывали, быть может, с полсотни лет, наконец, неохотно поддалась, и в комнату ворвались сырость и холодный ветер с далёкой Атлантики.

Палочка Фелице всё же понадобилась. Пусть покои и находились на первом этаже, вылезать из окна (а потом забираться обратно) ей совсем не хотелось. Потому она направила на птицу палочку и приказала:

– Акцио ворон!

Повинуясь заклинанию, тело птицы стремительно поднялось в воздух, та успела лишь хрипло каркнуть. Фелица ловила ворона одной рукой, а потому в первый момент едва не выронила свою добычу: она оказалась неожиданно тяжёлой. К тому же, ворон яростно сопротивлялся, норовя ударить волшебницу клювом или когтистой лапой.

– Сalmos! Тише! – Фелица открыла для себя тот неприятный факт, что мокрые перья являлись необычайно скользкими. Ей пришлось выпустить из второй руки палочку, иначе с птицей было не справиться. – Я не сделаю тебе ничего плохого, как раз наоборот!

После недолгой, но ожесточённой борьбы, в которой Фелица получила несколько царапин, но одержала безоговорочную победу, ворон оказался распростёртым на ковре, почти полностью обездвиженный лёгким парализующим заклятием.

– Столь свиреп будучи болен, – тяжело дыша, пробормотала Фелица, озабоченно залечивая собственные боевые раны. – Не хотела бы я прогневить тебя, когда ты в добром здравии.

Повернув голову набок, птица с пола следила за действиями Фелицы недобрым круглым глазом. То, что ворон мог двигать шеей несколько нервировало. Ведь для того, что она собиралась делать дальше, было бы гораздо лучше, если бы его острый клюв, с палец длиной, оставался зафиксированным, но Фелица не хотела перусердствовать с парализующими чарами, чтобы не навредить своему пернатому пациенту.

Именно, пациенту. Не нести же теперь столь дорого доставшийся трофей через множество коридоров к Хагриду? Да и у того, наверняка, шёл урок. А Фелице пару раз приходилось лечить Сельвена, потому она чувствовала себя достаточно уверенно. Ведь вороны не могли уж очень сильно отличаться от сов, не так ли?

– Eh bien, давай узнаем, что с тобой случилось, – Фелица опустилась перед вороном на колени и осторожно дотронулась пальцами до горячей кожи под перьями. – Я только посмотрю, oui, хороший мальчик.

В половой принадлежности птицы у Фелицы не возникало сомнений. Ворон с размахом крыльев под пять футов просто не мог оказаться самкой!

После беглого тактильного осмотра у ворона обнаружились ушибленная и поцарапанная правая лапа, которую залечить было совсем несложно, и гораздо более серьёзное повреждение правого же крыла. Насколько Фелица могла судить, все кости в нём были целы, но запястье распухло, и прикосновения в том месте, где крыло делало свой основной изгиб, явно доставляли птице боль. Растяжение?

– Как же ты умудрился, интересно? Вряд ли тебя потрепали в Запретном лесу – слишком далеко, – размышляла Фелица вслух. Она старалась говорить мягким успокаивающим голосом. Ворон наблюдал за ней в бессильной злобе. – Ты стал очередной жертвой Дракучей ивы? Ведь, не думаю, что даже самые крупные из школьных сов отважились бы напасть на тебя.

Немного подумав, Фелица решила использовать для лечения ворона одно заклинание, которому когда-то давно научил её смотритель почтовой совятни в Бобатоне, когда Сельвен по молодости подрался с чьей-то кошкой, и так же повредил крыло. Заклинание было мощным, но давало точечный эффект, потому не применялось к людям, но на маленьких птичьих телах творило настоящие чудеса. Фелица была рада, что запомнила его.

Произнеся нужные слова, она позволила магической энергии изливаться из палочки и начала кропотливую работу, осторожно прикасаясь к больному месту снова и снова. Ворон следил за ней тяжёлым взглядом.

Этим он некстати напомнил Фелице Снейпа: та же неприступность, мрачная привлекательность и тяжёлый характер, даже цветовая палитра! Волшебница тихонько фыркнула: Снейп был бы в восторге от такого сравнения, особенно сегодня.

– Вчера на последнем уроке кто-то из пятикурсников Рэйвенкло умудрился устроить грандиозный взрыв котла, – сообщила она ворону. – Точнее, взрыва как такового не было, и никто к счастью не пострадал, но последствия, похоже, всё же серьёзные, потому что Снейпа с тех пор почти никто не видел. Он заперся в классе и проводит, по его выражению, «деконтаминацию помещения». Отменил сегодняшние утренние занятия и задал бедным детям написать многофутовое эссе по правилам хранения и безопасного использования жидких ингредиентов. Мне мои уже жаловались.

– Так что, – продолжила Фелица чуть погодя, – настроение у него сегодня - не самое хорошее. – Она вздохнула. – Что очень некстати, ведь я хотела с ним поговорить...

Поговорить много о чём. Например, наконец, уже набраться храбрости и поднять вопрос о несправедливо снимаемых с Гриффиндора баллах! Или, не побояться испортить в глазах Снейпа свою репутацию Мастера, о которой он и так был весьма невысокого мнения, и попросить помощи в подготовке урока по защитным зельям. А ещё, хорошо было бы узнать, кому в действительности Снейп предан: Тёмному Лорду или Ордену Феникса...

Крыло под руками Фелицы дёрнулось, и она очнулась от своих мыслей, только сейчас заметив, что продолжает говорит вслух. Ворон смотрел ей в лицо, не отрываясь. Клюв птицы был приоткрыт, а когда Фелица нахмурившись, приложила ладонь к его грудине, почувствовала, что маленькое сердце колотилось куда чаще чем ему положено.

«Неужели ещё начался и жар... Если он подхватил инфекцию, то помочь уже будет ничем нельзя». – Фелица поджала губы и постаралась закончить лечебную процедуру как можно скорее, чтобы свести для ворона стресс к минимуму. В конце концов, он, наверно, никогда до этого не имел дела с людьми и то, как она бесцеремонно трогала его руками, должно быть, было для дикой птицы большим потрясением.

– Ну, вот, почти всё, – произнесла Фелица немного погодя, удовлетворённо откидываясь назад на руках, чтобы дать отдых затёкшим коленям. – Твоё крыло будет как новенькое, только надо бы зафиксировать его на время.

Она стала размышлять, как лучше это сделать. Вряд ли ворону понравились бы бинты, тем более об искусстве наложения повязок Фелица имела весьма смутное представление. Ферула вряд ли действовало на птиц, а Сельвена тогда перебинтовывала не она.

В итоге Фелица остановила свой выбор на простой фиксирующей паутинке, той, что во всём мире матери-волшебницы испокон веков использовали для лечения рассечённых коленок и содранных локтей своих непоседливых детишек. Мелкая сеть серебристых мерцающих магических нитей легла на крыло ворона снизу вверх вокруг плечевой кости, затем через плечевой сустав и вокруг запястья. Фелица кивнула самой себе: паутинка, конечно, не помешает птице двигать крылом, но на некоторое время стянет его достаточно, чтобы дать восстановиться повреждённым тканям.

Когда она осторжно подняла ворона с пола, он начал слабо биться в её руках, насколько позволяли ему тающие парализующие чары. Наверно, надеялся, что мучения кончились, его оставят в покое и он сможет, наконец, улететь отсюда!

– Как бы не так! – сказала ему Фелица и понесла в гостиную.

Там в углу был оборудован птичий насест, который почти всегда пустовал, ведь Сельвену куда комфортнее было жить наверху в совятне, в компании себе подобных. Фелица аккуратно пристроила ворона на жёрдочку, придерживая одной рукой. Другой она снова достала из кармана палочку. Птица словно поняла, что отпускать её не собираются и попыталась клюнуть волшебницу.

– Ну-ну, – погрозила Фелица ворону пальцем. – Это для твоего же блага.

Она сняла с птицы остатки парализующих чар и тут же наложила Сонное заклинание. До этого напряжённое под рукой Фелицы, как струна цистры, тело ворона расслабилось. Он последий раз метнул на волшебницу полный немого укора взгляд, и глаза его подёрнулись плёнкой. Птица мягко опустилась на жёрдочку, уперевшись в неё грудью. Фелица улыбнулась.

***

На обеде в Большом зале Снейп снова не появился. И надо сказать, Фелицу данный факт совсем не расстроил, так как все важные, но неприятные разговоры с ним можно было пока отложить. Малодушно и совсем не к лицу декану «львиного» факультета, но, в самом деле, она же не была виновата в том, что Снейп засел в своих подземельях?

Что всполошило Фелицу, так это то, что заглянув после обеда к себе, дабы проверить самочувствие ворона, она не обнаружила того на насесте. Лихорадочные поиски очень быстро завершились в спальне, где распахнутое настежь окно красноречиво свидетельствовало о том, что каким-то образом птице удалось сбежать. Наверно, Сонное зклинание оказалось слишком слабым, а окно было прикрыто недостаточно плотно. Оставалось только надеяться, что крыло уже частично зажило, и могло выдержать нагрузку полёта. Судя по тому, что лужа дождевой воды на подоконнике была ещё весьма скромных размеров, побег ворон осуществил совсем недавно, а значит, целительные чары успели подействовать. Фелица закрыла окно, отсекая царящую снаружи непогоду и поспешила на занятия.

Пергамент нашей жизни (Свиток первый) Глава 12.

lovey_dovey

Пергамент нашей жизни (Свиток первый) Глава 12. - Текст произведения