Пергамент нашей жизни (Свиток первый) Глава 8.

Учитывая все переживания предыдущей ночи, было совсем неудивительно, что в субботу Фелица проснулась далеко за полдень.

Точнее, она спала бы и дальше, но чувство голода заставило её покинуть тёплую постель и отправиться в Большой зал на обед.

К тому времени как Фелица заняла своё место за столом, трапеза уже подходила к концу, и многие её коллеги уже разошлись. Снейп, к сожалению, к ним не относился, но волшебница старалась в сторону зельевара не смотреть.

Вместо этого она стала наблюдать за студентами.

Большая часть из них тоже уже разбрелась по своим делам, а те, что остались, столпились у гриффиндорского стола, окружив Поттера и его друзей. Похоже, поползли кое-какие слухи об их вчерашних приключениях. Если Люпина не переправили в Св. Мунго, и он всё ещё находился в больничном крыле, то нечто подобное было ожидаемо.

Фелица оглядела «золотое трио» и покачала головой: просто чудо, что никто из них серьёзно не пострадал! Легендарная удача, сопутствовавшая Мальчику-который-выжил с рождения, не отвернулась от него и в этот раз.

После очередной реплики Поттера все собравшиеся за столом принялись хохотать, а он сам сначала привстал с лавки в притворном возмущении, а затем махнул рукой и тоже засмеялся. В этот момент он выглядел на свои семнадцать: беззаботным и юным. И при свете нового дня недавние переживания насчёт Поттера, как, возможно, будущего Тёмного Лорда, показались Фелице глупыми.

Жаль, что даже такое сильное волшебство, как улыбка ребёнка, не могло, однако, избавить её от других страхов.
Всё же, Фелице было интересно, что именно рассказывал Поттер другим студентам, ведь, вряд ли, он мог поведать им всю правду. Её саму никто не предупреждал, сколь откровенно она вольна отвечать на вопросы о ночном происшествии.

Что её спросят об этом, Фелица не сомневалась. Сидящая рядом с ней профессор Спраут давно покончила с обедом и пила уже третью чашку чая. Пока хаффлпаффский декан хранила деликатное молчание, но любопытство исходило от неё волнами.

Пребывая в нерешительности относительно своих будущих действий, Фелица тянула время, стараясь есть как можно медленнее. Она надеялась, что какие-нибудь неотложные дела вскоре заставят профессора Спраут покинуть Большой зал. На громкую взрывоопасную шалость хаффлпаффцев где-нибудь в районе Астрономической башни рассчитывать не приходилось, но, возможно, молодые мандрагоры в теплицах достаточно подросли для новой пересадки… Тогда Фелица успела бы переговорить с МакГонагалл и смогла бы отвечать на расспросы без боязни выболтать лишнего.

Только ни угроза разрушения части замка, ни возможное недовольство капризных растений, похоже, не волновали профессора Спраут. Её терпение и неожиданно открывшаяся любовь к чаю казались бесконечными. Смирившись с неизбежным, Фелица отодвинула пустую тарелку, таким образом, позволяя мадам Спраут начать разговор, как вдруг прямо над их головами раздалось приглушённое хлопанье совиных крыльев.

«Eh bien, по крайней мере, расспросов удастся избежать», - была первая мысль Фелицы, когда на стол перед ней бесшумно упала крупная красная роза.

«Части расспросов», - поправила волшебница сама себя, покосившись по сторонам. Фелице казалось, что все в зале смотрели на неё. Тот, кто отправил ей сову, знал толк в эффектных жестах.

Фелица перевела взгляд с розы на пернатого почтальона, который тоже опустился на стол и с гордым видом распушил перья, будто ожидая похвалы за прекрасно выполненную работу. К лапе у него было прикреплён небольшой конверт.

– Тайный поклонник? – Профессор Спраут явно пыталась придать своему голосу оттенок безразличия, но у неё это плохо получилось.

– О, нет, – Фелица чувствовала, как её губы растягиваются в счастливой улыбке, – думаю, я знаю, от кого это.

Со всех сторон ощущая на себе любопытные взгляды, Фелица распечатала письмо и пробежала его глазами. Ох! Для первого любовного послания Каллистус был довольно откровенен в своих чувствах. Фелица решила, что ещё перечитает эти чернильные признания позже, в более приватной обстановке, скажем, в спальне… В общем, там, где студенты не смогли бы видеть порозовевших щёк своего преподавателя по ЗоТИ.

– А он у вас романтик, милочка, – произнесла профессор Спраут с улыбкой в голосе, – цените это.

– D’accord madame, – Фелица кивнула, едва сдерживая смех. Она поднесла розу к лицу и вдохнула её тонкий аромат. – Тем более, зачарованные розы – мои любимые цветы.

– Это – не обычный знак внимания, - заметила профессор Спраут. Она потянулась к цветку. – Вы позволите?

– Quoi? Ах, да, конечно! – Фелица положила розу в протянутую ладонь. – А что в ней необычного?

Одной рукой осторожно взяв цветок за тонкий стебель, а другой нежно проведя по полураскрытым чуть влажным лепесткам, профессор Спраут пробормотала:

– Ну да, я так и думала. Видите ли, профессор Филбрайт, – сказала она уже громче, обращаясь к Фелице, – это – Алая невинность – очень редкий сорт британской розы. Цветок остаётся свежим и благоухает на редкость долгое время после того, как его срезают. Кстати, самые первые бутоны с каждого куста являются основным компонентом сильнодействующего любовного зелья…

Фелица нахмурилась.

– Но ведь, – начала было она.

– Нет-нет, милочка, – поспешила добавить профессор Спраут, – только бутоны, этот цветок безвреден. Хотя именно из-за своих необычных свойств, которые не всегда, скажем так, могут быть использованы во благо, Алая невинность и стала столь редкой. Кажется, Министерство даже включило её в «Циркуляр об особо опасных растениях». Так или иначе, кусты Алой невинности выкорчёвывались повсеместно: никому не хотелось неприятностей. Я думаю, что во всей Магической Британии осталось не больше полудюжины садов, где её можно найти. Поэтому, – добавила профессор Спраут, – возвращая розу ошеломлённой Фелице, – кто бы ни стремился сделать вам приятное – он приложил к этому много усилий.

Если последней фразой милая декан Хаффлпаффа и пыталась вызвать её на откровенность, то Фелица предпочла сделать вид, что не поняла намёка.

И не потому, что ей было неловко признаться в симпатиях Каллистуса О’Рейли. Просто их знакомство оставалось ещё таким мимолётным…

Но…

Поклонники никогда прежде не дарили Фелице таких редких и, по-видимому, дорогих цветов после одной-единственной встречи. Никто не дарил, даже Кристоф.

«Как здорово было вновь ощутить себя желанной!»

Фелице тут же захотелось написать Каллистусу. Она посмотрела на сову, которая уже справилась с предложенным ей кусочком мяса и теперь, прикрыв жёлтые глаза, сидела посреди тарелок. Ей явно велели дождаться ответа. Фелица хотела было отправить птицу в совятню Хогвартса, где та могла бы отдохнуть перед обратной дорогой, как вдруг что-то заставило волшебницу повернуть голову…

… и встретиться взглядом со Снейпом.

Который был мрачнее тучи. И смотрел на неё, не отрываясь. Фелица с вызовом вздёрнула подбородок и нацепила самое надменное выражение лица, на какое только была способна.
«Спокойно, он же не использует сейчас легиллеменцию, а значит, не может знать, что у тебя вот-вот сердце выскочит из груди, n’est-ce pas?»

Нет, Снейп не пытался читать её мысли, и, напротив, через мгновение отвёл глаза. Но лишь для того, чтобы перевести взгляд с Фелицы на розу, которую она всё ещё держала в руке. Это казалось невероятным, но Снейп нахмурился ещё больше. Цветок он рассматривал с каким-то нездоровым подозрением, будто пытаясь силой своего взгляда рассеять неведомые чары.

Не представляя, чем роза умудрилась не угодить Снейпу, Фелица, на всякий случай, прижала подарок ближе к груди.
Странно это было всё. Снейп что, приревновал её?

Фелица фыркнула. Точно! Мастер Зелий не мог смириться с мыслью, что ценный волшебный ингредиент был использован со столь фривольной целью.

Но она – не одна из чуднЫх маггловских вещиц в коллекции Чарити, чтобы её разглядывать!

Кивнув мадам Спраут, Фелица решительно встала из-за стола.
Уже у дверей Большого зала её догнал Поттер.

– Профессор Филбрайт! Профессор Филбрайт!

– Да? – откликнулась Фелица, развернувшись на голос.

Поттер бросил быстрый взгляд на её розу:

– Э, я не смогу прийти к вам в пять, мэм. Профессор Снейп уже назначил мне на это время…

Фелица вспомнила о загадочных уроках окклюменции и кивнула:

– Хорошо, мистер Поттер. В таком случае, жду вас в моём кабинете сразу после ужина.

Поттер вздохнул и остался стоять на месте.

Фелица вопросительно приподняла брови:

– Ещё что-нибудь, мистер Поттер?

Тот снова покосился на цветок в её руках и покачал головой:

– Нет-нет, я всё понял, профессор: сразу после ужина. Я не опоздаю.

***

Покидая Большой зал Фелица представляла себе приятные хлопоты: подыскать вазу для розы; поставить её на самое видное место, не очень близко к огню, но и не на сквозняке; найти дорогой парфюмированный пергамент, купленный в Париже и используемый для особых случаев; и самое главное – подобрать подходящие слова для ответного письма Каллистусу.
Однако мечтательная улыбка исчезла с лица Фелицы, когда на пути в свои комнаты она повстречала Хагрида.

Как можно было продолжать улыбаться, увидев кого-либо в таком подавленном настроении?

Особенно если этот кто-то – плачущий Хагрид.

Он стоял посреди коридора с опущенной головой, и плечи его вздрагивали от беззвучных рыданий.

Именно эта беззвучность и встревожила Фелицу больше всего. Такой большой человек должен был выражать своё горе громогласно, со звучными всхлипами. То, что он был так тих казалось Фелице неправильным, всё равно как пытаться запереть громамонта в клетке для лепрекона.

– Что случилось, Хагрид, – спросила она, подходя ближе. – Могу я чем-то помочь?

– Этому малышу уже ничем не поможешь, – еле слышно ответил Хагрид.

Он не поднял на волшебницу глаз, всё его внимание, казалось, приковывали собственные руки.

– Кому не поможешь, Хагрид? – Фелица нахмурилась. – Я не понимаю.

Она приблизилась к гиганту вплотную, и заглянула ему в лицо.

Из глаз Хагрида лились огромные слёзы. Они скатывались по его круглым щекам и затем терялись в густой бороде. Фелице захотелось проклясть того мерзавца, который довёл добрейшего хогвартского лесничего до такого состояния.

– О каком малыше ты говоришь?

Хагрид ничего не ответил, лишь шмыгнул носом и указал подбородком куда-то вниз.

Фелица проследила за его взглядом и поняла, что в ладонях Хагрида была зажата белая кость, казавшаяся смутно знакомой.

Похоже на кость небольшого оленя. Где же она уже видела такую совсем недавно?

Хм-м-м…

В логове оборотней было полно костей, но, сдавалось ей, именно эту мисс Грейнджер трансфигурировала в трость для мистера Уизли. Кажется, он не бросил её и после того, как их встретили у опушки Леса. Да, точно, Фелица помнила, как перед осмотром у мадам Помфри Уизли аккуратно прислонил трость к стене возле кровати. Теперь наложенные на кость чары рассеялись, и она приобрела прежние размеры. Одно из свидетельств удачной охоты голодных оборотней. Почему Хагрид так переживал из-за смерти парнокопытного было Фелице неясно. О чём она и сообщила своему убитому горем собеседнику.

– Вы не понимаете, профессор! – Хагрид резким движением поднёс кость к самому её носу. – При чём тут олень! Это был единорог!

Quoi?!

Фелица отшатнулась от Хагрида и того, что было в его руках. Единорог?! Вот эта тонкая, алебастровая кость была когда-то частью одного из самых удивительных и редких волшебных созданий?! Того, чья белоснежная грива никогда не касалась бренной земли, а нежные уши не слышали немелодичных звуков человеческой речи?!

И того, чьи останки смешались теперь вместе с другим прахом на земляном полу волчьего логова…

Фелица почувствовала, как к горлу подступила тошнота.

– Это… Это… – Ей не хватало слов. – Ты уверен?

Хагрид печально кивнул.

– Это – грифельная кость единорога. Она находится вот здесь, м Хагрид провёл пальцами по своему предплечью.

– Убийство единорога – страшное преступление. – Фелица сама не понимала, зачем она озвучила эту прописную истину. – И оборотни пошли на такое?!

Хагрид Фелицу не слышал. Он начал баюкать кость в руках, как младенца и, глядя на неё, забормотал:

– Он был совсем ребёнком, ещё даже не начала пробиваться серебристая шёрстка на спинке. Такая крошка, не больше двух футов в холке.

Фелица вновь шагнула к Хагриду и накрыла его большую ладонь своей. Гигант вздрогнул, словно забыл, что находился в коридоре не один.

– Подобное злодеяние не останется безнаказанным, – с чувством сказала Фелица.

Хагрид неуверенно улыбнулся ей сквозь слёзы.

Описание маленького единорога вызвало в памяти Фелицы образ другого гривастого существа волшебной чащи, племя которого, хотя и не жаловало людей, оберегало и защищало всех исконных обитателей Леса. Вроде бы.

– Разве кентавры, – начала она неуверенно.

– Они непременно найдут виновных, – согласился Хагрид. Он снова вперил свой взгляд в кость. – Судя по… всему, это произошло совсем недавно. В последнее полнолуние.

Фелица тихонько охнула. Dernière pleine lune… Но значит, и месье Люпин…

Она в нерешительности закусила губу: кость не показалась ей свежей, хотя, конечно, Хагриду видней, не так ли?

– Ты уверен? – всё же осторожно спросила она.

Хагрид рукавом утёр мокрое от слёз лицо и вздохнул:

– Да. Такое невозможно долго скрывать. У кентавров сейчас в разгаре празднества, но раз они до сих пор не подняли шум, значит, прошло не больше нескольких ночей… Профессор, вы говорили, в Лесу было логово оборотней? Лучше бы им впредь не возвращаться туда. Иначе кентавры перебьют их всех.

В последней фразе Хагрида не прозвучало гнева или ненависти. Фелица подозревала, что он, в принципе, был не способен на жестокость, даже в мыслях. Но та уверенность, с которой Хагрид предрёк убийцам единорога их судьбу, поневоле заставила её поёжиться.

Впрочем, собственный внутренний дискомфорт Фелицы не шёл ни в какое сравнение с тем, что творилось в душе её собеседника. Арсенал средств по поднятию настроения был скудным: в конце концов, она не знала Хагрида очень хорошо. Но начать стоило, наверно, с чашки ароматного чая. Даже полтора десятилетия на континенте не поколебали уверенности Фелицы в том, что данный напиток, не содержащий никакой внутренней магии, всё равно являлся волшебным.

Но воплотить свои планы в жизнь она не успела.

Хагрид пробормотал, что хочет побыть один и, прежде чем Фелица успела открыть рот, аккуратно протиснулся мимо неё и скрылся за поворотом.

Каким бы образом кость не попала в руки лесничего, это происшествие, похоже, серьёзно выбило беднягу из колеи.
Единорог, при всей своей важности для магического сообщества, являлся всего лишь одной из чудесных тварей. Ценность жизни животного была несоизмерима с человеческой.
Но его смерть означала, что одной частичкой волшебства в окружающем мире стало меньше. Ведь все чародеи оставались таковыми только до тех пор, пока магия окружала их. Пока цветными искрами и тёплыми ветрами играло в природе нечто, питающее саму суть колдовства.

А может, мир ничего и не потерял. Он просто изменился. Ведь горячая плоть и кровь единорога стала плотью и кровью оборотней, их силой.

Как считали некоторые философы, переход Светлой магии в Тёмную, и обратно, был естественным сбалансированным процессом, длившимся веками.

Может, и так. Только Фелице казалось, что хрупкое равновесие больше не соблюдалось.

***

Рунический знак «надежда» повторялся на створках дверей лазарета ровно двенадцать раз. Фелица была в этом уверена, так как за время, пока она стояла перед ними, не решаясь войти, успела пересчитать символы. Дважды.

После встречи с Хагридом для неё не могло быть и речи о том, чтобы продолжить путь в свои комнаты. Весть о гибели единорога, сама по себе, способна была выбить из колеи, а если один из его убийц находился с Фелицей под одной крышей…
Ей так не хотелось в это верить!

Ещё Фелице не хотелось заходить в лазарет, потому что мысль о том, чтобы встретиться с Люпином лицом к лицу пугала её несказанно, но оставаться в неведении тоже было невыносимо. Фелица сделала глубокий вдох и, толкнув тяжёлую дверь, заглянула внутрь.

В палате не было никого кроме Доры. Как и в прошлый раз, её подруга сидела у изголовья больничной койки в самом дальнем углу лазарета, однако, сейчас постель была пуста и на белоснежные подушки, которые снова были идеально взбиты, лился серый свет хмурого осеннего дня. У Фелицы похолодело в груди. Неужели месье Люпин... Но ведь, если бы... она бы уже знала?

Тут Дора встретилась с ней взглядом, и на измученном лице аврорши появилась тень улыбки. У Фелице отлегло от сердца.

– Ремуса забрали в Св. Мунго сегодня перед обедом, едва он проснулся, – произнесла Дора, указывая рукой на большой незажжённый камин в стене напротив.

– Я думала, школа не подключена к каминной сети, – Фелица пересекла палату и села на одну из коек, – ведь в замок могут проникнуть посторонние.

– В Хогвартсе всего три таких камина: в кабинете директора, где-то рядом с Большим залом и здесь, в лазарете. – Дора пожала плечами. – Все надёжно запечатаны и повинуются лишь чарам главы школы. МакГонагалл открыла этот специально для нас.

– Как он себя чувствует? – Фелице хотелось взять Дору за руку, но она сдержалась.

– Ремус пришёл в сознание, но он очень слаб. Целители, которые его забирали, сказали, что следующие несколько дней он будет по часам принимать Кроветворное зелье, а большей частью просто спать. – Дора снова пожала плечами.

– Значит, худшее уже позади? – Фелица поймала себя на том, что улыбается несколько заискивающе.

– Не знаю, надеюсь, что да. – Дора провела пальцами руки по волосам, которые оставались всё того же безрадостного мышиного цвета, зацепила большой колтун, поморщилась и начала рывками его распутывать. – Мне не дали отправиться в больницу вместе с Ремусом. Сказали, раз я не родственница, то нечего мне там делать, представляешь?!

– О нём позаботятся, не волнуйся. – Фелица, наконец, поддалась искушению и, поймав Дору за запястье, мягко заставила ту прекратить варварское расчёсывание. – В Св. Мунго за месье Люпином будет круглосуточный уход.

– Да, – Дора прерывисто вздохнула, и Фелица поняла, что подруга снова находилась на грани слёз. – Наверное, но он мне такое рассказал, такое!

Дора вскочила со своего места и принялась ходить взад-вперёд по проходу между кроватями, отчаянно жестикулируя.

– Они пытались заставить Ремуса... Ты не представляешь, Фелица! Они убили единорога и...

– Я знаю, – перебила подругу Фелица.

– Откуда?! – Дора замерла на полушаге и резко повернула к Фелице голову.

– Я встретила Хагрида... – Фелица не нашла в себе силы продолжить, а почему-то просто прижала руки к животу, и повторила то жуткое убаюкивающее движение, которое держа кость делал лесничий.

Вряд ли Дора поняла её пантомиму, но имени Хагрида оказалось достаточно. Дора кивнула.

– Да, с Хагрида всё и началось сегодня утром. Он пришёл проведать Ремуса, заметил у двери кость, – Тонкс испустила ещё один судорожный вздох, – в общем, к тому моменту, когда Ремус проснулся...

Дора беспомощно взмахнула руками, судя по всему, ей тоже не хватало слов. Фелице они и не были нужны. Сидеть у постели Люпина, мучаться сомнениями, представлять как кровь единорога течёт по подбородку мужчины, которого ещё недавно целовала и даже не быть уверенной, откроет ли оборотень когда-нибудь глаза. И отразится ли в них разум, или же безумство. Mon pauvre!

– А когда Ремус очнулся сегодня, – продолжила Дора, снова начав вышагивать туда-сюда, – он заметил меня и сразу начал говорить, что это – не он, что они хотели заставить его, но он не стал, и тогда они а-атаковали его... Голос Ремуса был настолько слаб, Фелица, мне приходилось склоняться к самому его лицу. И мы оба плакали, и я была так рада... Что Ремус жив, что он здесь, со мной. А он всё повторял, что он – не убийца, чтобы я поверила ему, что жеребёнок был так мал, но было столько крови... – Дора всхлипнула. – Я... мы не могли его успокоить, мадам Помфри сказала, что Ремус начал бредить и дала ему какое-то лекарство. А он всё смотрел на меня, Фелица, смотрел и шевелил губами. У него были такие глаза!

Фелица поднялась с кровати, вытерла ладонями свои вдруг ставшие мокрыми щёки, и, шагнув навстречу Доре, заключила подругу в объятья. Та тут же обняла её в ответ и уткнувшись в плечо, с чувством произнесла:

– Как будто он думал, что я хоть на мгновение ему не поверю!

Фелица промолчала, у неё такой слепой веры в невиновность Люпина не было. По крайней мере, одних только уверений было, явно, недостаточно. Но ведь слова оборотня несложно было бы подтвердить?

Или опровергнуть.

Дора будто прочитала её мысли.

– Кингсли, конечно, настоял на официальной проверке. – Тонкс высвободилась из объятий Фелицы и отступила. – Он тогда уже был здесь, убийство единорога – не шутка, сама понимаешь. МакГонагалл принесла из своего кабинета думоотвод... Я была против: Ремус едва пришёл в сознание, а мы стояли вокруг кровати и ругались, как будто его тут вообще не было.

Дора снова подошла к койке, на которой вчера лежал Люпин, будто прокручивая в голове недавнюю сцену, осторожно села на краешек и поглаживая рукой шерстяное больничное покрывало, продолжила:

– В итоге, мадам Помфри положила конец нашим спорам, сказав, что временное изъятие таких болезненных событий из памяти Ремуса могло быть даже полезно для него и помогло бы снова заснуть. В общем, Кингсли провёл необходимый ритуал и извлёк воспоминания, хотя, мне кажется, там было больше, чем нужно: думоотвод был полон до краёв. Бедный Ремус не мог сосредоточится в нужной мере. Я не уверена, что он до конца осознавал, что происходит, он ни на кого почти не реагировал кроме меня, да и то, только и повторял...
Дора помолчала. Фелица видела, что подруга пытается взять себя в руки.

– Кингсли не взял с собой ни меня ни МакГонагалл – мы обе хотели пойти. – Тон Доры стал почти деловитым. Видно ей хотелось быстрее закончить свой рассказ. – Как обычно, путешествие в чужие воспоминания заняло у него не больше секунды. Точнее, так показалось нам, сколько времени прошло для Кингсли я не знаю... Когда он появился снова... Мы не смогли добиться деталей: лишь того, что Ремус сказал правду и не только не принимал участия в охоте на единорога, но и отказался от поедания добычи. Кингсли не хотел показывать, как увиденное на него повлияло. Но у него дрожжали руки, когда он убирал палочку в карман. А потом его стошнило.

В голове Фелицы, которая сама сглотнула подступивший к горлу комок, одна за одной мелькали беспорядочные мысли. Как могли выглядеть воспоминания зверя? Череда смазанных чёрно-белых картинок, странный для человечесокого восприятия угол зрения, обилие лесных звуков, каждый из которых что-то значил, и запахи, запахи! Фелица представила себя на месте Кингсли, в самой гуще волчьей стаи, практически наступающей на бесплотные тела оборотней из воспоминаний. Из совсем свежих воспоминаний, с такой же свежей, ещё тёплой кровью жертвы, пьянящей и раззадоривающей тварей. Было ли слышно среди рычания и клацания зубов треск разрываемой плоти, и звала ли луна, шептала ли соблазняюще попробовать, забыться, стать равным богам?

Merde!

Фелица встряхнула головой, отгоняя наваждение и постаралась подыскать какую-нибудь подходящую фразу, чтобы заполнить повисшую паузу.

– Почему ты до сих пор здесь, Дора? – «Genial! Просто потрясающе идиотский вопрос!» – Тебе нужно поспать. – «Так, уже лучше».

– А? Что? – Дора встрепенулась и подняла на Фелицу глаза. – А-а-а, я – в профессиональном качестве. Нужно разыскать Хагрида, кость – это вещественное доказательство. Кто-то ведь должен начать расследование убийства. Кингсли не был в восторге, но, – Дора пожала плечами, - не думаю, что смогу заснуть после всего случившегося.

– Заснёте-заснёте, мисс Тонкс, – в палате вдруг появилась мадам Помфри. – Заснёте, как миленькая.

Хмурясь, медсестра приблизилась к молодым волшебницам.

– Вот вам зелье Сна-без-снов, – мадам Помфри наклонилась и повелительным движением вложила в вялую ладонь Доры пузырёк тёмного стекла. – А теперь, обе, марш из моего лазарета!

Пергамент нашей жизни (Свиток первый) Глава 8.

lovey_dovey

Пергамент нашей жизни (Свиток первый) Глава 8. - Текст произведения